Такие смешные человечки

— Ага, испугался! — рассмеялась Сара.

— Ах! Я прямо умираю от страха! — Ивановы ноги подкосились и он бес чувств упал Саре на колени, но через секунду поднял голову. — Да, но как ты меня разоблачила?

Но тут Иван сам заметил стоящее на столик маленькое зер­кальце, в котором отражалась входная дверь.

— Ах ты хитрюга! — они вместе беззаботно рассмеялись. — Ну ничего, ты мне за это дорого заплатишь. Обняв Сару за плечи Иван поднял ее из кресла и привлек к себе.

— Терпение, терпение мой звездный капитан. Я еще не слышала доклада. Как на борту, без, происшествий? Крысы еще не бегут с корабля?

— Да какая ж крыса станет ударить с такой чудесной посудинки. Что они, совсем что ли дуры? — резонно заметил Иван. Тем более что никаких происшествий на борту не случилось, полет проходит строго по программе. Ты уже была в душе?

— За кого ты меня принимаешь? — Сара даже обиделась. — Ты же знаешь какая я развратная и хочешь что бы я, имея такого красавца-мужчину скучала в душе одна одинешенька, как сиротинушка. Я ждала тебя.

Просвечиваясь сквозь Сарины растрепанные волосы разноцветные кар­тинки, мелькающие на настенном экране создавали вокруг ее головы божественный радужный ореол. Иван погрузил лицо в эту душистую раду­гу. Тихая музыка лилась с экрана. Иван постепенно пьянел от запаха Сариных волос, целовал ее шею, искал ее губы своими жадными губами, Сара совершенно расслабилась в Ивановых объятиях, прильнув к нему всем телом, но тут какой-то грохот и мелодичный звон разбиваемого стекла влетел в каюту через неплотно закрытую дверь.

— Что это? — насторожилась Сара.

— А черт его знает! — Иван был несколько раздосадован столь неожиданной помехой.

— Может в самом деле крысы?

— Ну что ты, дорогая, какие могут быть крысы на космическом корабле. Скорее всего это кто-то из наших доблестных соратников от слишком усердных любовных забав, теперь ищет в столовой чем бы под­крепить свои силы.

— Версия вполне правдоподобная, — засмеялась Сара, — но она никак не объясняет зачем им понадобилось бить посуду.

— Да пускай хоть весь корабль разнесут! Мне теперь все равно, — Иван сильнее прижал Сару к груди.

— Эй, капитан! — Саре явно доставляло удовольствие мучить Ивана, ис­пытывая его терпение. — Вы нарушаете правила игры: что же это за ка­питан который не знает что творится у него на корабле. Настоящий ка­питан обязан вникать во все мелочи, иначе за мелочами можно прогля­деть что-нибудь серьезное, — закончила она наставительным тоном. лукаво глядя на Ивана.

— Ну хорошо, — сдался Иван. — Я сейчас по быстренькому сбегаю и выяс­ню что там случилось.

Он устремился к двери, но Сара удержала его за руку:

— Я с тобой!

— Зачем? Боишься я без тебя не справлюсь?

— А вдруг это ужасные космические пираты, вторгшиеся на наш корабль? — Сара испугано округлила глаза. — Я буду тебя спасать!

— Ну что ж, пошли, спасительница, — улыбнулся Иван. — Только как же твое головокружение?

— Мне уже гораздо лучше. И вообще. . . — Сара беззаботно махнула рукой, — Это головокружение было скорее всего просто от счастья, так что не обращай внимания, с дурами это бывает

— Ты уверена что только от счастья? — Иван внимательно посмотрел Саре в глаза.

— Ну конечно, пошли скорее, а то там все наши крысы и пираты разбегутся, — теперь уже Сара стала нетерпеливо подталкивать Ивана к двери, и они вдвоем вышли из каюты.

Когда они по винтовой лесенке вновь спустились в уютный полумрак кают-компании, в глаза сразу бросился яркий свет, льющийся из распахнутых настежь дверей столовой, оттуда же доносились и всхлипывания вперемешку с нечленораздельным мычанием. Иван первым подошел к дверям столовой, Сара осторожно выглядывала у него из-за спины. Картина представшая взору Ивана, нисколько его не обрадовала: у противопо­ложной от входа стены столовой, возле открытого буфета прямо на полу сидел Ян, вытянув длинные ноги, и меланхолично рылся правой рукой в груде битого фарфора. Иногда он вытаскивал и внимательно рассматри­вал наиболее красивые черепки, что— то при этом бормоча по-польски, так что Иван почти ничего не мог понять. Левая рука новоявленного археолога нежно прижимала к животу бутылку из-под водки, впрочем, в ней еще что-то плескалось на донышке. Рядом с Яном, так же на полу сидела Барбара. Подтянув ноги к животу, обняв колени руками и упав на них лицом, она горько плакала, вздрагивая всем телом. Ее распущенные во­лосы почти касались пола.

— Приветик! И что же у вас здесь приключилось?

Ян бросил на Ивана только один короткий взгляд исподлобья и вновь углубился в изучение какого-то особо понравившегося ему че­репка. Барбара, услышав членораздельную речь, подняла голову и увидев Ивана вскочив бросилась к нему.

— Вань! Ну что это такое! Он опять напился как свинья! Я же говорила что ему нельзя. — Упав к Ивану на грудь Барбара разразилась новым потоком слез.

Обняв рыдающую Барбару за плечи Иван гладил ее пышные волосы и ласково приговаривал:,

— Ну что ты, маленькая, не плачь, это все мелочи, не стоит из-за них та так расстраиваться. Вот увидишь, все будет хорошо, ты только не пережи­вай, . . — говоря это, Иван невольно перешел на тон с каким обычно уте­шают маленьких детей. Впрочем, Барбара сейчас и походила на ребенка:

наивно пытаясь спасти Яна от излишней дозы спиртного, она пила вмес­те с ним и не рассчитала своих сил, так что ее тоже порядком развезло и она совершенно не владела своими эмоциями, хрупкие Барбарины плечи вздрагивали в Ивановых нежных объятиях, а слезы пополам с соплями дождем капали ему на куртку.

Ян мрачно наблюдал за этой трогательной сценой. "Тоже мне, нашелся, утешитель юных рыдающих дев" — бормотал он сам себе.

Видя что Барбара не собирается униматься, Иван отстранил ее от себя и слегка встряхнув за плечи строго сказал:

— А ну-ка успокойся! Разлила тут Ниагару, у меня ухе весь комбинезон мокрый!

Барбара подавила всхлипывания, жалобно глядя на Ивана.

— Ну, вот и молодец, вот и умница. А то развела сырость. . . — Иван дос­тал из кармана комбинезона платок, аккуратно вытер Барбаре нос, слегка промакнул глаза и полюбовался на результаты своего труда. — Вот так уже гораздо лучше. Сейчас Сара отведет тебя баиньки, спи и ни о чем не беспокойся, а я сам займусь этим чучелом. Обещаю что завтра к утру он будет как огурчик.

Иван обернулся к стоящей в дверях Саре:

— Займись, пожалуйста, ею.

— Я думаю, им будет лучше в разных каютах?

— Да, конечно, мне тоже кажется что как мужчина этот алкоголик не представляет сегодня уже никакого интереса. Шестая каюта свободна.

Сара подхватила Барбару под руку и нежно но властно повлекла ее к лифту, что-то при этом воркуя. Иван проводил их взглядом: Барбару слегка покачивало из стороны в сторону. "Тоже спасительница, — грустно усмехнулся Иван. — Господи, куда я попал — натуральный детский сад! Ну ладно, о Барбаре сейчас Сара позаботится, с ней все будет нормально, мне же надо разбираться с этим "чудом".

Ян по-прежнему копался в осколках посуды. Иван подошел к "чуду", присел возле него на корточки и тоже вытащил из кучи один черепок:

— Между прочим, сервиз был настоящей ручной работы. Сейчас таких уже ни за какие деньги не купишь. — Иван повертел в руке четвертушку та­релки и безнадежно бросил ее на пол.

— А! Все это прах, тлен и суета? — против ожиданий в голове у Яна теплились еще какие-то мысли.

— Интересно, чего ради тебя понесло в буфет?

— Я искал стакан, — язык у Яна все-таки слегка заплетался.

— Что?

— Да! Самый обыкновенный нормальный граненый стакан, — заявил Ян гордо.

— Но зачем? — Иван был несколько озадачен.

— Ну как ты не поймешь!— возмутился Ян, — Я хотел выпить русской водки из настоящего большого граненого стакана. Только так пьют рус­скую водку. А у тебя даже стакана нет, одни рюмашечки — наперсточки. Из наперстков русскую водку не пьют! — в голосе Яна появилась твердость

— Слушай, Вань! Друг! Черт с ним со стаканом, давай выпьем прямо вот так, из горла, как деды наши пили!

— Что-то не хочется, — не проявил Иван особого энтузиазма, — И еще мне кажется что я вообще выпил сегодня в последний раз в жизни, а уж с тобой — точно. Ты же совершенно не умеешь пить, не знаешь никакой меры!

— Это я то не умею? — пьяно засмеялся Ян, непослушными руками старательно отвинчивая пробочку с бутылки. — Нет, это ты не умеешь! Надо ж додуматься — русскую водку из наперстков! Умора! Ну ты выпьешь со мной или нет, в последний раз спрашиваю. — Иван не выразил такого желания. Ну гляди, как знаешь. Насильно мил не будешь. Потом пожалеешь, а мне так еще лучше — больше достанется! — Ян довольно ухмыльнулся и поднес бутылку ко рту. Иван попытался отнять у него бутылку, но Ян что-то возмущенно замычал, отчаянно сопротивляясь, и Иван уступил. " А черт с ним, — подумал он, — от этих ста грамм хуже ему уже не станет, а так может быть хоть уснет побыстрее. И как он умудрился стащить со стола бутылку так что никто ничего не заметил? Что-то все-таки есть в нем от алкоголика. . . "

Ян тем временем уже проглотил содержимое бутылки, проверил на свет не осталось ли там еще хотя бы одной капельки, убедился что не осталось и разочаровано отшвырнул бутылку подальше от себя: чтобы не навевала грусть.

— Вот ты. Вань, — начал опять разглагольствовать Ян, размахивая руками, — ты все время говоришь что ты — русский, гордишься своими предками, своими российскими корнями, но какой же ты русский, а? Вот я тебя спрашиваю — какой ты русский? Я уж не говорю о том что живешь ты черти где, что по-русски ты лопочешь с английским акцентом. . .

— Точно так же как ты по-польски! — огрызнулся Иван.

— Это верно! — расплылся Ян в улыбке, — но я тебе толкую не об этом. Ведь ты даже водку пьешь из наперстка! Какой же русский станет пить водку из наперстка!

— Дались тебе эти наперстки, — устало вздохнул Иван. — Неужели питие водки из больших стаканов является главной неотъемлемой чертой русского характера?

— Ну я не знаю. . . — Ян задумался, стараясь припомнить еще какие-нибудь определяющие черты российской души, но так похоже ничего и не вспом­нил. — По крайней мере я помню что и дед мой и отец говорили что русские это те, которые пьют водку из больших стаканов! Это врезалось мне в память на всю жизнь. А! Вот еще вспомнил. Еще они матом очень здорово ругаются! А ты, Вань, ну что в тебе русского?

— Имя и фамилия? — Иван уже начал раздражаться.

— Вот, точно! И все! У вас же даже отчество стало постепенно отмирать, во всем хотите походить на англосаксов. . . Ты, Вань, не обижайся, это у меня сегодня настроение такое. . .

— У тебя всегда такое настроение когда ты напьешься как свинья, -заверил Иван.

— Может быть, может быть. тебе виднее, ты же у нас трезвенник. Так что ты, Вань, на меня не обижайся, но ты, Вань, ты не русский. Ты знаешь кто? Ты... Во, точно! Ты — немец! Только немцы пьют водку из наперстков, это мне еще дед сказал, я помню. Так что ты, Вань, немец. А еще ты дурак, — вывел Ян неожиданно. — Впрочем, — сказал он примирительно, — я тоже ду­рак. Все мы дураки. А знаешь почему? Не знаешь. Вот ты не пьешь, поэтому и не знаешь. Но не переживай, Вань, — поспешил утешить Ян, — Я тебе как другу объясню. Я все знаю — я объясню. Вот погляди на звезды, Вань!

Ян закопошился на полу, заелозил руками по стенке буфета, безуспе­шно пытаясь подняться, пока наконец Иван не подхватил его подмышки и не поставил на ноги, прислонив к стене.

— Спасибо, Вань, ты настоящий друг, — что-то еще бормоча Ян двинулся вдоль стенки, придерживаясь за нее руками.

В это время Иван услышал у себя за спиной вежливое покашливание. Обернувшись он увидел Эдварда и Маргарет, стоящих в дверях столовой в халатах и босиком.

-Мы это. . . — неуверенно начал Эдвард, оглядывая царивший в столовой разгром. — Там Сара о Барбарой. . . Мы подумали может мы можем чем-ни­будь помочь?

— Ну что вы, ребята. Не беспокойтесь, все нормально! — заверил Иван. — С Яном это иногда случается. Я, например, уже привык оттаскивать его домой после подобных пьянок, так что имею богатый опыт. Я сам с ним вполне справлюсь. Да и вообще, я капитан и это мои проблемы. А вы мои гости, так что отдыхайте спокойно. Спокойной ночи. И спасибо за участие.

Эдвард о Маргарет тактично испарились и Ян продолжавший что-то бубнить себе под нос даже не заметил что в столовой появлялся кто-то еще. Когда Иван опять обратил свое внимание на Яна, тот уже благополучно добрался до второго буфета. Иван уже подумал было что Ян собирается побить посуду и там, но Ян, воскликнув: "И так, взглянем на звезды! О-ля-ля!" — театральным жестом распахнул створки буфета, после чего замер, недоуменно уставившись на ровные ряды сверкающих хрустальных бокалов:

— Ой, Вань, ты глянь что в космосе творится! — Ян приложил ладонь ко лбу и потряс головой. — Точно! Это у меня начинается наша дорогая бе­лая горячка.

— Ты придуряешься или в самом деле допился? — Иван с интересом наблюдал за этой сценой. — Ты же не в иллюминатор смотришь а в буфет?

— А, и правда! — просиял Ян. — А я то думаю, откуда в космосе эти фужерчики. Если это глюки, то почему они пустые? Ведь должны быть полные? — Ян захихикал, очень довольный своим остроумием.

Все так же перебирая руками по стеночке, он добрался наконец до иллюминатора и раздвинув белые занавесочки с петухами выглянул в космос:

— А, вот они, вот они звезды! — раздался обрадованный Янов голос. — Я же точно помнил, что они где-то тут должны быть. Правильно, вот они. А то — фужерчики. Вишь, чего удумали. Эл! Погаси свет! — заорал Ян, — Он мешает мне видеть звезды.

В столовой воцарилась темнота, только слабые лучи света падали через дверь из кают-компании: Иван тоже подошел к иллюминатору.

— И так, посмотрим на звезды, — начал Ян свою лекцию. Иван по опыту знал что пытаться сейчас уложить Яна спать было бы напрасной тратой сил и времени, по этому терпеливо ждал когда он наговорится — тогда сам уснет.

— Вот видишь эти звезды, Вань? нни светили нашим пращурам еще когда нас с тобой и в проекте не было, и будут по-прежнему светить когда уже не только наш прах, но и прах наших внуков, правнуков и прочая развеется пылью по всей галактике. Сама Земля рассеется в прах а звезды все так же будут светить. Мы сейчас напридумывали теорий как звезды рождаются, стареют и умирают, но это все бред. Звезды бессмертны, они были и будут всегда! Весь этот мир вечен! И только мы в нем смертны. . . Да и вообще, кто мы такие? Вот эти звезды. . . Каждая звезда похожа на живое существо, у них даже допускают существование разума и эти звезды живут миллиарды лет! Так представь, что для них челове­ческая жизнь — для них это всего лишь краткое мгновение, а сам чело­век — всего лишь жалкая, ничтожная пылинка, капля органической грязи болтающаяся среди сияющих, вечных и прекрасных звезд. И что же мы тогда значим для этого мира, для этих планет, для этих звезд? Да ничего мы не значим? Мы — всего лишь досадное недоразумение, ошибка эволюции паразиты, с о сущие энергию и материю из звезд и планет. и этот мир тер­пит нас только потому, что он нас просто не замечает! Мы для него всего лишь микробы, совершенно крохотные и безобидные, неспособные причинить вечному никакого вреда и отнюдь не по причине нашей высо­кой нравственности, а просто по причине ограниченности наших возмож­ностей вообще, и в области разрушения в частности. Конечно, Вань, ты скажешь что каждый из нас что-то значит для своих родственников, друзей, просто знакомых. Я, Вань, наверное что-то значу для тебя, ты — для меня. . . Ой, Вань, ты не представляешь, как я тебя люблю! Дай я тебя поцелую? — Иван уклонился от столь бурного проявления дружеских чувств. Ян не обиделся. — Ну да, каждый из нас . для кого-то представляет хоть какую-то ценность, но Вань, понимаешь. во т я, например, что-то значу для тебя, но ты Вань не обижайся, сам-то ты ничего не значишь! Все мы равны в своем ничтожестве и ни один человек на Земле да и вооб­ще в космосе ничего не значит, даже сам господин президент ООН! Вот как! Получается что каждый из нас что-то значит лишь для тех кто сам ничего не значит? Вот ведь парадокс! Только не говори мне об обществе Вань. Общество — это толпа, это стадо неспособное мыслить. Мысли одно­го индивидуума совершенно нейтрализуются мыслями других индивидуумов и в результате получается оплошная, серая и тупая масса. Общество чуть не погубило нашу планету, и если бы не отдельные сильные лич­ности, не известно, что бы с нами сейчас было. Только свободная лич­ность способна мыслить? Так было всегда и так будет всегда! А общест­во всегда стоит ближе к уровню своих низших представителей потому что только так можно добиться хоть какого-то единства этого самого общества. Ты только послушай что они говорят! Ах, каждый индивидуум представляет огромную ценность для нашего дорого общества? Да это же самая наглая беззастенчивая ложь! Слушать противно? Не мы нужны об­ществу, а только наш труд. точнее — его результаты. А если все резуль­таты нашего труда уже записаны на дискету и их в любой момент можно материализовать при помощи самовоспроизводящейся системы, то мы сами становимся обществу совершенно не нужными? Даже даром! То-то и оно. . . А звезды смотрят на нас и смеются, а мы даже не можем прилететь к ним чтобы дать им по морде. Законы Физики и время сковывают. . . свя­зывают нас по рукам и ногам. Эта проклятая Физика всю жизнь отравля­ла нам жизнь: сначала наши волосатые предки сражались за энергию чтобы не подохнуть с голоду, теперь мы сражаемся за нее чтобы иметь возможность свободно передвигаться в пространстве и ублажать прочие свои капризы, и все потому что неприступные законы физики твердят что энергию нельзя взять ниоткуда, что для поддержания жизни необхо­димо расходовать энергию и значит надо постоянно искать ее источни­ки. И материя тоже не берется ниоткуда и не исчезает бесследно. Но со всеми этими законами мы научились как-то бороться, и вот, когда мы уже считали что достигли наивысшего могущества. вдруг обнаружилось что со всем этим могуществом Љ сидим в тюрьме! Мы имеем в своем распоряжении огромную энергию, мы можем двигать планеты словно иг­рушки, можем творить чудеса! Я один, нажав этим вот одним пальцем нес­колько кнопок, могу за неделю построить в космосе целый планетоид размером хоть с Меркурий? И что из этого? Всеми этими шалостями мы можем заниматься только в пределах отведенной нам детской комнаты — внутри сферы, диаметром в каких-то жалких несколько световых лет, в центре которой находится наше Солнце. Мы не можем уйти от своей колыбели дальше потому что в этом случае полеты затягиваются на та­кой срок, что становятся совершенно бессмысленными! И всему виной самый главный, самый страшный закон Физики — закон предельности ско­рости света. Мы не можем двигаться быстрее солнечного луча, мы успеем состариться пока достигнем ближайших звезд, мы сотни раз рассыпимся прахом прежде чем достигнем центра хотя бы своей собственной галак­тики, не говоря уже об иных звездных мирах. . . Сколько лет мы уже бьемся над тем как обойти этот заперт — и все напрасно? Законы Физики — вот наши заклятейшие враги. . . И еще время, холодное беспощадное вре­мя. . . — Язык у Яна заплетался все больше и больше. Вот Ян уже совсем лег на раму иллюминатора, прижавшись лбом к холодному стеклу, глаза его стали слипаться.