Волкодав

Мими в своем комбинезоне с вырезом села рядом.

— Как дела?

— Ничего.

— Извини за пластинаты, я не думала, что...

Она смотрела на меня сбоку, рассматривая линию носа:

— Ты не думаешь сделать легонькую косметичку?

— Что?

— Так, легкую косметическую операцию.. Я же френолог. Изучаю череп, лицевые кости. Даже резать бы не пришлось. Я просто лазером выпрямила бы тебе кость, вот и все. Даже пореза на лице делать не надо было бы...

— Да.. какая разница.

— И зубы надо до конца нарастить, а нижнюю челюсть вправить толком. Тебя что, так часто били? — очередной жучок полез по ее уху за кругляшком рыжих волос, и у меня не произвольно дернулись плечи.

— Я не обязан кому-либо об этом говорить. Это вообще лишь мое дело.

— А лазером я бы чик-чик и все. И в Крым бы красивым полетел

Я вздрогнул, перевел глаза на нее.

— Вот я сделаю тебе лицо, тогда и полетишь, а то пока, конечно, ни с чем и возвращаешься. Ей ведь красивое лицо нужно.

Отчего-то муторно стало вдруг на душе от этих слов, кисло так, аж скулы сводить начало.

— Не тебе судить и говорить об этом.

— Отчего же?

— От того, что ты не дама, и ей никогда не будешь. Та даже не знаешь, что это такое, быть дамой.

Она ударила меня весьма ощутимо, хрупкая перегородка сломанного носа не выдержала, и, заливая лицо кровью, я, шатаясь, побрел к умывальнику.

— Прости, Алеш, прости, я не хотела сильно.

Она все таки сделал мне поверхностною лазерную операцию, собрав мой, уже порядком разлезшийся нос, в одну тонкую линию. Правда, вышло с небольшой горбинкой, но все же лучше, чем прежде. Нижнюю челюсть пришлось ломать по второму разу и так же, лазерной наводкой, восстанавливать кость.

Все мое лицо было забинтовано, остался только левый глаз и краешек рта.

Мими сидела рядом.

— Это не правда — то, что про меня говорят: Я не такая. Я пышная, красивая, и все норовят приписать мне связь с собою. А это не так.

Я написал ей стилосом на экране комби: Зачем? Зачем ты мне это говоришь?

— Я устала от того, что ко мне все относятся как к бл. ди, я ведь не такая. Ладно другие, они иначе и не умеют, но ты ведь другое дело. Я знаю. Ты покупаешь девушке цветы, ты стоишь под ее окнами. Но ты даже не заходишь. Ты уважаешь ее. Я бы хотела, чтобы и меня кто-нибудь, пусть не так, но все же... хотя бы притворился, хорошо?

Она наклонилась и поцеловала меня. Тепло и мягко, сочно поцеловала.

Мне понравились в ней глаза. Печальные такие, коричневато-рыжие, с чудинкой. А еще ладони, нежные и теплые.

И вес же я был с ней скорее как со шлю. Скорее грубо и порывисто, быстро и резко. Я даже не сказал ей ни одного слова. Но я попытался помочь ей чувствовать, я даже ждал ее, даже не торопил.

Я написал ей стилосом "спасибо", а она сказала: Не надо так, не надо. Я по другому хотела.

Когда кости зажили, я осмотрел свою новую внешность. Я изменился, наверное, Мими добавила мне чуточку земного. Знаете, у Лунян обычно скулы смягчены, и на лицах нет надета агрессивности. А у меня лицо вышло чуть... хищное. И знаете, кто это первым почувствовал?

— А новая физиономия тебе идет, — Акын поднял брови чуть вверх, осматривая мои лицевые кости: ТЫ теперь другой, и срежь ты этот хр. нов хвост — будешь выглядеть цивильным землянином.

У Акына лицо было волчье, суровое, острое, злое и больное. А мое лицо было... такое же острое, наверное, злое, но во мне никогда не было ненависти, только равнодушие ко всему мне ненужному, может, чуть высокомерия.

— Только не меняйся, ладно? — Паскаль отвел глаза от моего нового носа: ты как-то выглядишь... знаешь, по другому. Будто тебя отточили или отполировали. Только мне твой налет лунности очень нравился, он делал тебя отличным от всех других.

Но меняться я начал еще задолго до того. Еще на Земле-29 что-то вдруг пошло вкривь и вкось. И потихоньку благодушие и терпимость сменялись остротою и напряжением.

Я никогда не становился нюшкой, но из меня вытекала лунность. И кем я становился?

& nbsp;

Просматриваю файлы, один за другим. И ничего. Гумнов всерьез изучают уже лет 20, а все по-прежнему ничего.

Заглядываю в директорию архивированных файлов. Пустые папки. Файлов нет.

— Паскаль, а почему эти папки пусты?

— Какие? Из архивов?

Его красное лицо отражает все его мысли. Он колеблется, он думает.

— Один человек архивировал сюда свои исследования, но это было давно.

— Что же он все уничтожил что ли?

— Да, все стер. Вес целиком.

— А что там было?

— Я не знаю, — если бы его лицо не было бы столь красивым, возможно, он и мог бы врать не краснея, но его лицо было настолько гармонично, настолько правильно...

— Я не прошу тебя говорить то, чего ты не хочешь. Просто намекни о чем речь.

Паскаль расстегивает сюртук, он вообще не любит форму, но носит.

— Давно, я уже не помню когда, у меня был учитель, очень хороший учитель, очень хороший учитель, замечательный хистрограф. Он знал больше нас всех и понимал многое из того, о чем мы еще даже и не догадываемся. Он понимал гумнов, я думаю, он их разгадал. Но это ничего ему не дало. Ничего кроме разочарования. Он стер все свои файлы, уничтожил все... Он так решил. Я понимаю его мотивы как хистрограф, но осуждаю его как человек. Он погубил себя, свою хистрографическую школу — и все ради идеи. Он все же был великий хистрограф.

Я знал, что он говорит об Эрнсте, но молчал. Что было добавить? То, что Эрнст гниет в тюрьме Турского района, откармливая крысами сокамерников? Я слишком уважал его, чтобы пятнать чужую память о нем.

— ты думаешь, он действительно докопался до чего-то важного?

Лицо Эрнста было ясно и чисто:

— Конечно, это же очевидно. За что еще преследует организация? Он знал что-то, что очень важно, но и очень опасно одновременно.

— НО ты ведь работал с ним, ты, возможно, занешь, с чего он хотя бы начал?

— Зачем тебе это? — светлые глаза Эрнста излучали искреннее непонимание: Зачем? Если сам путь опасен, зачем снова на него вступать?

Но все же я смог убедить, и он дал мне зацепку. Поначалу, это была даже не зацепка, а узенькая щель в неизведанное. Я не только не мог проскользнуть туда, я даже кончик носа засунуть туда не мог. И вес же дверь скрипнула и отворилась. Возможно, мне стоило бы тут же захлопнуть ее обратно, но...

За вклад в работу организации стажерам сокращают срок. Я надеялся, что грозящие мне 15 лет нюшной жизни, каким-нибудь образом, сократятся до хотя бы 3-4. Наверное, этим я и жил.

— Он начал с ИПД-перевозчика Президент Лугов, — Паскаль положил передо мною крошечный диск: это все, что осталось. Это крохи, но начни с этого.

С этого дня я дневал и ночевал на работе. Я вылавливал из интерсети хотя бы какую-нибудь информацию по ИПД-перевозчику, залазил в секретные файлы организации, военные структуры.

Я заказывал себе по сети еду, и тут же спал, свесив голову на грудь. Я рыскал по сети, хватался за кусочки информации, склеивал их, затем разрезал и переклеивал заново. Я был рад новой цифре в номере идентификаторов членов экипажа, новому адресу мед центров, осматривавших космо пилотов, новой дате, фразе, брошенной из перевозчика в космос.

Вышло немного.

Президент лугов. Этот ИПД-перевозчик выполнял рейсовой полет со спутника Земля-8 (тогда ее еще не ликвидировали) на искусственный спутник Урана — Пош. Везли оборудование и пищевые запасы. Экипаж корабля насчитывал 12 человек, еще 38 были пассажирами транзитниками, а один летел представителем компании космо перевозок на Уран. 51 человек. 47 мужчин и 4 женщины. Возраст разный: от 20 до 54 лет. Национальность, вероисповедание, гражданство... смесь всего.

ИПД-перевозчик должен был пролететь мимо Луны и рвануть на Уран. Но туда он так никогда и не добрался. Пропал. Такое случается в космосе.

Космос голоден. Всегда голоден. Вопрос не в том, съест ли он тебя или нет, вопрос в том, когда он это сделает. В космосе тонут сигналы, затихают голоса. Где искать перевозчик? Где искать осколки корабля? "Не прибыл в пункт назначения", — таков вердикт, подписываемый всем пропавшим. Их никто не ищет, а где же, простите, их искать? Тыкать спичкой в бездну?

Итак, Президент Лугов не прибыл в пункт назначения почти 30 лет тому назад.

Предполагали, что перевозчик мог попасть в шлейф корабля-станции монгов.

Я сутками обыскивал все темные уголки сети, я плакал от усталости, меня тошнило от недосыпания, но через 4дня у меня были личные дела всех пассажиров Президента.

Я не знал, что ищу, я шел ощупью куда-то, где, возможно, была пропасть или топь. Ноя полз, тихо так, по слову, по фразе, по предложению.

Неделя работы. Другая. Меня начинали спрашивать, чем я собственно занимаюсь. Какое отношение имеет "не прибывшая в пункт назначения" экспедиция к изучению языков гумнов? Я вообще помню о том, что судимость с меня еще нес снята? Я собираюсь прогрессировать?

Но с Лунным упорством и равнодушием к критике, я выскребывал чайной ложкой сладкое из кладовой земной памяти. Кажется, пару дней я вообще ничего не ел, потому что забыл это вовремя сделать, а потом уже было и не до того.

Мне снились лица пассажиров, их карточки, личные дела, но это были кошмары. Во сне не было ни успокоения, на разрешения проблемы.

— Ну как Президент Лугов? — Паскаль принес мне к концу второго дня моего голодания синтетическое желе.

— Кто?

— Ну что у тебя там с перевозчиком?

— Ничего пока, я не понял еще.

— А ты не думай сам, пусть комби крутит поршнями. Засунь всю собранную информацию в базу данных, а там и поглядишь что к чему.

Я послушно засунул все файлы в одну базу данных — потекли часы анализа и синтеза.

Надо было выбрать параметр поиска. Еще бы я знал, что ищу? Может, это вообще не тот перевозчик, и не те люди, а, может, и не было никакого перевозчика и вовсе. Разметало несчастных по космосу, а я пытаюсь собрать их по крохам.

Аварийная ситуация. Сходные технические проблемы. Особенность конструкций — параметры выскакивали на экране один за одним. Я нажимал на все кнопки — так, на всякий случай. Шла какая-то информация, какие-то имена, даты. Я залазил в такое болото, что даже хлюпать вокруг меня перестало.

Мне объявили выговор. Затем строгий. У меня оставались даже не часы, а минуты. А я все еще не знал, что я ищу.

К концу второго месяца поисков, у меня ног7и стали ватными от постоянного сидения, а с кончиков пальцев, от постоянного тыканья в экран и клавиатуру, стала сходить кожа.

Глаза закрывались сами собой, и я уже не мог понять, то ли я вижу что-то на экране, то ли во сне.

Параметры, еще одни параметры анализов. Половые характеристики. Возрастные особенности. Особенности протекания биопроцессов. Генетическое сравнение. Френологический срез...

Я просто открыл рот — и так и застыл.

Френологический срез: особенности строения черепа, лицевых костей, структура носовых хрящей, типология кожного покрова, особенности пигментации, строение волосяного покрова.

Я не мог поверить своим глазам. Я попытался проснуться, но осознал, что все то, что я вижу, происходит наяву. Так долго искать в другом месте! Потерять столько времени! Потратить даром столько рабочих часов! А ведь все было так близко, так явно.

По параметру френологический срез на экране высветились обозначения: сходство 54-96 % у Экс 1-7.

Знаете, кто такие Экс 1-7? Это типажи гумнов.

Начальство немного опешило. По сути, меня уже давно собирались отправить восвояси в Турский район, а тут...

— вы самостоятельно провели исследование? — гер-полковник Волченко хмурил седые брови и косился на гер-подгенерала Пишкорского.

Гер-подгенерал был моложавого вида мужчина лет 40-50, очень бодрый, очень подтянутый и очень... словом, он совсем не разбирался в хистрографии, а уж в френологии...

— Идею мне подсказал гер-шуле Паскаль Че. Он предложил мне поработать с материалами по Президенту Лугову.

— Интересно, — брови гер-полковника сгрудились над носом в одну седую свалку: Интересно, отчего же гер-шуле не прорабатывал теорию сам, а ждал так долго вашего появления?

— Это была даже не теория, гер-полковник, узенькая лазейка, щелка...

— Но вы пролезли туда, служивый Кох.

— Вероятность успеха была 1/500 000.

— Откуда такая точность?

— Позже, ее высчитал комби, гер-полковник.

Начальство хмурило брови, надувало щеки, а под-генерал Пишкорский сидел с видом человека, который вообще не понимает, в чем собственно дело.

— Итак, служивый, вы утверждаете, что в качестве образцов для изготовления человеческих лиц первыми гумнами были использованы френологические данные пассажиров ИПД-перевозчика президент лугов?

— И пассажиров, и экипажа, гер-полковник. Сейчас проводится более тщательный анализ, но уже очевидно, что целых 7 поколений гумнов в качестве че-клише, атк мы называем человеческие лица, использовали данные именно этих людей. Есть образцы с че-клише равным 96 %. Обратите внимание ан фото-истории 1-2. Это инженер гидравлик Василий Луновой, а рядом гумн из поколения Экс-1. Не правда ли, одно лицо? У других гумнов шла перекомбиновка отдельных показателей, но, все же, и первых 7 поколений внешность сложена из френологичесикх особенностей пассажиров этого перевозчика. Гумны мало играли с генами, обратите внимание, даже среди имеющихся у нас гумнов поколений 1-3, имеются идентичные образцы, я имею в виду внешние данные.

Они просто копировали внешность. Посмотрите фото-историю 3. Здесь 4 гумна, и у всех у них глаза разного цвета: левый — черный, а правый — голубой. Неправда ли, это странно? А дело в том, что у одного из пассажиров, Предрага Юковича, была роговица именно таких цветов. Гумны просто копировали людей, они боялись ошибиться и решили действовать наверняка — копировать все. Повторюсь, требуются более тщательный анализ по каждому из пассажиров перевозчика, нужно бюджет пересмотреть все карты гумнов поколений 1-7. Это еще только лазейка, даже не лаз, и я не знаю, куда она ведет.

И тут слова взял под-генерал Пишкорский. Эту книгу обещали распространить по комби-сети на Луне, а потому я намеренно редактирую пен-а-нюш, делая его более приемлемым для ушей Лунян. Но Пишкорского нельзя редактировать, т. к. его пен-а-нюш был таким многоэтажным, что даже одного этажа лу-русс на его фундаменте построить невозможно. В мягкой полу редакции это выглядело бы та:

— Бл. дские свиньи, ох. ли совсем! Тут какой-то молокосос за какой-то месяц обх. ячил весь материал, а вы, бл. ди, уже 30 лет мозги мне е. ете. пи. датые работнички, е. ать вашу...

Закончил речь он обращением ко мне. В полной редакции, это:

— ..., гер-шуле.

Так я стал гер-шуле. Так с меня сняли судимость. Оставалось отработать какие-то 15 лет стажировки!

& nbsp;

Самое страшное в одиночестве — это его скрытая власть над человеком. В одиночестве что главное? Не начать жалеть себя. Нельзя, ни в коем случае нельзя показать ему, твоему одиночеству, что тебе очень плохо, очень грустно и хочется просто биться головой о стенку. Начнешь жалеть себя — и оно загрызет тебя, выест изнутри всю сущность, пережует и выплюнет. Даже если ты совсем один, настолько один, что в твой день рождения ты сам забываешь о своей годовщине, а напомнить о ней некому, даже тогда нельзя себя жалеть.