Третья ипостась. Часть 1

Вот и уверяй всех, что ты человек. У людей регенерация не происходит так быстро, почти на глазах. Ладно, царапины, но там сгорело до мяса! Я смотрела на очередное доказательство своей ненормальности и не знала, как к этому относиться. Ведь, в самом деле, не хочу же я, чтобы рука начала гнить, вряд ли тут есть противоожоговые мази и антибиотики. Значит, все к лучшему. Надо поувереннее думать об этом, авось, и поверю.

И к кухне больше близко не подойду.

Теперь мне оставалось только наблюдать за всеми со стороны и пытаться хоть как-то осмыслить странные, если не сказать, нелепые обстоятельства, которые предшествовали моему появлению здесь и сейчас. Я вдруг осознала, что все больше погружаюсь в жизнь окружающих меня людей, познаю их проблемы, проникаюсь ими, и они становятся моими проблемами тоже. Я захотела получше изучить местную историю, что же конкретно произошло тогда, почти шесть тысяч лет назад, после того, как Купол накрыл гигантскую территорию, вырвав из привычной жизни миллионы людей.

Апрель подсунул мне несколько свитков, на которых были отражены некоторые исторические события и пояснил, что это то немногое, что он взял с собой в изгнание. Буквы узнавались с трудом, но кое-что понять мне удалось.

Как и говорил Лека, несколько сот лет жизнь под Куполом шла по наезженной колее, вроде как по инерции. Все просто терпеливо ждали, когда кончится катаклизм. Но ничего не кончалось. Когда люди наконец осознали тот печальный факт, что Купол сам собой не исчезнет, начались разборки. Никто не мог понять, откуда он. Люди метались из крайности в крайность, но виноватых найти не могли. Наивные, все виноватые успели благополучно смотаться. А потом все рухнуло.

Я не очень поняла, когда именно все покатилось по наклонной, но довольно быстро люди скатились до первобытного состояния. Отданные на забаву мародерствующим бандам некогда гигантские многолюдные мегаполисы опустели по мере того, как заканчивалось продовольствие. Потом грабить стало нечего даже в них, банды рассосались, а города остались, наполненные зловещей тишиной и никому уже ненужными зданиями, словно призраки безвозвратно ушедшей прежней жизни. Люди же создавали другие поселения, подальше от прежних, иногда действительно жили в пещерах большими общинами и перешли на натуральное хозяйство. Потянулись долгие века застоя, когда даже просто выжить становилось крайне проблематично. Голод, болезни, стычки за лучшие охотничьи места... Вся история человечества начиналась заново по уже пройденному сценарию. Только без мамонтов.

Конечно, не все это было написано, многое я додумывала, опираясь на рассказ брата. Но какая, к черту, разница, читала ли я, сама ли придумывала, все, что произошло, началось десятки веков назад, и не закончилось по сей день. И лично я самым непосредственным образом причастна к этому катаклизму. Господи, что же мы натворили, люди?! Мы же сами сделали это с собой!

Когда терпеть невыносимые муки совести становилось невозможно, я выходила прогуляться на свежий воздух. В такие моменты я боялась одиночества, цепляясь за любую компанию, кроме, конечно, герцога, но чаще всего заполучала Тивизу. Никто и никогда не заменит мне мою любимую подругу, но эта приятная в общении девушка с потрясающим чувством юмора и громадным зарядом позитива вызывала только положительные эмоции. Мы много болтали, а вот с Сорайей за месяц едва перекинулись парой слов.

Я заметила, что Апрель очень странно относится к этому месту: вроде бы здесь хорошо и спокойно, но в то же время его так и тянуло отсюда прочь. По поводу второго желания я догадывалась, наверняка воспоминания о причинах, приведших его сюда, были слишком болезненными: конфликт с отцом, вызванный хулиганским поведением, изгнание из родного дома и туманные перспективы возвращения, под вопросом стояло вообще его положение как наследника. Во время прогулок я иногда, между делом, спрашивала о сложившейся ситуации. Вот что мне удалось узнать: мать Апреля, Келондра, дочь правителя Гарлалона, умерла рано, мальчику исполнилось только четыре года. Король позже сочетался браком с местной аристократкой, но родом не из Плеяды. Усиления этого исполнительного органа династическими браками старались не допускать. Новая Королева родила еще одного сына. Вот тогда и началась жесть. Сейчас именно он являлся заместителем наследника. Апрель не говорил этого прямо, но я поняла, что мачеха была бы совсем не против, если бы ее сын стал настоящим наследником. А это подразумевало, что она всеми силами постарается не допустить примирения пасынка с отцом. Кроме непростительного поведения она могла сделать ставку на его одержимость. Я заочно возненавидела эту женщину. Я не мать и мне незнакомо чувство любви к своему ребенку, ради которого можно пойти на многое, но она явно пыталась обернуть все себе на пользу, реализовать свои неуемные амбиции, а сын всего лишь инструмент в ее руках.

Да, я знаю, что может с ним произойти. И меня не покидало впечатление, что в момент припадка через глаза парня на мир смотрел кто-то другой, настолько чудовищный, что заставлял его рвать на клочки собственного друга. Хорошо еще, что друг сам не лыком шит и смог дать отпор. Но этот приступ был спровоцирован жестоким поступком по отношению ко мне, и я отчасти чувствовала себя виноватой. Не знаю, как мне удалось успокоить его, а также, насколько часто происходят эти припадки и как тяжело, но я почему-то уверена, что все поправимо. М-да, откуда такое озарение, интересно?

С Апрелем мы общались теперь не часто. Казалось, он меня избегает, не знаю, стесняется, что ли? Ага, после того, как он целовал мою руку, после его обжигающего взгляда — еще и стесняться? Теперь он смотрел как-то тоскливо. Может, уже жалеет, что не отвел меня прямо к отцу, дабы заручиться его прощением? Непонятно, непонятно!

Довольно часто я наблюдала за тренировками паладинов. Рубис дрючил их не по-детски! Время деревянных учебных мечей давно прошло, паладины рубились железом и довольно жестко. От некоторых ударов у меня в животе образовывалась вибрирующая пустота и екало сердце. Когда пятикилограммовая острая железная дура неотвратимо опускается прямо на облако пушистых песочных волос и парируется буквально в пяти сантиметрах от макушки, срезая несколько волосков, действительно можно упасть замертво.

Ребята были великолепны. Теперь я понимала, откуда у принца такие умения: Рубис оказался гением любого оружия. А у парня настоящий талант, раньше ни в одном фильме я не видела таких поединков, а ведь там все поставлено и еще эти спецэффекты. Я решила как-нибудь подобраться к Рубу и умолять его научить меня паре приемов. Надоело быть беспомощной. Насмотревшись показательных боев, я придумала десятки вариантов, как можно было избавиться от кинжала у шеи или вообще отбиться от похитителей.

Тивиза тоже изумляла меня. Она могла попасть из лука или арбалета куда угодно, из какой угодно позы. Даже не глядя. Сколько раз я с восторгом тащила к ней стрелу с насаженной на наконечник мелкой монеткой, размером с наш рубль, воткнутой мной в кору дальнего дерева. Сама я стояла рядом со стволом и старалась разглядеть момент соприкосновения кончика стрелы с металлом.

Однажды Апрель увидел, что я буквально приклеилась носом к этой монете и легкий ветерок, вызванный нашедшей цель стрелой, взлохматил мои волосы. Как он орал на рыжую! Да хрипа, до истерики, до сорванного горла. А она только улыбалась, уверенная в своей руке. Весь красный подлетел ко мне, но, наверное, мой виноватый вид все же охладил его, парень словно на стенку наткнулся, замер, а потом яростно сплюнул в землю, развернулся и ушел, широко размахивая руками. Сделав большие глаза Тивизе, я посеменила следом. Догнав, забежала перед ним, и, прыгая вперед спиной, заглянула в его глаза. Он намеренно отводил взгляд, в ярости сжимая губы в тонкую полоску, потом резко сменил направление. Я повторила свой маневр, на этот раз пытаясь задержать за руки. Он отмахнулся и продолжал быстро идти к замку. Признав тщетность попыток, я остановилась, грустно вздохнула и уныло побрела к близкой кромке леса. Где-то тут я в последний раз общалась с Пушем, вот и направилась теперь к нему за утешением. Неожиданно нахлынувшая тоска пригвоздила к месту, я остановилась и судорожно вздохнула.

В следующую секунду я замерла, потому что длинные руки обхватили за плечи и с силой прижали к широкой твердой груди. В макушку уперся подбородок. Я положила ладони на мощные предплечья и откинула голову, прижавшись затылком к его шее. Мы постояли так пару минут, потом я осторожно развернулась и подняла глаза к его лицу. Бирюзовый взгляд все еще полыхал яростными молниями. Не особо надеясь на удачу, я помахала ресницами и сложила губы бантиком. Хотя в фильмах обычно после такого маневра героини любой персонаж, претендующий на звание романтического героя, растекается лужицей сгущенного молока — сладкий, безвольный, готовый к употреблению. К моему великому удивлению, Апрель исключением не оказался. Пристально поглядев в мои глаза, он глубоко вздохнул и, прижав к себе, проговорил глухим голосом:

— Не знаю, что будет со мной, если потеряю тебя. Пусть звучит эгоистично, но, может, хоть это остановит тебя в следующий раз, прежде чем совершишь очередное безрассудство, если сама совершенно пренебрегаешь собственной безопасностью.

Я закивала и виновато уткнулась лицом в его грудь. Ну вот, не зря умолчала об инциденте на кухне. С ним бы точно истерика приключилась.

Больше я у мишени не становилась, хотя дело было вовсе не в том, что я перестала доверять меткости лучницы. Я подозревала, что причина ее успехов не только в глазомере или особом умении обращаться с арбалетом, было что-то еще. Но выяснять не спешила, не хотелось лезть на рожон. Потому что только Тивиза и Апрель полностью приняли меня как человека. Потому что Гарс продолжал сомневаться на мой счет. Потому что я не могла понять отношения других паладинов и Треда Рубиса к моей скромной персоне. Потому что я ни в чем не была уверена сама.

Вечерами я часто бродила одна по крепостной стене. Несмотря на то, что с семнадцати лет физически не могла обходиться без Натальи, как и она без меня, в некоторые моменты одиночество было необходимо мне, как воздух. Именно будучи одна, я могла спокойно подумать, разобраться в чем-то сложном, помечтать...

С самого момента пробуждения здесь подумать у меня было много о чем, иногда мозг просто захлебывался от переизбытка полученной информации, но до этого момента побыть одной получалось достаточно редко. На самом деле, только те несколько дней на полигоне, когда мы с Пушем удрали от раздражавшего меня своей наглостью и самоуверенностью сопляка. Но тогда я вся была поглощена поисками документов профессора и загадочными мутантами, о другом думать просто не могла.

Только на этих полуразрушенных стенах я окончательно убедилась, что окружающая действительность реальна. И начала потихоньку осознавать тот факт, что это не я перенеслась назад во времени, а сама цивилизация, изжив себя, вернулась на исходные позиции, и теперь снова медленно, но неуклонно шла вперед, создавая новый виток вселенской спирали. А что, я читала об этом, вроде каждая цивилизация, достигая своего расцвета, неизменно, обязательно, по любому рушится, освобождая место для следующей. И вроде, на Земле такое уже происходило неоднократно, по крайней мере, были найдены какие-то доказательства этому. Будто бы даже Атлантида — не что иное, как изжившая себя цивилизация, уничтоженная то ли природными катаклизмами, то ли это сами люди постарались. Это что же, я застала тот самый процесс и мне грозит лично убедиться в правильности высказанных учеными гипотез? Какая немыслимая честь...

Но захватывало и другое.

Странная особенность этого мира, мира без солнца, луны и звезд, мира всегда пасмурного, не умаляла ни красоты его природы, ни великолепия ее явлений. Процесс смены дня и ночи происходил тут очень странно. Лет в одиннадцать мне подарили двух волнистых попугайчиков, зеленого самца и голубенькую самочку. Они жили в большой клетке с закругленным верхом и иногда чирикали очень громко. Чтобы их утихомирить я накрывала клетку темным платком и птички замолкали, уверенные, что пришло время сна. А утром стаскивала платок, берясь за одну сторону, и он сползал с клетки, постепенно открывая ее полностью, пока не слетал вниз с тихим шорохом. Здесь происходило что-то наподобие.

Утром на востоке начинал светлеть горизонт, но вместо привычного слепящего шара по облачному небу разливался мягкий свет, начинавший скользить вверх ровной полосой, которая расширялась, пока не охватывала весь нависавший над головами простор. Темнело тоже так, будто опускали жалюзи: только было вроде светло, но вот небо закрывает ровный темный полог, на западе сужается светлая полоска, и на мир падает тьма. Ночи почти полнейшего мрака сначала неимоверно пугали, но я к ним привыкла. Здесь не было звезд. Облака никогда не расходились, постоянно затягивая небо многокилометровым клубящимся слоем, дни подразделялись на светло-пасмурные и темно-пасмурные. И я уже знала, что иначе не будет, пока этот мир накрывает Купол.

Иногда мне казалось, что все неправда. Нет никакого Купола, а есть Сфера. И этот клочок старой Земли заключен в ней, как в стеклянном шаре, и по своему усмотрению бороздит Великий Вакуум. Только тряси его, не тряси, снег не будет кружиться, ровным красивым слоем укрывая все поверхности. Здесь не бывает снега. Здесь все застыло в лете. А могло и в зиме. Как бы выжили люди, если бы шесть тысяч лет здесь стоял мороз? Может, я проснулась бы в огромном холодильнике, без признаков жизни? Эти мысли заставляли меня трястись от страха.

Сегодня мне захотелось погрустить, и поэтому я выбрала это место на площадке третьего этажа северной башни. Она была самой запущенной, грязной и темной. Я сидела в оконном проеме, лишенном стекла, и, пользуясь последними мгновениями, оставленными мне неотвратимо надвигающейся ночной тьмой, любовалась необъятными лесными массивами. С востока поверхность заметно поднималась, гряды многочисленных холмов скрывали от обзора жемчужину края, столицу Верейны. Город. Так называли ее паладины. Ведь и государство и столица назывались одинаково.

Грусть накатывала внезапно. Конечно, я не удивлялась. Ага, можно подумать, можно подумать! Все-то у меня гладко, все-то у меня как у всех! И действительно, откуда этой грусти взяться? Черт, черт, ну пожалейте меня кто-нибудь! Нет никого! Их-х-х-х-х... дела!

Громкий вздох рядом. Сердце ухнуло в пустоту и застыло от ужаса. И я застыла вместе с ним, вперив неподвижный взгляд в горизонт. Нет, серьезно, оно действительно не билось. Я стояла и считала. До десяти. До двадцати. До пятидесяти. На четвертой минуте я поняла, что, наверное, уже мертва. В живом организме сердце не может молчать так долго. А чего, я, собственно? Что произошло? Кто-то вздохнул рядом, когда я считала, что совершенно одна.

Я обернулась. Рядом неподвижно стоял и с тревогой смотрел на меня крепыш Блай. Увидеть его было таким облегчением, что я выдохнула и... сердце забилось снова, ровно, без перебоев, будто ничего не произошло. А я ведь сгоряча решила, что ко мне подкрались давешние сектанты, или вообще те дистрофики, уничтоженные на полигоне. Блай, слава Богу!