— Сергею Николаевичу передать на "Икуцусиму": "Экипажу приказываю покинуть крейсер! Заняться спасением моряков "Хасидате"!" Евгений Васильевич! Идём к броненосцу, а то тоже на камни выкинется! Кит нашёлся! Дистанция?

— Кабельтовых сорок пять! Господин капитан!

— Идём рядом с ним, на подходе уваливаемся влево. Минёры! Успеете баковый зарядить? Заряжайте! Если не успеете, не страшно, отстреляемся палубным и баковым. Хочу попробовать дать залп сразу двумя торпедами из палубного аппарата. А можете по броненосцу из них выстрелить дуплетом! Добро! Решайте сами!

— Дистанция до миноносцев тридцать кабельтовых!

— Артиллеристы, помножьте на ноль миноносцы!

— Николай Оттович! Броненосец почему-то поворачивается бортом!

— Эти пчёлы делают неправильный мёд...

— Что вы сказали?

— Ничего важного! Похоже в этой эскадре у капитанов какое-то массовое помешательство! Ну, задействует он свою кормовую башню, его же это не спасёт!

— Но он то об этом не знает! Ладно, давайте подождём...

— Готов миноносец!...

Так и осталось загадкой маневры крейсера и броненосца. Наших двух торпед из палубного аппарата "Чен-Йену" хватило, чтобы затонуть на ровном киле, задняя мачта на треть осталась торчать из воды, хоть и под углом, передней торчал малый кусочек. Мы вернулись к "Ицукусиме", ну, нельзя же спускать такие маневры, на подходе с неё снова открыли огонь, и стреляющих даже не смутило, что часть снарядов ложились вблизи их шлюпок, которые собирались или уже спасли своих коллег. Проходя, мы всадили две торпеды в борт флагманского крейсера и повернули к порту острова. После нашей коррекции "Ицукусима" почти легла на борт.

Клёпа давно уже транслировала нам картинку происходящего в порту. Порт довольно неудобный, но с широким входом, поэтому мы не стали заходить, а разнесли орудиями всё, до чего смогли дотянуться. Артиллеристы отвели душу, даже останавливались, чтобы пробанить орудия. По докладу вышло, что за этот бой они выпустили почти по семьдесят снарядов на каждое орудие главного калибра и больше пятидесяти из сорокопяток. Да, знаю я, что противоминный калибр у "Новика" сорок семь миллиметров, но не звучит "сорокасемёрка", а сорокопятка звучит и вкусно звучит. Всего за этот день мы выпустили триста сорок три главного калибра и триста пять снарядов сорок семь миллиметров. Из пушек тридцать семь миллиметров мы приказали не стрелять, без специального приказа. Ну, какой смысл из этих пукалок в морском бою? Даже миноносцы не успевают подойти в зону их уверенного поражения. Так, что приказа нет, и пока не будет. На берегу у входа в порт были развёрнуты две батареи, одна полевая, а вот вторая крупнокалиберная и вокруг неё начаты земляные работы, но теперь им придётся сюда новые пушки везти. Навесным огнём я старательно покорёжила все пять стволов, крупного калибра, а полевые пушки просто разлетелись в куски. К сожалению, в порту оказалась только одна старая канонерка, на которой удалось вызвать сильный пожар и видимо начал рваться боезапас, потому, что в огне звучали многочисленные взрывы. Удалось вызвать пожары и в портовых складах, разрушить часть причалов. Клёпа показала, что войсковые лагеря находятся в глубине острова, куда наша артиллерия не доставала...

Если бы нашей целью было именно это место и полное прекращение здесь десантных операций, то следующим пунктом надо было идти в Пусан и Мозанпо. Мы пошли на юго-запад только вначале, но едва скрылись из глаз возможных наблюдателей и сгустилась тьма, повернули на восток и скоро на север, чтобы обогнуть Кюсю с севера...

*— Из анекдота про пьяного Вини-Пуха.

Глава 39

Вечер одиннадцатого завершился тёмной ветреной ночью. Мы вышли в центральную часть корейского пролива уже к вечеру, потому и не имели достаточно времени вдумчиво и не спешно поломать всё до чего бы смогли дотянуться наши шаловливые ручки. Ещё эти совершенно безумные манёвры "Ицукусимы" и "Чен-Йена". Не страдают японцы глупостью, да и представить, что адмирал Катаока вдруг нас испугался до такой степени, что решил выбросить корабль на камни, это из серии бреда, но не у него, а у нас. Как назло портится погода, а может мы просто свыклись с затишьем в прикрытом со всех сторон Печелийском заливе. Сейчас уже стемнело, идём с погашенными огнями, скорее предполагаются, чем просматриваются оставшиеся позади Цусимские острова. Нам нужно за ночь пройти проливом севернее Кюсю мимо Симоносеки и успеть выйти в широкую часть между островами Кюсю и Сикоку. Изначально планировали, что обогнём Японию с юга и через пролив Ван-Димена широко выйдем на океанский простор, но оказалось, что мы при расчетах ошиблись и ловить гарибальдийцев на дальних подходах поздно, придётся ловить их уже у побережья Японии. За ночь полного хода, мы должны выскочить на судоходный маршрут.

План операции до конца не утверждён, слишком много "если" и "может быть". Как-то очень ярко перед глазами стоит, как мы расписывали план атаки на корабли Катаоки, и что из этого вышло, всё иначе и не так. Слишком многое зависит от того, где мы встретим гарибальдийцев и в какое время суток. Выйдя на маршрут, мы сразу выпустим Клёпу, а сами повернём на юг. Клёпа должна будет сделать круг миль в двадцать на север, если там никого не найдёт будет сверху отсматривать две такие характерные цели. А на север слетать для успокоения, что мы их не пропустили. На таком расстоянии настаивает Волков, а мы уже успели убедиться, что это штурман от Бога, в вопросах навигации у него практически не бывает ошибок. Только у Шанхая, но там нас, похоже, просто течением местным снесло, а такой информации в лоциях нет, это знают только местные и просто нужен опыт плавания в этих водах. Но по всем прикидкам, встретить мы их должны после обеда или чуть раньше, если срок прибытия в Йокосуку четырнадцатое февраля точный.

Ещё бы кто нам сказал, точный это срок или нет! Вообще, если я правильно помню, в первые дни войны, когда Старк принял решение выставить минные заграждения, при постановке погиб минный заградитель "Енисей" и с ним наш систершип "Боярин", который сумела покинуть почти вся команда, а он потом больше суток не тонул, и окончательную точку поставил начавшийся шторм, который и разбил крейсер о камни. Сейчас уже не первые дни войны, уже третья неделя пошла от начала войны, и ни одного шторма, "Енисей" и "Боярин" стояли на рейде неподалёку от нас и совершенно целые, а мины вроде бы уже выставили и теперь вход не по старым створам с юго-востока, а почти с юга. Хотя я уже не раз убеждалась, при всей похожести, это не повторение нашей истории, всё-таки это другой мир. А из этого следует, что с цифрой четырнадцатое февраля я могу сесть в громадную лужу. Вот неловко то будет, ещё казаков сгоношила...

Как там моя подруга говорила, что мысли материальны. Поэтому верим в свою правоту, и мы обязательно поймаем гарибальдийцев. Чего-то нервозность Николая передалась мне и я так загоняла Клёпу, что она через пару часов просто свалилась на палубу без сил, потом возмущённо клекоча ходила по палубе растопырив крылья, что у неё означает крайнюю форму негодования. Мне было безумно стыдно, а после моего объяснения и Николаю. Совсем не нужно было заставлять девочку делать этот дурацкий круг. При сегодняшней видимости достаточно было подняться повыше и лететь, только если увидит на горизонте что-либо похожее, а наша цель вообще очень специфичная и узнаваемая, думаю, что вероятность ещё одной пары одинаковых кораблей или даже пароходов (на большом расстоянии по дыму особенно не отличишь) исчезающее мала. А ведь ещё получилось, что часть круга Клёпе пришлось махать крыльями против ветра, а ветер сегодня весьма силён, как бы к ночи не заштормило. Клёпа нами была приласкана, оглажена, накормлена, обожает с руки есть, когда кусочки ей прямо в клюв вкладывают, как в детстве, все мы любим моменты нашего детства, как выяснилось, даже птицы. На удачу ветер северный, поэтому Клёпа теперь по ветру набирает высоту, с которой осматривается, а потом идёт на посадку в пологом пикировании против ветра, которое приводит её прямо на палубу. Так и прошёл весь день...

Мне уже больше пяти лет, чтобы я успела осознать, что "ждать" — одно из самых гнусных занятий, а осознание этого факта только делает ожидание ещё противнее. Гарибальдийцы выбрали все допустимые лимиты и допуски, то есть могут появиться в любую секунду, и нервный мандраж нарастает всё больше, но ничего не сделать, хотя прекрасно понимаю, что больше суток находиться во взведённом состоянии выматывает так, что следом наступает апатия и безразличие. Но как дать отбой, если вот оно, вот чуть и случится, а по закону всемирного свинства, стоит дать отбой, как оно и случится!

Это была может самая безумная ночь в моей жизни, а Клёпа с утра просто отказалась вылезать из своего гнезда, тем более, что ко всему прочему упала видимость, а ветер достиг уровня штормового и половина казачков начали травить за борт. В общем, глядя вокруг, мы поняли, что все наши планы рухнули под прессом обстоятельств, и мы всё-таки дали команду отбой!

Конечно, сигнальщики осматривались вокруг, но при видимости всего в пару миль, говорить о том, что мы реально блокируем судоходную трассу будет пошлым преувеличением. Смысла теребить Клёпу, и выталкивать её в небо тоже нет, потому, как нижний край облачности висит всего в паре сотен метров над головой. А ещё за эти сутки мы спустились южнее почти на двести миль. И как не перепроверяй наши расчёты, но сегодня уже тринадцатое, если считать день прибытия в Йокосуку завтра, то здесь гарибальдийцев уже быть не может, ведь суммарно мы набрали под четыреста миль расстояния до пункта назначения гарибальдийцев, а такое расстояние им за сутки пройти можно только полным ходом. Только, какой полный ход, если на борту только минимальные итальянские перегонные команды? Да там просто некому у топок вахты стоять! Словом, настроение мерзейшее, погода ему в тон, гарибальдийцев мы, похоже, прощёлкали, может вчера, может ночью. Это наш допуск, что они идут под всеми ходовыми огнями, а если с подходом к зоне боевых действий они взяли и погасили все огни? В салонах самого высшего куртуазного общества в таких случаях благовоспитанные люди вежливо говорят: "Мы в глубокой Ж..., Господа!" При этом я слышала состояние и мысли Николая, врагу не пожелаю переживать то, что переживал и испытывал сейчас он. При этом мне лучше было тихо сидеть в уголочке и не отсвечивать, ведь я принимала самое непосредственное участие в формировании этой ситуации, и костерил он меня, в том числе, и винить его язык не повернётся.

Вот так, видимо просто по инерции заданного толчка, мы на малом ходу продолжали двигаться на юго-юго-запад по наиболее вероятному, по расчётам Волкова, маршруту гарибальдийцев. За ночь кидались к замеченным огням дважды, но это оказались обычные грузовые трампы. Сейчас шло четырнадцатое, как раз предполагаемый срок прибытия крейсеров в Японию, мы уже набрали между нами и конечной точкой их маршрута больше пятисот миль. Ветер всё никак не мог разродиться штормом, продолжая оставаться по штормовому свежим, что позволяло ему швырять в корабль хлопья солёной пены и брызг, сорванных с верхушек волн, а сверху довершала картину сыплющаяся густая холодная морось. Укачавшиеся казаки вроде бы отошли и приноровились к качке, кроме двоих. Я пробовала как-то им помочь, в результате просто усыпила их в лазарете, очень похоже, что у них случай абсолютной непереносимости качки, таких людей, говорят, до десяти процентов. А "Новик" качало не только с борта на борт, но и с носа на корму по довольно замысловатой амплитуде. Даже некоторые наши матросы позеленели.

День святого Валентина, хихикнула про себя, в прочем, это по другому календарю, он у них уже давно прошёл. День тянулся нескончаемо нудно и бестолково. Встретили ещё один пароход, к которому не стали приближаться, так и осталась за скобками его государственная принадлежность. В наступившей ночи увидели ещё два, к которым подошли ближе, разглядели полную иллюминацию сухогрузов и разминулись с ними. Настоятельно встал вопрос о прекращении поиска и повороте назад. Здесь как в ремонте, который невозможно закончить, можно только прекратить, если верить умудрённым опытом людям, и решение о повороте принимать должен и имеет право только первый после Бога. За сутки по инерции намотали на наши винты ещё больше сотни миль. Так ничего и не решив, видимо уповая на сказочное "Утро вечера мудренее" мы отправились спать. Спать совершенно не хотелось, достала гитару и стала наигрывать... Как и почему, вдруг запелась песня Розенбаума "На дороге Жизни", кто бы объяснил витийства психологических маршрутов нашего сознания:

В пальцы свои дышу,

Не обморозить бы,

Снова к тебе спешу,

Ладожским озером...

Долго до утра,

В тьму зенитки бьют.

И в прожекторах

Юнкерсы ревут...

Пропастью до дна

Раскололся лёд,

Чёрная вода,

И мотор ревёт:

"Вправо!"

Ну, не подведи!

Ты теперь один —

Правый!

Фары сквозь снег горят,

Светят в открытый рот!

Ссохшийся Ленинград

Корочки хлебной ждёт!

Вспомни-ка простор

Шумных площадей!

Там теперь не то,

Съели сизарей!

Там теперь не смех,

Не столичный сброд,

По стене на снег,

Падает народ!

Голод!

И то там то тут,

В саночках везут,

Голых...

Не повернуть руля,

Что-то мне муторно...

Близко совсем земля,

Ну, что ж ты, полуторка?

Ты глаза закрой!

Не смотри, браток!

Из кабины кровь,

Да на колесо

Ала...

Их ещё несёт

А вот сердце всё!

Встало...

Я как-то долго разглядывала шикарный фотоальбом изданный к годовщине снятия Блокады, там была огромная подборка самых разных блокадных фотографий, от парадных, до бытовых, от известных, типа истощённого мужчины с кусом хлеба на узловатой ладони, то перспективы заснеженного Литейного проспекта с траурной вереницей саночек с местами даже не завёрнутых покойников в сторону моста и дальше к Пискарёвке. Там были и смазанные светящие сквозь снегопад светляки фар колонны машин на дороге Жизни, и десятилетние пацаны и девочки с повязками МПВО и противогазными сумками через плечо с клещами для захвата зажигательных фосфорных бомб, курящиеся воронки у заколоченных щитами памятников, да, много там всего было, что куда убедительнее сотен докладов или статистических таблиц. Вот этими картинами я и сопровождала песню, пояснив, что полуторка — это небольшая грузовая машина, что Ленинградом стал называться Петербург Николай уже знал, но видимо кроме картинок, я подарили и своё отношение к тому, о чём песня. Как это не удивительно, этот экскурс в Блокаду и войну, которой здесь, возможно, не будет, придал нам сил и мы уснули...