После Пламени. Венец Феанора

— Слушайте меня! — я вскарабкался на ледяную глыбу и вскинул руку, требуя тишины. — Мы почти у цели! Осталось немного. Надо собраться с силами!

— Даже если берег недалеко, нам не достичь его! — крикнул кто-то.

— Ледяная пустыня нас не отпустит, — подхватил второй. — Будет водить кругами, пока мы все не умрем.

— Мы напрасно ушли из Амана, принц Финголфин!

— Да, — жестко ответил я, — Пустыня не выпустит тех, кто мечтает о возвращении в Валинор. До тех пор, пока не убьет их всех. Нам некуда возвращаться, нолдор! Мы изгнаны. Нам один путь — в Эндорэ. Или смерть.

Я выдержал паузу.

— Кто предпочитает умереть от холода, мечтая об Амане, оставайтесь здесь. Я не стану ни принуждать вас, ни уговаривать. Кто хочет жить, пойдет со мной дальше.

2

Я придержал коня. В этом месте дорога сужалась и лучше было ехать шагом. Да и Феанору следовало дать возможность полюбоваться на открывшийся перед нами вид.

Склоны, поросшие приземистыми соснами с цепкими корнями. Темно-серые, почти черные скалы. На другой стороне ущелья — водопад. А дальше — неприступный хребет с вершинами, покрытыми снегом. Граница Ангбанда.

Мастер, не торопясь, огляделся и одобрительно кивнул. Скупая похвала одного творца другому, которая дороже любых восторженных слов, хотя слова, конечно, тоже приятны.

— Знаешь, когда-то я пел северные горы и думал: тут будут жить Дети. Бродить по склонам. Спускаться в ущелья. Любоваться. Радоваться. Восхищаться, — я вздохнул. — Не вышло. Те, для кого всё это было предназначено, враги мне. А если и не враги, моя Тема пугает их. Всегда пугала. Еще с Пробуждения. Эльфы — слишком народ Единого. А орки не видят и не чувствуют красоты. Совсем.

— Мелькор, я давно хотел спросить тебя... Впрочем, может, передохнем немного?

Предложение пришлось очень кстати. Я все быстрее уставал в последнее время, в чем не очень-то хотел признаваться.

— Да, конечно, — согласился я, старательно скрыв облегчение. — Спешить некуда.

Спрыгнул на землю, высмотрел пару камней покрупнее, собрался было изменить их форму, чтобы получилось подобие кресел, но передумал. Прежде это было бы для меня пустяком. Ничего не значащей мелочью. Прежде власть над материей доставляла мне удовольствие. Земля Эндорэ помнила мой голос, признавала мою волю и откликалась с готовностью и доверием. Я мог лепить из нее, что хотел, словно из глины. Потому что я был истинным Хозяином Арды. И остался, несмотря ни на что. Только вот сил у меня сейчас было мало.

— Спрашивай, — разрешил я, встав у края обрыва: с этого места водопад смотрелся лучше всего.

— Откуда взялись орки? В Амане говорили, что они искаженные эльдар, что их создал ты, — Феанор поморщился. — Я не верю в это.

— Почему не веришь? — я повернулся к нему, заложив руки за спину и покачиваясь с носков на пятки.

— Они уродливы и тупы.

— И поэтому не могут быть измененными квенди? Извини, я предпочитаю здешнее название твоего народа.

— Нет. Поэтому они не могут быть твоими созданиями. Мелькор, они же какие-то... недоделанные!

— Именно, — невесело усмехнулся я. — Именно недоделанные. Я не закончил работу: помешала война.

— И ты действительно похищал и мучил эльдар? — недоверчиво переспросил Феанор.

— Зачем? — удивился я. — Квенди всегда отличались изрядным любопытством. Многие сами забирались на север. Мы разговаривали с ними. Понемногу учили. Ну, и поменяли кое-что в их мелодии между делом. Поверь, никто их не мучил.

— Что вы в них поменяли, Мелькор?! — Пламенный смотрел на меня так, словно впервые встретил и не знал, как относиться.

— Немногое, — спокойно ответил я. — Орки были задуманы как народ воинов. Существа быстрые, выносливые, смелые и жестокие. И, что существенно, плодовитые. В отличие от твоих сородичей.

— Зачем? — с упреком спросил Феанор. — Ты же готовился к сражению со Стихиями. Чем помогли бы орки?

— Большинство квенди не приняли мою Тему. Они боялись меня. А значит, могли когда-нибудь встать на сторону Валар. На этот случай я и приготовил орков. Не Поющим же сражаться с Детьми!

Пламенный совсем помрачнел:

— Ты собирался воевать с моим народом. Уже тогда.

— Вовсе нет. Я пустил бы в дело орков лишь в крайнем случае.

— Но ты сделал их плодовитыми. И оставил бессмертными, верно? Рано или поздно они захватили бы землю.

— Плодовитыми — по сравнению с квенди, но гораздо меньше, чем животные. И они погибали достаточно часто, чтобы их не сделалось слишком много.

— Не нравится мне все это, — хмуро сказал мастер, усаживаясь на камень.

— Мне тоже, — легко согласился я. — Орки, которых ты видишь сейчас в Ангбанде, своим появлением обязаны Войне Стихий. Из первого поколения, созданного нами, почти никого не осталось в живых. А их потомки, изуродованные Диссонансом, все больше уподоблялись зверям. Их кое-как удается обучать и держать в повиновении, но не более того.

— И ты не пробовал возродить свой народ? — удивился Пламенный.

— Не из кого: слишком мало уцелевших из первого поколения. Да и незачем. Теперь меня гораздо больше интересуют люди.

— Тоже в качестве воинов?

— Возможно, но это не главное их предназначение. Атани гости здесь, Феанор. Так было предпето, по крайней мере. Для Перворожденных Арда — дом. Для нас, Поющих, — жизнь. Именно поэтому я никогда не смогу примириться с Валар, даже если бы и они, и я пожелали этого. Воплощая свою Музыку в мире, я поневоле причиняю им боль. Я — им, а они — мне. И никуда нам не деться от этого. Арда — часть каждого из нас. Мы срослись с ней.

— А люди могут уйти отсюда? — с сомнением уточнил мастер.

— Они не просто уйдут. Они когда-нибудь создадут новый мир. И не один.

3

— Атани сюда еще явятся, — Вала мечтательно улыбнулся и вновь повернулся к водопаду, словно хотел представить, каким его увидят люди.

И тут же досадливо поморщился. Красиво... но можно улучшить. Если приподнять скалы слева и резче обозначить линию обрыва, получится гораздо выразительнее. Только вот силы сейчас нельзя тратить на это. Слишком их мало. И, что еще хуже, становится меньше. К счастью, незаметно для окружающих. Пока незаметно.

Мелькор со вздохом повернулся к обрыву спиной. Водопад, которым он прежде с удовольствием любовался, теперь вызывал раздражение. Словно немой упрек. Свидетельство бессилия. Непринятый вызов.

Феанор сцепил пальцы, встревоженно глядя на друга. Что-то неладное творилось в последнее время с Валой, это нельзя было не почувствовать.

— Ты снова злишься на что-то, — без обиняков сказал Пламенный. — Как будто что-то тебе мешает. Какое-то препятствие, которое ты не можешь преодолеть.

В глазах Мелькора плеснулась ярость. Почуяв гнев Поющего, кони испуганно захрапели и попятились.

— Расскажи мне, что происходит, — настойчиво попросил Феанор, ничуть не смущенный этой вспышкой. — Я же все равно вижу.

— Ладно, — Вала пожал плечами и уселся на камень рядом с Пламенным, вытянув ноги и прислонившись спиной к скале.

Феанор чуть наклонился к нему, приготовившись слушать.

— Я ведь рассказывал тебе о схватке с Унголиантой, — начал Мелькор, стараясь не смотреть на злополучный водопад. — Так вот, эта тварь жива. И она — в Эндорэ, — его лицо дернулось, словно от острой боли. — А Эндорэ — это я.

— То есть, тварь, убившая Древа, теперь тянет силы из тебя? — нахмурился мастер. — Что за существо эта Унголианта, что даже Валар не могут справиться с ней?

— Если бы я знал, думаешь, я позволил бы Паучихе безнаказанно разгуливать по моим землям?! — пальцы Мелькора дрогнули, словно он хотел сжать кулаки, но не завершил жест. — Да и мои... родичи знают не больше. Она не Музыка, понимаешь? Она... — он замялся, подыскивая слово, — отрицание Музыки. Воплощенное Разрушение. Сущность, враждебная всем нам — и мне, и Поющим Амана. Откуда она взялась в Арде? — Вала развел руками. — Я могу только догадываться об этом. Возможно, Унголианта — порождение Диссонанса. Прямого столкновения двух Тем. Обеих Тем.

Он помолчал, покусывая губы, потом продолжил очень жестко, словно через силу:

— Прежде Паучиха была слабее. Намного слабее. То, что она обрела такую мощь — моя вина. Да, я не мог обойтись без Унголианты, но мне следовало быть осторожнее. Я недооценил эту тварь.

Он посмотрел на далекие вершины и снова перевел взгляд на Феанора.

— Я должен ее уничтожить. Дважды должен: и во искупление своей ошибки, и как хозяин Эндорэ. — В голосе Мелькора слышалось отчаяние. — И... не могу. У меня нет оружия против нее. Моя сила для нее пища.

— Покажи мне эту тварь, — попросил мастер.

4

Пустота.

Нет. Это только кажется пустотой. Оно живет. Оно ищет. Оно голодно.

Тишина, вязкая, как трясина. Любые мелодии тонут в ней, распадаются на бессмысленные обрывки и перестают быть.

Смерть, не оставляющая надежды на возрождение. Смерть окончательная. Смерть духа и Музыки.

Паутина облепляет тебя — не вырваться, не шевельнуться. Можно только беспомощно следить, как приближается охотница, чтобы медленно, с наслаждением выпить твою жизнь.

Мелькор показал мне все очень подробно. Я словно сам пережил то, что пришлось испытать ему.

Я был в логове Унголианты в Аватаре и говорил с ней, с трудом сдерживая дрожь отвращения. Я стоял рядом с умирающими Древами, наблюдая, как насыщается гигантская паучиха. Я мчался на север, окутанный удушающим облаком чуждой силы, с ужасом понимая, что мне нечего противопоставить ей. Я видел, как исчезают в утробе твари лучшие из наших творений. Я бился с Унголиантой мечом, чувствуя, как с каждым ударом моя сила переходит к противнице. Я сжимал в руках Сильмариллы, превратившиеся из последней надежды в орудие пытки. Я лежал на земле, опутанный паутиной, уже не в силах сопротивляться.

А потом стало еще хуже. Я чувствовал, как умирает Эндорэ. Как яд пропитывает каждый комок земли, растворяется в воде, проникает в сок растений и кровь животных. Я видел, как трескаются и крошатся гранитные скалы, как рассыпается серым прахом трава, как белеют и вянут листья, как медленно опускаются на землю ослабевшие звери с мутными ввалившимися глазами. Я слышал отвратительное похрустывание панциря при каждом движении Паучихи — единственный звук там, где она не оставила ничего живого.

— Отпусти... — с трудом выговорил я. — Не м-могу больше.

Резко выдохнул и сжал виски пальцами, пытаясь избавиться от видения.

— Я чувствую это все время, — отрывисто сказал Мелькор, обрывая мысленную связь со мной. — То, что она делает с Эндорэ.

— Такого... не должно быть в мире, — язык едва слушался.

Я протер глаза: все вокруг казалось теперь выцветшим, будто подернутым дымкой. Словно и сюда уже добралась Унголианта.

— Но оно есть, — тихо ответил Мелькор. — И с каждым часом становится сильнее, постепенно убивая мою Музыку. И меня.

— Этого больше не будет, — процедил я сквозь зубы. — Я уничтожу тварь.

— Ты? — изумленно переспросил Вала. — Воплощенный?!

Я вскочил, сжав кулаки:

— Я убью ее!

Мелькор тоже поднялся и встал лицом к лицу со мной, словно загораживая путь.

— И как же ты собрался сражаться? — он зло оскалился. — Или ты не понял, что такое Унголианта? Еще показать?!

— Она силой Валар питается, так ведь? Ее пища — Эндорэ? Ну, так я угощу ее Пламенем!

— Ты хоть соображаешь, чем твое безрассудство может обернуться для мира?! — Взгляд Мелькора стал бешеным, губы побелели от ярости. — Ты думаешь, ты только жизнью своей рискуешь? Или ты считаешь, что если я до сих пор не разобрался с этой тварью, так и предпринимать ничего не намерен? Скормить Паучихе Пламя! Замечательная идея! Да тварь тебе благодарна будет за гостинец! Съест его и еще попросит.

— Подавится, — отступать я не собирался. — Музыку она пожирает, верно. Любую. Но Пламя — вне Музыки.

Мелькор одарил меня испепеляющим взглядом и отвернулся. Прошелся взад и вперед по тропе. А когда снова посмотрел на меня, лицо его было уже спокойным и сосредоточенным.

— Мне это не нравится, — заявил Вала. — Но другого пути я пока не вижу, а твое предложение можно обсудить. Садись, — он кивнул на камни. — Будем думать.

— Я, конечно, Воплощенный, — сказал я, усаживаясь. — Но ведь и Унголианта связана телом, разве не так?

Мелькор полузакрыл глаза.

— Феанор, Паучиха в несколько раз больше тебя. И когда хочет, она способна двигаться очень быстро. А она захочет, будь уверен.

Он помолчал.

— Была у меня мысль — выйти против нее вместе со всеми майар и балрогами. Возможно, Унголианта и не выдержала бы удара такой мощи. Но я не могу к ней даже приблизиться. Из-за рук. Нет, дело не в боли — с этим я научился справляться. Тут... другое. Хуже.

— Что же еще?

— Я теряю силы, — тихо признался Мелькор, глядя в сторону. — И не только из-за Унголианты. Это похоже... ну, как если бы Воплощенный медленно истекал кровью и не мог остановить ее. Именно поэтому Паучиха поселилась на Севере. Она... чувствует, Феанор. Питается этим и ждет, пока я достаточно ослабею. Попытайся я напасть первым — лишь облегчу ей задачу. Эти ожоги, словно дыра в броне, делают меня беззащитным перед Унголиантой. А получи она всю мою силу — и с ней уже никто не сладит. Оттого я и тянул столько времени. Всё надеялся — сумею исцелиться и уничтожу эту тварь.

У меня мороз пробежал по коже от его слов. Не-ет, друг мой, напрасно ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки, пока Унголианта жрет тебя заживо!

— Я убью Паучиху, — сказал я спокойно.

Не потому, что был уверен в победе. Потому, что не видел иного выхода.

— Убью. И неважно, какой ценой.

5

Решение было принято. И как бы оно ни претило мне, следовало заняться делом. Я и так потерял много времени.

Подготовкой Феанора к походу я занялся лично. И не только из-за важности предстоящего сражения. Не только потому, что Пламенный был моим другом. Заботы, которые я старательно для себя находил, не оставляли времени для посторонних мыслей. Мыслей, которые стали бы для меня пыткой, допусти я их в свое сознание.

— Феанор, как давно ты не упражнялся с мечом?

Он пожал плечами:

— Со вчерашнего дня.

— А до этого?

— Против кого мне было сражаться в последние годы? — вопросом ответил мастер. — К какому бою готовиться?

Я медленно прошелся по комнате, стараясь подавить невольное раздражение. Сколько раз мы скрещивали когда-то клинки в дружеских поединках! И кому, как не мне, следовало бы тренировать Феанора сейчас. Да нет, не его! Я сам должен бы...

— Я попрошу Саурона пофехтовать с тобой. Он лучший боец в Цитадели после... м-м-м... просто — лучший.

— Нет, Мелькор.

Я не сдержал горькой усмешки.

— Сейчас Саурон действительно лучший — сказал я с нажимом, — Но я ведь не говорю, что так будет всегда.

— Может быть, он и лучший, — ответил Пламенный. — Но я не доверяю ему.

— Феанор, — я подавил вздох, — Саурон мой давний сподвижник. Более того — друг. Я всегда мог на него положиться. У тебя нет оснований для недоверия.