После Пламени. Корона Севера

"Я и тебе помочь не могу, — грустно подумала королева. — По той же причине".

— Он слишком держался за это чувство, он подменял любовь тоской по Морвен и ненавистью к тем, кто разлучил его с матерью. Не понимая, что истинная причина разлуки не в опасностях — их можно преодолеть, — а в ее нежелании прийти сюда. Он так отчаянно цеплялся за воспоминания, что не мог принять то тепло, которым его окружали. Не ценил дружбу, не замечал уважения. Его взгляд был все время обращен к прошлому. Тут и сам Владыка Ирмо не смог бы ничего изменить.

— Будь у людей мысленная речь, возможно, все было бы проще, — заметил Тингол. — Турин мог бы общаться с матерью, да и нам лучше удалось бы поддержать его.

— Скорее всего, получилось бы еще хуже, — Мелиан поправила легкую сиреневую накидку, и птицы, вышитые серебром на тонкой ткани, словно взмахнули крыльями. — Мальчик чувствовал бы тревогу матери, ее горечь и гнев, и не мог бы отрешиться от них.

— Почему все-таки Морвен не пришла, я ведь звал ее, посылал за ней? Маленькая дочь — это ведь предлог, их обеих доставили бы в Менегрот невредимыми, — Тингол досадливо сдвинул брови.

— Возможно, оттого, что Владычица Дор-Ломина слишком горда. А может быть, потому что она все еще ждет Хурина. Если ей кажется, что он непременно явится в Хифлум, она может из-за этого не решаться уйти.

— Как же нелепо все! — Тингол безнадежно махнул рукой, сверкнули драгоценные перстни. — Морвен растит дочь среди врагов, хотя могла бы жить здесь и ни в чем не нуждаться. Турин, которого воспитывали как принца, своими руками разрушает собственное будущее... Как будто проклятье над ними какое-то!

— Проклятье? — изменившимся голосом переспросила Мелиан. — Может, и так, Эльвэ. Я чувствую какую-то тень, нависшую над Турином — еще с тех пор, как мальчик впервые пришел в Менегрот. Но я до сих пор не могу понять, что это.

19

Ты не один, Турин. Я слежу за тобой — все время. Делю с тобой тревоги и радости, тяготы и победы. Пусть ты не знаешь об этом, сынок, но я все время рядом.

Я был с тобой, когда ты мальчиком ушел с провожатыми в Дориат. И потом, пока ты жил у Тингола. Я видел, как ты вырос и возмужал. Я гордился твоей силой и ловкостью, твоим мужеством и стойкостью. И тем, что ты не отсиживался в королевском дворце, а с оружием в руках защищал рубежи Дориата, как пристало моему сыну.

Этот Саэрос, затеявший с тобой ссору... Знаешь, Турин, эльфам мы обязаны всем лучшим, что в нас есть. Знаниями о мире, искусством мастеров — всем. Я всегда говорил тебе это. Но есть среди Перворожденных и те, кто не любит наш народ. А ты горд, мой мальчик, и слишком горяч. Там, где я ответил бы насмешкой, ты ударил. Я, победив в поединке, остановился бы и предоставил королю Дориата рассудить нас с противником. Ты — пожелал рассчитаться с обидчиком сам, и с лихвой.

Я чувствовал твою ярость, когда ты заставил Саэроса нагим бежать по лесу и подгонял мечом. Чувствовал так остро, что она захлестнула меня, заставила забыть обо всем. Стыдно и страшно признаться даже себе: в тот момент я желал смерти эльфу, оскорбившему моего сына. Я хотел, чтобы он свернул себе шею. И когда он, не рассчитав прыжка через овраг, упал и разбился о камни... мне показалось на миг: это я подтолкнул его. Случайность, конечно. Нелепая случайность, из-за которой ты стал изгнанником.

И не докричишься, не скажешь: Турин, вернись, Тингол справедлив, он узнал, что это Саэрос был зачинщиком ссоры, ты оправдан, тебя ищут друзья!

Мальчик мой, как мог ты, воспитанный эльфами, связаться с разбойниками, с изгоями?! Зачем ломаешь себя? Они ведь не лучше орков, не лучше людей с востока!

Когда они окружили тебя на лесной поляне, я испугался. Вряд ли среди этого отребья нашелся бы кто-то, способный сладить с тобой в бою. Но ты был один, а их — полсотни.

Я видел нацеленную стрелу, Турин, еще мгновение — и она пронзила бы твое горло. Я рванулся к тебе — сбить с ног, оттолкнуть, спасти... хотя оковы и пошевелиться-то не дают, даже с кресла этого проклятого встать. Да и далеко ведь.

И тут ты нагнулся, словно услышал мой крик об опасности. Нагнулся за камнем — и стрела прошла мимо, а твой враг в следующее мгновение упал с проломленной головой: ты-то не промахнулся.

Присоединиться к разбойникам было в тот момент разумнее, чем сражаться. Но почему ты до сих пор с ними? Зачем возглавил их? Твоя судьба выше, Турин. А их ты уже не переделаешь.

20

— Ну, как?

— Отлично, Ульт, — улыбнулся Мори. — Ни одна ветка не шелохнулась, ни один сучок под ногой не хрустнул. Ты научился ходить беззвучно, как квенди. Теперь попробуй...

Он осекся и замолчал, к чему-то прислушиваясь.

— Властелин тебя зовет, Ульт, — сказал Мори, снова переведя взгляд на меня. — Он в Красном чертоге.

— Ясно, иду, — вздохнул я.

Жаль было прерывать урок, тем более после такого успеха: я же только что доказал Древнему, что могу подкрадываться не хуже него! Пусть у него такое умение от рождения, а мне пришлось потрудиться — теперь я уравнял возможности.

Освоить бы еще мысленную речь! Говорить с Властелином на расстоянии самому, а не через Мори... Пока ничего не выходило, как ни бился я над этой задачей. Но мы, рожденные в Ангбанде, никогда не сдаемся!

Красный чертог был одним из трех Мраморных, соединенных арками. И самый красивый, на мой вкус.

Первый из залов, Белый, казался воплощением гордости и одиночества. Словно ты думаешь: вот, нет мне равных. И их действительно нет. Ни равных, ни друзей, ни близких — никого. Ты упиваешься своим блеском, своими победами, но тебе все равно холодно.

Следующий чертог — Черный. И размера такого же, вроде, но гораздо уютнее. Если хочешь отдохнуть, успокоиться, подумать — самое подходящее место. И вот тут не нужен никто, только мешать будут. Иной раз не выходит что-то, ну никак, аж зло берет. А забьешься в уголок в этом зале, заберешься с ногами в кресло, посидишь в тишине — и полегчает.

Минуешь еще одну арку — и вокруг словно огонь вспыхивает. Яркий, радостный, беспокойный. Будоражит воображение, зовет: давай, Ульт, все у тебя получится, только не останавливайся, иди вперед, действуй. И будто крылья за спиной вырастают, и понимаешь: все удастся, за что ни возьмись. И удается!

— Долго будешь на пороге топтаться, Ульт?

— Властелин...

— Садись, — Мелхгур указал на кресло рядом со своим.

Я сел, вопросительно посмотрел на него. Неужели он придумал, как научить меня мысленно разговаривать?

— Пора тебе возвращаться, Ульт, — сказал Властелин.

— Куда? — опешил я.

— К людям. К своему племени. В Хифлум.

Хифлум... Я знал, что мои сородичи переселились, но не слишком интересовался новыми землями: слишком много дел было в Ангбанде, не до того.

— Как же я вернусь, Властелин? — растерянно спросил я. — Ведь я не закончил еще... Мори учит меня языку птиц и зверей — чтобы всех понимать, не только волков. И погодой управлять у меня через два раза на третий получается. И с металлами пока... не очень.

— Время вышло, — сказал Мелхгур. — Уж чему научился, тому научился. Ты и так много успел за двенадцать лет.

— Двенадцать? — ахнул я. — Мне казалось, прошло гораздо меньше.

— Для тебя — да. Ты был увлечен и не замечал, как летят годы. Да и я немного продлил твою юность. Брат старше тебя на четыре года?

— Да, Властелин.

— Он зрелый мужчина, правая рука вождя. Недавно у него родился пятый сын.

— Я рад, что у Ульнира все в порядке, — улыбнулся я. — Но не понимаю, зачем возвращаться мне?

— Чтобы провести жизнь со своим народом. Чтобы успеть создать семью, воспитать учеников, передать то, чему научился здесь, дальше.

— Но зачем так спешить, Властелин? — жалобно спросил я. — Раз ты можешь замедлить для меня течение времени.

— Чтобы не успели состариться те, кого ты знаешь и кто знает тебя. Чтобы вернувшись, ты не чувствовал себя чужаком. Тебе и так будет нелегко: ты намного превосходишь соплеменников и талантом, и знаниями. Ты нужен своему племени, Ульт.

— А тебе, Ангбанду — нет? — с горечью спросил я.

— Нужен, — мягко сказал Мелхгур. — Очень нужен, но не здесь — там. Среди людей.

— Властелин... Могу я попросить напоследок?

— Можешь, только никаких "напоследок", — он взъерошил мне волосы, как мальчишке.

Да я и был, чувствовал себя мальчишкой... Двенадцать лет, попробуй поверь в это!

— Твоя жизнь только начинается, Ульт. Ты будешь величайшим из колдунов народа Рейлин.

Я обреченно вздохнул: какая там жизнь!

— Властелин, я хочу перед уходом повидать отца. И деда. И маму — можно?

Он откинулся в кресле, глядя на меня почему-то озадаченно.

— Они ведь к тебе ушли, — уточнил я на всякий случай.

— Не ко мне, Ульт. Дальше. За пределы мира.

— Но почему? Разве те, кто верны тебе, после смерти не остаются с тобой?

— Здесь? Нет, Ульт, удерживать их в Арде — все равно, что не выпускать из колыбели подросшего ребенка. Вы, люди, только учитесь в этом мире, делаете первые шаги. А настоящую силу обретаете после ухода — те, кто не терял времени, разумеется.

— Почему ты взял в Ангбанд меня? — задал я вопрос, который до сих пор как-то не приходил в голову. — Почему меня одного?

— Люди лучше усваивают те знания, которые добыли самостоятельно, — Мелхгур улыбнулся чему-то. — И слишком легко теряют полученные даром.

— А я...

— У тебя редчайшие способности, Ульт. Оставаясь дома, ты не сумел бы развить их. Потому я и помог тебе на первых порах. Дальше будешь двигаться сам. И вести других.

21

Тяжелые створки ворот были плотно сомкнуты. Они вообще редко открывались — только, чтобы пропустить очередной отряд орков.

Наблюдай кто-нибудь в это время за Ангбандом, он не понял бы, откуда взялись двое юношей. Только что не было, и вдруг вынырнули из тени — как сквозь стену прошли.

Один — гибкий, с точеными чертами лица и легкой поступью — положил руку на плечо товарищу, приземистому и широкоплечему:

— Вот, Ульт. Возьми, — на ладони он держал камешек.

Небольшой, овальной формы, пронзительно-синий с играющими в глубине лиловыми и голубыми искорками.

— Оберег?

Ульт бережно, словно боясь сломать изящную серебряную оправу, принял подарок. Надел тонкую цепочку на шею и аккуратно спрятал камень за воротом рубахи — от чужих глаз.

— Не совсем. Это мое первое творение. Я ведь тоже когда-то учился, — эльф лукаво улыбнулся. — Да и сейчас продолжаю.

— Мори, ты уверен? — с сомнением спросил человек.

— Да, Ульт. Когда-то мне казалось — не смогу с ним расстаться. Но теперь хочу, чтобы он был у тебя. Знаешь, я тогда впервые поверил в себя. Когда создал его — один, сам... гордился невероятно! — квендо засмеялся.

— А сейчас? — Ульт озадаченно потеребил пробивающуюся бородку, едва заметную.

— А сейчас я могу сделать таких сколько угодно, — Мори пожал плечами. — Трудны только первые шаги, Ульт.

Человек кивнул. И вытащил из-за пазухи резной браслет:

— Тебе. Вернее, не тебе — девчонке твоей, Тувин. У меня, видишь, из дерева лучше получается. Он заговоренный, Мори. Поможет ей прижиться. Тоскует она здесь, мечется. И домой бы ей, и от тебя уйти мочи нет, даже если бы отпустили. Пускай наденет — ей легче станет.

— Благодарю.

Узор был грубоватый, но даже от одного прикосновения к вещице на душе у нолдо стало тепло и спокойно.

— Как ты это сделал?

— Ну, не зря же я двенадцать лет провел в Ангбанде! — Ульт картинно развел руками. — Научился кое-чему.

Сзади раздалось тихое ржание, и рослый вороной жеребец ткнулся мордой в плечо человеку.

— Бурузурус? — изумился Мори.

— Властелин велел, чтобы я на нем ехал: для безопасности. И для внушительности — чтобы, значит, впечатление произвести... дома, — Ульт невесело улыбнулся. — Только я так думаю, на самом деле — чтобы я обратно не повернул.

— Ты и так не повернешь, — серьезно сказал Мори. — Нельзя вечно оставаться учеником, Ульт. Рано или поздно приходится действовать самому. И вот это никакие наставники не заменят.

— Знаю, — человек вскочил в седло, бросил быстрый взгляд на одну из башен, усмехнулся и помахал кому-то рукой. — Следит Властелин-то, надо же... Ну, бывай, Мори!

Он пустил Бурузуруса шагом, но отъехав немного, остановился и обернулся через плечо:

— Ты смотри, женись на Тувин-то. Не упусти! Пара она тебе — точно чую. Все, бывай!

И поднял коня в галоп.

— Удачи, Ульт, — тихо сказал Мори, глядя вслед всаднику.

22

— Я бы отнесла его, Властелин.

— Нет, Тарис, он должен приехать сам. Как герой и будущий вождь. А не болтаться в когтях у... Ай!

Я невинно улыбнулась и втянула коготки обратно.

— У летучей мыши, пусть и очень обаятельной, — закончил Мелькор. — А будешь царапаться, отправлю на пару лет приводить земли Хифлума в порядок. Заодно и за мальчиком приглядишь.

— Я больше не буду, — пообещала я, прижавшись к нему. — А почему ты послал с Ультом Бурузуруса? Хватило бы и волка.

— Волками людей из племени Рейлин не удивишь. А вот лошади для них редкость.

— Зато в Ангбанде их полно, — я пожала плечами. — Почему именно твой конь?

— Только он обеспечит максимально эффектное появление. Выпустит пламя из ноздрей, копытом ударит так, чтобы полетели искры — он умеет произвести впечатление.

— Но защитит ли мальчишку в случае нападения?

— А кому нападать-то? Диких орков в окрестностях Хифлума нет. Квенди отброшены, союзные им люди разбиты. Одна-две шайки разбойников? Ну, что же, удачи им, пешим, в погоне за Бурузурусом. Кстати, Ульта волки тоже сопровождают, так что и погони не получится — просто небольшая трапеза, если разбойники попадутся достаточно глупые.

— Почему ты все-таки решил отослать мальчика? — я уселась на краешек стола. — Ты же, вроде, собирался поручить ему работу с Венцом.

— Собирался. Но опыт с Хурином еще не закончен, а Ульта нельзя держать в Ангбанде дольше. Да, я продлил ему жизнь, но я не хочу, чтобы парень вернулся в совсем другое племя, не похожее на то, из которого я его забрал. Люди очень быстро меняются, Тарис. А эти еще и переселились на новые земли.

Я невольно улыбнулась. Как это похоже на Властелина! Выберет себе Воплощенного и возится с ним... да вон, как с Анфауглиром своим. Только что пылинки не сдувает: вдруг мальчику неприятно будет не застать знакомых, вдруг его примут без должного почтения!

Вала слегка сдвинул брови, и я спохватилась. Мелькор был бы, мягко говоря, недоволен, если бы я вздумала уличить его в сентиментальности. Тут не то, что в Хифлум угодить можно, тут на край Эндорэ сошлют лет на триста!

— Кстати, а как продвигается опыт с Хурином? — поспешила я сменить тему.

— Неожиданно, — Восставший покачал головой. — Этот человек, вроде бы, научился управляться с Венцом. По крайней мере, сначала он неплохо заботился о близких. Но с тех пор, как Турин ушел из Дориата, его отец, похоже, потерял голову. Он боится, Тарис, и, разумеется, его страхи воплощаются. А от этого он пугается еще больше.