Но не теперь. Он гадал, вздуется ли ее чрево, делая поступь величавой и настроения изменчивыми — солдатские байки, приносимые товарищами по обучению боевым искусствам, на такое намекали. "Становятся невыносимыми, верно? У женщины с ребенком броня во взоре и торжество в душе. Сохрани нас Бездна".
Услышав топанье, он оглянулся и увидел подошедшего сержанта Раскана.
— Аратан, мозги не вытекли?
Он помотал головой.
— Мы решили дать тебе поспать. Сегодня скачем не так быстро, как хотелось бы твоему отцу. Если ты выдержишь, конечно, мы хотим сегодня добраться до реки. А пока иди есть.
Аратан сел и глянул туда, где развели костер погран-мечи. Увидел лишь Ринта и Ферен. Двоих других нигде не было. Он торопливо оглядел стоянку — не было и Сагандера. Аратана охватил ужас. — Сержант... наставник — он умер? Они складывают надгробье?
— Нет, — отозвался Раскан. — Его увезли в Абару Делак, дожидаться нашего возвращения. Выехали рано утром.
Его снова пронизал горький стыд. Не в силах встретиться с Расканом взглядом, он стоял, натянув на плечи одеяла. Окружающее на миг завертелось, но тут же замерло; боль в черепе стала такой сильной, что он задохнулся.
Раскан подступил ближе, протягивая руку помощи, однако Аратан отстранился. — Со мной все хорошо. Спасибо, сержант. Где отхожее место?
— Вон там. Берегись края — яму рыли второпях.
— Хорошо. — Аратан пошел туда.
Отец ухаживал за Каларасом. Он не поднял головы, да Аратан этого и не ждал. Сын разрушил жизнь верного учителя, давнего слуги семьи. Ах, как возрадовался Сагандер, узнав о предстоящем путешествии... воспоминание горько терзало Аратана. Удивляться ли, что Драконус пришел в ярость?
Отхожая яма была за какими-то кустами. Обходя острые колючки, он замер на полпути.
Яма действительно была мелкой и неровной. Нога Сагандера лежала в ней, словно приношение, в гнезде промоченных кровью тряпок. Другие путешественники успели тут побывать, экскременты пятнали бледную, безжизненную плоть.
Аратан пялился на уродливую конечность, на голую, белую как снег ступню, неподвижную под скопищем ранних мух — жесткие кривые ногти, похожие на лепестки цветков утесника, спавшиеся артерии и вены под серой, тонкой кожей. С другого конца торчит кость, окруженная изрезанной тканью мышц. Синяки под коленом и ниже.
Оторвав взор, он обошел край ямы и углубился в заросли, ища другой уголок.
Разумеется, ногу можно закопать, но стервятники ее отыщут. Лисы, вороны, дикие собаки. Едва ветер подхватит и разнесет вонь крови и мертвечины, после ухода путников эти твари подберутся и начнут копать.
Он слушал, как струйка плещется об тонкие ветки и грубые листья, и думал о руке, которая недавно касалась его в этом самом месте. Струя тут же увяла. Выругавшись под нос, Аратан закрыл глаза и сосредоточился на боли, катающейся по черепу. Еще немного, и он был в состоянии продолжать.
Возвращаясь, он увидел поблизости Ринта с короткой лопатой на плече. Здоровяк кивнул и коротко вгляделся в Аратана, прежде чем заняться засыпанием ямы.
У костра Ферен накладывала завтрак на оловянные тарелки. Раскан был с лордом около лошадей. Подтянув одеяла, Аратан пошел к женщине.
Она едва поглядела на него, передавая тарелку.
Ему хотелось что-то сказать, чтобы она подняла глаза, поглядела на него... но сразу стало ясно — она не желает признавать близкое знакомство. "Я не справился. Все делал не так. Она разочарована. Рассержена на меня". Он отошел с тарелкой в сторону, чтобы поесть.
Раскан приблизился, ведя Бесру. — Сегодня на этом, Аратан.
— Понимаю.
Сержант нахмурился. Потом покачал головой. — Не думаю, что понимаешь. Ты нашел своего боевого скакуна, верную лошадь. Но теперь ей нужно побыть одной, пережить насилие, которое твое касание может вернуть в душу. Ей нужно удивиться — по твоему отсутствию — не подвела ли она тебя. Позднее ты подойдешь и сядешь в седло, и она ощутит облегчение.
Тогда заговори с ней, Аратан, словами нежными и ласковыми. Она поймет их смысл, слушая твое дыхание. Общаясь с лошадью, думай об истине реки — никогда не следует сражаться с потоком. Нет, плыви на нем в сердце зверя.
Не уверенный, что понял смысл слов сержанта, Аратан все же кивнул.
Раскан передал поводья. — А мне отдай пустую тарелку. Приятно видеть твой аппетит. Иди к отцу. Он хотел с тобой поговорить.
Он знал, что этот момент наступит.
Едва он тронулся, ведя Бесру под уздцы, Раскан сказал: — Постой, Аратан, — и стащил с плеч паренька одеяло. — Я упакую. — Он улыбнулся. — Так ты выглядел деревенщиной.
"Деревенщина. Да. Готов предстать перед господином с краской стыда на лице".
— Садись на коня, — велел отец, когда Аратан оказался рядом. — В начале дня поедешь со мной.
— Да, сир.
Ощущая слабость, он взгромоздился в седло — и мигом покрылся липким потом, сообразив, что лишен доспехов и шлема. — Сир, я безоружен...
— Пока что да. Твое снаряжение у Ринта. Мы едем впереди всех. Давай.
Ощущение было странным — ехать бок о бок с отцом; он почувствовал себя безнадежно неуклюжим, не способным выказать и доли присущей Драконусу легкости.
— Сагандер обязан тебе жизнью, — начал отец.
— Сир?
— Даже дважды. Пусть ошеломленный ударом, ты сообразил, что нужно отвести Хеллар. Твоя кобыла могла сокрушить его череп копытом, раздавить как яйцо урфена. Отлично сделано. Но я буду говорить лишь о втором спасении жизни.
— Сир, я неправильно...
— Ты спросил, Аратан, не являешься ли моей слабостью. В вопросе не было бесчестия. Откуда? Он ведь касается твоей жизни. Разве не вправе ты искать себе места в мире? Более того, я ждал такой мысли — и радуюсь.
Аратан безмолвствовал.
После долгого мига молчания Драконус продолжил: — До сих пор ты производил на меня весьма малое впечатление... Скажи, неужели привычка грызть пальцы подходит мужчине, которым ты становишься? Привычка повлияла даже на способность обращаться с оружием — продолжая в том же духе, Аратан, ты можешь погибнуть. Держащая меч рука должна быть твердой, иначе исполнение подведет замысел воли.
— Да, сир. Простите.
— Хотя, говорят, — хмыкнул Драконус, — женщинам нравятся твои касания в нежных местах.
Аратана как будто ударили изнутри — он понял, что Ферен доложилась отцу. Во всех подробностях. Выполнила приказ командира. Она принадлежит Драконусу, как и Ринт и сержант Раскан — все здесь, кроме самого Аратана, стали продолжением отцовской воли. "Как оружие. Рука моего отца, нет сомнений, тверда. Воля претворяется в дела, нет места неудаче". — Мне горько, что Сагандер ранен, — сказал он с унынием.
— Ты его перерос, Аратан. Хеллар права, дав ему отставку — она поняла тебя лучше тебя самого. Помни об этом, в будущем верь ей.
— Да, сир.
— Голова болит, Аратан? Кажется, у Ринта есть ивовая кора.
— Нет. Боли нет.
— Значит, ты быстро выздоравливаешь. Возможно, еще один из даров, до сей поры глубоко скрытых.
— Да, сир.
— Пойми, Аратан. Оставаясь в крепости, ты мог стать уязвимым. У меня есть враги. Вот твои сводные сестры защищены. Хотя матери с ними нет, ее семья могущественна. О твоей матери такого не скажешь. Чтобы добраться до меня, врагам достаточно отыскать тебя. Особенно теперь, когда ты повзрослел.
— Сир, не легче ли было убить меня, когда я был ребенком, не обученным клинку и слепо доверяющим любому взрослому?
Драконус глянул на него. — Я не говорю о прямом насилии. Твоя смерть лишь уничтожит угрозу, направленную на меня и мои интересы.
— Они похитят меня?
— Нет. Ты незаконный сын. Бесполезен и лишен ценности в роли заложника.
— Тогда не понимаю, сир. Чего они захотят от меня?
— Аратан, твоя юность будет полна обид. Против отца, не желающего признавать в тебе законного сына. Юность амбициозна. Мои враги подберутся к тебе, разжигая гнев и желания. Доведут тебя до измены.
"Ты отсылаешь меня, чтобы защитить себя. Поистине я твоя слабость. Потому что ты мне не доверяешь". — У меня нет амбиций, — сказал он вслух.
— Хотелось бы поверить... нет, не думаю, что ты лжешь. Но время искривляет все пути. Нельзя сказать, что ты заранее знаешь свои настроения. Будем честными: у тебя нет никаких причин меня любить или чувствовать малейшую преданность.
— Не знал, сир.
— Не знал чего?
— Что любви нужны причины.
На этом разговор окончился и более не возобновлялся. Аратан не понимал, почему.
Они доехали до реки на закате, оказавшись в двух лигах южнее Абары Делак. Здесь был старый торговый брод через быстрый поток, отмеченный камнями на обоих берегах. Имелись здесь и вкопанные бревна на случай использования канатов. Старые стоянки были явно заброшенными — высоко выросла трава, спуск к реке изобиловал рытвинами и вывороченными булыжниками. В воздухе висел запах гнилой рыбы.
Ринт с сестрой поставили палатки, расседлали коней и начали готовить ужин. Меж собой они не разговаривали. Погран-мечи заметили, что Аратан снова в одиночестве, как будто лорд пожелал стереть из памяти образ отца, скачущего с сыном бок о бок. Ему приказали сменить скакуна, и Аратан подошел с Хеллар с очевидным трепетом, удостоившись за это резкого замечания Раскана; потом мальчишка ехал позади Драконуса и сержанта, а Ринт с Ферен замыкали движение.
Аратан снял со спины Бесры тюк с доспехами и разложил их на земле. Он казался потерянным.
Ферен почти не разговаривала с утра, позволяя Ринту заполнять рассудок плодами воображения, гневными репликами, обвинениями и суждениями столь суровыми и окончательными, что способны были пустить кровь не хуже ножа. Все это позволяло ему наслаждаться сладким соблазном непогрешимости — он словно стоял в центре шторма, неуязвимый для сомнений.
Буйство мыслей сделало его молчаливым и колючим. Он тосковал по компании Виля и Галака, ожидая, что любой разговор с сестрой вызовет взрыв.
Пока Раскан кормил лошадей, а Ферен возилась у огня, Ринт сошел к краю реки. В руках было кожаное ведро. Драконус уже перешел поток и взбирался на каменистый дальний берег, словно жаждал узреть Барефово Одиночество.
В их путешествии есть скрытые мотивы, и поднятая завеса секретности — тому свидетельство. В этом таится риск, неведение рождает опасность. Ринт был недоволен. Еще хуже, он мало что знал о Барефовом Одиночестве, а земли и народы за равниной знал еще того хуже. Азатенаи были загадкой, как все чужаки — они появлялись среди Тисте поодиночке, казались отрешенными по натуре и явно не склонными заводить дружбу. Честно говоря, Ринт не видел в них пользы. Ему больше подошли бы Джагуты, которые хотя бы препятствовали наглой экспансии Джелеков в южные земли. Азатенаи же ничего не делали, даже если разграблялись их поселки.
Однако Джелеки не нападали даже на одиноких Азатенаев. Не крали детей, не насиловали женщин. Просто разоряли дома и уносили награбленное, на что Азатенаи смеялись, словно имущество их не заботило.
"Богатство", говорили они, "фальшивая мера. Честь не сложишь в погреба. Единением не украсишь комнату. Нет мужества в золоте. Лишь глупец строит крепость из сокровищ. Лишь глупец готов в ней жить и считать безопасной".
Их слова повторяли, хотя Ринт не знал, кто из Азатенаев впервые так сказал; их слова передавали среди солдат в военных лагерях, как сказания о подвигах, хотя с оттенками недоверия и непонимания. И не сложность мыслей смущала Ринта и сослуживцев — нет, тут нет ничего особенно непонятного. Источником тревоги была готовность Азатенаев подтверждать свое равнодушие делом.
Тот, кто оплакивает голодающих селян, ест и пьет каждую ночь. Понятно, что его "убеждения" — притворство, пустые слова. Но Азатенаи говорили правду и смотрели, не выказывая беспокойства, как Джелеки крали или уничтожали все их имущество.
Такой народ наводил на Ринта ужас. Способны ли они на гнев? Ощущают ли они негодование? Способны ли защищать себя?
Он бросил ведро на узловатой веревке вниз и стал наблюдать, как оно тонет и наполняется. Пришлось напрячь мышцы, поднимая воду.
Драконус взошел на обрыв и встал, глядя на запад, туда, где потерявшее форму солнце залило горизонт багрянцем. В следующий миг он поднял скрытую перчаткой руку. Ринт вытянул ведро, расплескав часть воды, и опустил наземь. Сердце внезапно застучало не хуже барабана. Драконус спустился и перешел брод, Раскан уже встречал его. Несколько слов, и лорд ушел, оставив сержанта смотреть ему в спину.
"Кто-то идет. С запада. Кто-то... кого уже ждали".
Ферен встал рядом, ноги в мокасинах заскрипели береговым гравием. — Видел?
Он кивнул.
— Интересно, кто это может быть?
— Не думаю, что Джагут. Кто еще? Азатенай? — Он заметил, что она глядит на лагерь, и проследил, на кого именно. — Уже боишься за мальца? Причем он здесь вообще?
— Не знаю.
— Ты дала то, чего он просил, Ферен. Теперь он на тебя рассчитывает.
Ее взгляд был острым. — Неужели он лишь проклятый щенок, которому приказали "к ноге"?
— Только ты и можешь ответить.
— Ты мужчина. Ты в этом ничего не понимаешь.
— Неужели? Сколько должно было быть сейчас мальчику? Сколько Аратану или около того. — Он заметил эффект своих слов — ее словно бритвой по лицу резанули — и ощутил тошноту. — Сестра, прости.
Но ее глаза ужа стали мертвенно-спокойными. — Дети умирают. Матери переживают их, как и должно.
— Ферен...
— Слабость проявил отец, не я.
— Знаю... Я не хотел...
— Горе заставило его руку схватиться за нож. Самолюбие погрузило нож в собственное сердце.
— Ферен.
— Он бросил меня, когда был нужен больше всего. Я поняла, братец. Отлично всё поняла.
— Аратан не...
— Знаю! Я ли жевала весь день мертвое мясо? Я ли дошла до черной ярости? У меня был сын. Он умер. У меня был муж. Он тоже мертв. Еще у меня есть брат, который думает, будто меня знает — но знает он лишь сестру придуманную... иди же к ней, Ринт. Ее легко найти. Она скована цепями внутри твоей головы. — Она замахнулась, словно желая ударить, и он приготовился принять удар — которого не было. Еще миг, и она ушла к костру.
Ринту хотелось плакать. Вместо этого он проклял себя за глупость.
Фигура показалась на гребне дальнего берега. Массивная, высокая, в доспехах из толстой кожи, связка копий качается на плече, в руке тяжелый мешок. Голова обнажена, волосы растрепаны и почти светятся, словно позаимствовав пламя заходящего солнца. На миг помедлив, пришелец грузно зашагал к броду.
И Ринт узнал Азатеная, хотя никогда прежде не встречал.
"Единственный воин среди Азатенаев. Известный как Защитник. Хотя против кого он воевал, не смогу ответить. Полукровка Тел Акай, супруг Килмандарос.
Это Гриззин Фарл".
Вода едва достигала голенищ тяжелых сапог.
— Драконус! — проревел он. — Так ты скрываешься от всего мира? Ха, я не верил в эти сказки — и погляди на меня, толстого дурака! Но слушай — у меня есть эль!
Он подошел как муж, которому нечего бояться и нечего терять, и лишь гораздо позднее — спустя годы — Аратан понял, как одно питало другое, порождая смешанные чувства восхищения и великой жалости. Но тогда он появился на стоянке словно великан, спустившийся с некоей высочайшей горы, из атакуемой ветрами твердыни с гулкими залами и льдом у подножия деревянной двери. Владетель ее соскучился в одиночестве и возжелал компании.
