Добрая сказка про футбол 1

— Рядовой Волков и рядовой Кац, за попытку свести с ума генерала МГБ объявляю вам обоим выговоры. Не стыдно вам, кровопийцы? Я ведь не штабной генерал, свой в доску

.

— Мы это знаем, Наум Исаакович, и очень ценим. И оба искренне скорбим о возникшем недопонимании. Вы послушайте Каца то. Давай, Самуил Моисеевич, обоснуй, зачем тебе этот курьер.

— Если обосновывать убедительно для еврейского генерала МГБ СССР, то боюсь до утра мне времени не хватит. А курьер уйдет. Он мне правда нужен, Азраил. Сам знаешь, у Бормана пропало уже три курьера, однако он пока так на очке и не застрелился. Значит, риск не превышает двадцати пяти процентов, при попытке поиметь все сто. Весь банк.

Наум Исаакович поглядел на Самуила Моисеевича с откровенной выраженной национальной неприязнью и почти взмолился.

— Шура, ну представь хоть на минуту, что ты не гопник, а генерал МГБ. Ты же понимаешь, какой на мне ответственный выбор. Я должен сделать его с чистой совестью. Этого... рядового Каца, естественно интересуют только деньги, даже если они не свои. Но ты то не из-за денег. Ты то почему на это ведешься. Объясни хоть в двух словах, уважь погоны.

— В двух словах не смогу, даже сильно упрощая, Наум Исаакович. Но постараюсь покороче. Представьте, к примеру, что в недоступном для нас банковском сейфе лежат нацистские деньги. Недоступном в том смысле, что силой взломать мы его не можем. Допустим, что сейф открывается стозначным цифровым кодом. Так вот, в распределенной системе хранения данных, Борман знает двадцать-двадцать пять цифр этого кода. Но знает не он один. Его кусок кода распределен еще между сотней хранителей кода, по пять-шесть цифр в разных комбинациях. Система многократно дублирована. Мы ее не разрушим изъятием Бормана. А деньги нацистов будут потрачены на возрождение нацизма, а не на электрификацию Африки.

Генерал-майор Эйтингон досадливо поморщился.

— Да это то понятно. Но деньги есть деньги, стоит ли из-за них так рисковать. Мы ведь и сами не бедные. Много хоть там?

— Рядовой Кац считает, что по золотому эквиваленту, как минимум, пятьсот тонн.

— ...твою мать...! А где подполковник Зайцев?

— В Асунсьоне, товарищ генерал. Мы там у бандитов казино случайно отжали, через него и на курьера вышли. Так что делать будем, курьера берем, или сразу Бормана?

Эйтингон тяжело вздохнул.

— Волков, как ты думаешь, может мне лучше было в Израиль свалить?

— Не знаю, Наум Исаакович. Рядовой Кан говорит, что жить среди одних евреев — это Ад при жизни. Израиль — это Ад. А вы советский генерал, историю походя творите. Так что, курьера берем, или Бормана?

— Чтоб я сдох, но сейчас искренне завидую Фаусту. Как мало было у него искушений, всего лишь избавление от скуки... Еще один вопрос. Немного не в тему. Волков, ты зачем у того британца в Гонконге пальцы на пятаки шинковал?

— Тяжелый клиент был, очень идейный, Наум Исаакович. Бритая Великания юбер аллес и все такие дела. Короче, очень идейный британский нацик и, при этом, настоящий герой. Боли бы он не испугался, а у меня минута всего была, чтобы убедить его добровольно сотрудничать. Мне нужно было его так сильно удивить в тот момент, чтобы из себя вывести. Сломать идейную защиту психики.. Я ему указательный палец вообще сначала без всяких вопросов на мини-стейки распустил, на половине среднего спросил — 'где камбуз и пробовал ли он когда-нибудь человечину?' Когда он понял, что я просто тупой людоед, ему самому нестерпимо захотелось со мной хоть о чем-нибудь поговорить. Мне неприятно об этом вспоминать, но китайцы отрезали бы ему десять пальцев, а не полтора. При этом бы зря отрезали... Мы теряем время, товарищ генерал-майор Государственной Безопасности.

— Бритая Великания, говоришь? Не слыхал еще. Ладно, берем курьера.

— Это рядовой Кац так говорит. Самуил Моисеевич, доложи товарищу генералу подробную обстановку и с рассветом выезжайте в Асунсьон. По дороге я к вам подсяду.

— Да, Азраил!

— Что значит да? Волков я с тобой... Эээээ... Где подсядешь?

— По дороге.

* * *

16 июня 1953 года. Республика Аляска, Анкоридж, новый штаб 14 ударной армии 'Десантной армии вторжения'

Президент Республики Аляска, сэр Эрнест Генри Грининг перенес свою резиденцию, а соответственно и столицу из Джуно в Анкоридж, как только в нем расположились первые подразделения Четырнадцатой ударной армии, а после приезда командующего, генерал-полковника Олешева, из его штаба отлучался только в случае крайней необходимости. Правительственных полномочий у того так и не отозвали, поэтому президент Грининг решал через него буквально все вопросы — от помощи в организации поставки оборудования для собственного монетного двора, до консультаций по скользким геополитическим моментам.

Например, когда Макартур потребовал от него присяги, как юридическому преемнику бывших САСШ, русский генерал просто сказал — слать его к черту. А потом добавил — 'Потребуйте, чтобы он вам присягнул. Вы единственный законно избранный президент — остальные мятежники.' Разумеется, дословно так президент Грининг Макартуру отвечать не стал, нашел более подходящую форму отказа, но политику определял именно русский генерал. А с хозяйственными вопросами вполне справлялись помощники.

Вот и сегодня, едва проснувшись и наскоро совершив моцион, сэр Грининг заспешил в русский штаб. Завтракать он давно перестал, а кофе у русских было намного лучшего качества, чем можно было раздобыть у местных торговцев. И кормили русские вкусно, немного непривычно, но очень вкусно. А еще они совсем не употребляли спиртного. В Четырнадцатой армии действовал сухой закон, который никогда не нарушал даже командующий. Дисциплина у вновь обретенного союзника очень впечатляла видавшего виды пожилого политика.

Как и обычно, любезнейший адъютант командующего, кроме кофе, положил на стол специально для него готовящуюся сводку новостей. Сэр Грининг сделал первый глоток, и начал читать. Второго глотка он так и не сделал, чашка выпала из рук, залив свежую сводку. Адъютант был невозмутим.

— Еще кофе, сэр?

— Извините, Вадим. С удовольствием, если вас не затруднит. Когда меня примет господин генерал?

— Он вас ждет, сэр.

— Тогда не нужно кофе. Еще раз извините. Пройдемте немедленно.

Сегодняшние новости потрясли пожилого провинциального джентльмена до глубины души. Он в одночасье стал лидером одной из могущественнейших в военном плане стран. Верховным главнокомандующим армией, флотом и ВВС с атомными бомбами. Постучались, зашли. Олешев отложил бумаги, встал, надел фуражку, и отдал президенту Аляски честь.

— Поздравляю, сэр! Отличные новости.

Грининг отозвался без энтузиазма и восторга.

— Настолько отличные, что меня чуть удар не хватил.

— Позвать вам медика, сэр?

— Благодарю вас, господин генерал. Если больше подобных новостей нет, то не стоит. Эти я уже пережил. Но обсудить их кроме вас мне совершенно не с кем. Уделите мне время?

— Столько, сколько нужно, господин президент. Присаживайтесь пожалуйста. Вадим, организуй нам как обычно.

Как обычно, генерал-полковник Олешев пил чай, из стакана в простом металлическом подстаканнике, Гринингу же подавали кофе в изящных чашках, из очень дорогого сервиза. И вообще, русский генерал вел подчеркнуто аскетический образ жизни, а к роскоши относился с очевидной неприязнью. На первой их официальной встрече генералу подали точно такую же чашку, и тогда еще губернатор Грининг заметил, что берется он за нее с брезгливостью, примерно — как за дохлую лягушку.

— Что мне теперь делать, господин генерал?

— Первый шаг очевиден, господин президент. Раз у вас теперь есть вооруженные силы — нужно назначить министров — военного и военно-морского. А им уже ставить задачи.

— О Боже! Какие задачи? Бомбить Лондон?

Олешев равнодушно пожал плечами.

— А чем вам Лондон лучше Шанхая? Но я думаю, что лично вам этого приказа отдавать не доведется. Для китайцев — это дело чести. Задачи будете ставить по обстановке.

— Скажите, генерал. Если я попрошу у Москвы разрешения назначить министром обороны вас? Ведь даже сам Рокоссовский был министром обороны в Польше, значит так можно. Пойдут ли они мне на встречу?

— Не знаю, господин президент. А если я, лично, попрошу вас об этом не просить, пойдете ли вы мне на встречу?

— Конечно я вам не откажу, я стольким вам обязан, что просто не посмею быть неблагодарной свиньей. Но почему?

— Понимаете ли, господин президент. Своих ребят я привел на чукотские скалы в сорок седьмом*. Пока не отстроили казармы, они три года в палатках жили, ради этой войны. Нет,, конечно, тогда мы планировали войну против вас, а моя армия была ответом на операцию 'Немыслимое', Теперь задача сменилась, враг другой, вместо броска на Вашингтон и Нью Йорк, нам предстоит бросок на Оттаву и Монреаль. Шесть лет это было для меня смыслом жизни. А лично мне вы ничем не обязаны. Советское правительство уже наградило меня Орденом Ленина, — Олешев хмыкнул, — 'За выдающиеся дипломатические достижения'. К тому-же, это и для вас будет не самым разумным решением.

*исторический факт

— Невероятно! Три года в палатках... Какое счастье, что до той войны так и не дошло. Прошу вас, подскажите мне разумное решение, господин генерал.

— Министром обороны, несомненно нужно назначить генерала Риджуэйа. А первой задачей ему поставить — собрать под свои знамена как можно больше дезертиров. Все, кто примет новую присягу — пусть автоматически попадают под амнистию. Я думаю, что так ему удастся снова собрать почти всю свою армию. А военно-морским министром — любого из трех 'гавайских' адмиралов. Флот примет любого из них. Кто там из них старший по возрасту? Но если хотите, запрошу у Москвы дополнительную консультацию.

— Очень обяжете, господин генерал. Запросите у них заодно и задачи для флота Республики. И желательно дату начала войны.

Николай Николаевич Олешев посмотрел на собеседника с откровенным сочувствием, и отрицательно чуть качнул волевым подбородком.

— Дату нам сообщат за сутки. Они и сами ее пока не знают. Остальное запрошу. Встретимся на обеде, а после все обсудим. Благодарю, что учли мою личную просьбу, господин президент.

* * *

19 июня 1953 года. Мехико. Бар неподалеку от городской тюрьмы

— Посиди тут, Гринго. Мне нужно вон с тем сеньором тет-а-тет побеседовать.

Тот, кого назвали Гринго, коротко кивнул и оценил 'того сеньора'. Обычный мелкий чиновник, продажный и вороватый. Ничего интересного.

Эрнест Хемингуэй допил текилу и придвинул себе бокал компаньона. Тот все равно никогда не пил, только заказывал и делал вид, а текила в этом баре была на удивление хороша. К тому-же, задаток гонорара, полученный в новеньких техасских долларах, которые несмотря на необъявленную войну, охотно принимали в Мексике — позволял ни в чем себе не отказывать.

Известный журналист и писатель оказался в Мексике не случайно, а по заданию крупнейшей и популярнейшей в мире коммунистической газеты 'Правда', заключившей с ним просто невероятно выгодный по нынешним временам контракт. Контракт на книгу, в которой он опишет предстоящие события, в которых ему вот-вот предстояло поучаствовать. А еще они взялись издать 'Старик и море' сразу на семи языках, включая китайский и корейский.

* * *

Все началось пять дней назад. Подошедший тогда к нему в гаванском баре 'Эль Флоридита' элегантный джентльмен представился ничего не значащим для Хемингуэя именем, попросил разрешения присесть, а получив — заказал официанту два дайкири. Выпили.

— Вы, разумеется, не Джон Смит и дайкири вам неприятен. Вы каталонец, правда? Из интербригадовцев.

— Вы очень проницательный человек, мистер Хемингуэй. Я каталонец, но служил не в интернациональной бригаде, а в регулярной республиканской армии Каталонии. Впрочем, это дела давно минувших лет. Сейчас я Джон Смит, гражданин Республики Аляска и глава американского отдела советского издательства 'Правда'. Вам знакома эта газета?

Вопрос разумеется был риторический, газету 'Правда' знал каждый умеющий читать житель планеты Земля. 'Правда' издавалась на семи языках, а перепечатки из нее украшали первые полосы всех ведущих мировых изданий. В 'Правде' вел еженедельную колонку сам Сталин. А еще ходили слухи, что именно издательству 'Правда' теперь принадлежит киностудия 'Уорнер Бразерс'.

— Издеваетесь, мистер Смит? 'Правда' известна всем. Но никому не известно, что вы являетесь главой американского отдела. Впрочем, раз вы угощаете, отчего бы мне вам и не поверить. Закажите еще дайкири, а то я признаться на мели.

— Гарсон! Дайкири сеньору и кофе для меня, — Джон Смит не оборачивался, и почти не повысил голос, но прозвучало в нем что-то такое, что полусонный кубинец буквально метнулся как ошпаренный, — Я с вашего позволения воздержусь. Что может вас убедить?

— Внятное объяснение — как такой важный господин мог оказаться в этой дыре?

— Я специально прибыл для встречи с вами, мой недоверчивый друг. Издательство 'Правда' заинтересовано в сотрудничестве с вами.

— У вас прекрасные репортеры, а про колумнистах я вообще молчу. Мне в лучшем случае удастся написать на седьмую-восьмую полосу. И ради этого вы приехали в Гавану? Чтобы проглотить такое, мне нужно еще раз запить.

На этот раз мистер Смит просто щелкнул пальцами, дайкири образовалось почти мгновенно.

— Мы хотим заказать вам книгу, а возможно и киносценарий. Детали я готов оговорить немедленно, а если подпишем контракт — сразу получите задаток. Еще дайкири, мистер Хемингуэй?

— Нет! Мануэль! Кофе. Двойной и покрепче. Я весь внимание, мистер Смит.

Задание на книгу было довольно странным. Мистер Смит назвал только главного героя — какого-то никому не известного молодого аргентинца, но поставил условие неразглашения этого пункта контракта. К группе этого аргентинского доктора, Хемингуэя прикрепляли приказом из Москвы, как официального корреспондента 'Правды'. Так что не исключалось и появление его материалов и на первой полосе. Но главное книга!

* * *

Группа Эрнесто Гевары де ла Серна оказалась не много, ни мало — как боевым отрядом Нового Коминтерна, о котором во всем мире еще никто ни сном, ни духом. Это уже само по себе тянуло на мировую сенсацию, но раз эту информацию до сих пор держат в секрете, значит и ему в газету передавать репортаж пока рано. Хотели бы — и без него давно оповестили. Хемингуэй доверие оценил. 'Главное книга!' Сенсации нужно подавать вовремя...

Аргентинец, которого за постоянное чекание так и прозвали 'Че' был в отряде одним из самых молодых, но именно он официально числился командиром. Именно числился. Хотя власти его никто никогда не оспаривал, а дисциплина в отряде была просто идеальная, опытнейший журналист, повидавший уже три войны сразу определил, что паренька постоянно консультируют три наставника, а уж эти то... Этих Хемингуэй признал сразу. Не лично, нет — саму породу. Это такие волкодавы, которые в одиночку за стаями волков охотятся. Воспоминания прервал вернувшийся компаньон.