— Ну? Ну? — возбужденно спрашивала Сати, стоя чуть поодаль и делая вид, что любуется панорамой реки. — Нашел? Ты его, знаешь, не вытаскивай сразу! Сядем лучше вот здесь на лавочку и будем караулить, а когда стемнеет перетащим в твою тачку и...

— Куда бы его бросила? — донесся из чащи боярышника приглушенный голос сисадмина. — Не могу найти!

Сердце у Сати ухнуло куда-то вниз.

— Как — не можешь?

— Погоди... вот тут еще пошарю...

Сати не вытерпела и тоже полезла в кусты. Никита, позабыв осторожность, трещал сучьями, как медведь в чаще.

— Господи, у меня руки до сих пор трясутся, — бормотала Сати, шаря в густом переплетении ветвей. — Он должен быть здесь, он ведь никуда не мог деться!

— У меня тоже трясутся, — сисадмин ползал в траве, исследуя каждый сантиметр влажной почвы. — Но делу это не поможет. Ну и где он?

Сати, сидя на корточках, глянула вверх. Кусты находились точно под балконом.

— Никита, — сказала она негромко. — Вот сюда я его сбросила. Вот гляди — взрыхлена земля! Он воткнулся сюда, по-моему.

— Да вижу, блин, — растерянно проговорил Никита. — Самого меча только не нахожу. Куда он пропал?!

— Не знаю, — так же растерянно сказала она.

С минуту они бессмысленно таращились друг на друга, потом, не сговариваясь, вылезли из зарослей

Меча в кустах не было.

Глава-10

Великий маг залез, кряхтя, на забор, помедлил немного, примериваясь, потом спрыгнул и оглянулся. Погони не было. Тильвус подтянул штаны и побрел прочь по пыльной дороге.

Сбежать из богадельни, называемой "приютом для социально неблагополучных граждан", оказалось гораздо проще, чем он предполагал. До приезда губернатора приют напоминал пчелиный улей: сотрудники отдела соцзащиты, чиновники, медсестры, завхозы и обслуживающий персонал беспокойно сновали по огороженной высоким забором территории, гудели взволнованными голосами, повара в белых колпаках гремели кастрюлями, словно литаврами: вдруг губернатор и гости города захотят отведать кушанья, предназначенного для сирых и убогих! Гости приехали, прошлись по двору, заглянули в комнаты, где чинно сидели вымытые и наряженные в чистую одежду граждане, погрузились в черные машины с тонированными стеклами и отбыли. Вслед за ними уехали и чиновники с сотрудниками и в приюте воцарилась тишина и скука. Повара исправно кормили обитателей кашей, медсестра по утрам раздавала желтенькие шарики витаминок, молоденький милиционер на посту возле ворот смотрел чемпионат мира по футболу, поставив переносной телевизор на железную бочку с песком, что стояла возле красного пожарного щита.

На третий день Тильвус понял, что жизнь в приюте ему надоела хуже эльфийских песен, и он замыслил побег. Позвал было с собой Сидора, тот долго мялся, потом все же решил остаться: ему ужасно хотелось провести в ночлежке еще пару-тройку законных дней. Порядки тут царили строгие, зато кормили три раза в день, а вечером даже давали молоко или какао. Какао Сидор не пробовал уже лет пять, поэтому покидать райское место у него не было никакой охоты. Тильвус не находил никакого удовольствия в странном напитке и всегда отдавал свою порцию приятелю. Пшенную кашу великий маг тоже недолюбливал, предпочитая ей рыбу. Конечно, тут не слыхали ни о рыбной похлебке с пряностями, которую так хорошо заедать добрым ломтем только что испеченного хлеба с орехами и зеленью, ни об изысканном блюде, когда только что поданную рыбу искусно зажаривали, вынимают косточки и подавали во льду, залив густым сладким вином...

Вообще, труднее всего великому магу оказалось привыкнуть в этом мире к еде. Народ смело употреблял в пищу такие вещи, которыми побрезговал бы и голодный гоблин: лапшу в коробках, супы в пакетах, подозрительного вида бульонные кубики. Вначале Тильвус дивовался людской неразборчивости, потом свыкся и обнаружил, что кое-что ему даже пришлось по вкусу: например, горячие беляши и пирожки с капустой.

Ночлежка находилась на окраине города. Раньше здесь был поселок военного гарнизона, но потом город разросся, и поселок стал считаться одним из его районов, самым дальним, тихим и спокойным. По переулкам, заросшим высокой травой, гоняли на велосипедах мальчишки, сразу за домами тянулись картофельные поля, а дальше виднелись заброшенные фермы бывшего совхоза, развалившегося лет десять назад.

Рядом с автобусной остановкой находился небольшой рынок, возле которого собирались местные бомжи. Бомжи тут были постоянные, хорошо всем знакомые и каждый был при деле: кто-то караулил по ночам на базаре горы привозных арбузов, наваленных на брезент, кто-то собирал бутылки, обходя немногочисленные пивные.

Как человек воспитанный и знающий обычаи, Тильвус, прежде чем заняться промыслом на чужой территории, отправился знакомиться с коллегами. Он прошелся по асфальтовому пятачку рынка, вдоль рядов, заваленных пестрым дешевым ширпотребом, свернул туда, где торговали съестным и тянуло запахом горелого подсолнечного масла и вскоре, возле киоска с шаурмой, обнаружил местное общество.

Коллеги оказались людьми гостеприимными и тоже знали толк в хороших манерах: завидев чужака, подошли знакомиться, а после пригласили разделить трапезу. Трапезничать сели рядом с заросшей канавой, под пыльным старым кленом. Тильвус, закусывая теплое пиво котлетой в тесте, честно рассказал, что ищет возможности насобирать денег на автобусный билет, чтоб добраться до города: капитал, который они с Сидором заработали на поимке кота, конфисковали милиционеры приюта, заявив, что изымают деньги, само собой, для хранения и, разумеется, вернут, когда срок пребывания в ночлежке закончится.

Однако, что-то подсказывало великому магу, что с деньгами смело можно попрощаться навсегда.

Дожевав котлету, Тильвус потянулся к пирожку с капустой. Пирожок был уже кем-то надкушен, но выказывать излишнюю щепетильность не годилось. В ответ на гостеприимство маг подробно поведал новым друзьям о жизни в приюте. Местные бомжи слушали и завистливо вздыхали, узнав о каше и какао — вот уж повезло, так повезло! У них же шансов попасть в этакий рай почти не было.

Покончив с едой, Тильвус спросил разрешение пройтись по пивным и шашлычным, поискать бутылки. Сопровождать его вызвался пожилой бродяга с экзотическим именем Сигизмунд. По его руководством Тильвус быстро собрал "урожай", помыл бутылки под колонкой, после чего, Сигизмунд повел его к пункту приема стеклотары. Обратив "пушнину" в звонкую монету, Тильвус повеселел.

На автобусной остановке он сердечно распрощался с друзьями, взяв с них слово непременно навестить его в центре и подробно рассказал, как добраться до сквера возле театра музкомедии. Получил в ответ презент: коробку корейской лапши быстрого приготовления, подарок столь же роскошный, сколь и бесполезный: лапшу следовало заливать кипятком, а раздобыть его было не так-то легко. Титан с кипятком имелся в здании вокзала, но пробраться в зал ожидания было делом нелегким и даже опасным. На вокзале всегда полно милиции, а злее вокзальных милиционеров Тильвус считал разве что троллей по весне.

При воспоминании о постовых с вокзала великий маг машинально почесал правый бок: как-то раз, когда он юркнул в вокзал, его изловил молодой сержант и между двумя ощутимыми пинками по ребрам, весьма доходчиво объяснил, почему заходить в здание вокзала бомжам не стоит. Так что дареную лапшу придется, скорее всего, грызть в сухом виде.

Вскоре подошел желтый пыльный автобус, дребезжащий и полупустой. Великий маг вошел, с достоинством протянул кондукторше деньги. Зажав билет в руке, окинул взглядом салон. Манили сиденья, но сесть Тильвус не решился: все равно, как только набьется народу побольше, кто-нибудь обязательно прогонит. Он прошел назад, облокотился на поручни и принялся смотреть в заднее стекло. Дорога оставалась позади серой бесконечной лентой, мысли Тильвуса тоже понеслись назад, туда, к событиям, произошедшим многие сотни лет назад.

— Так ты дракон? — мальчишка глядел на блестящий отполированной сталью клинок. — Молчишь? Ладно, — он решительно засунул меч в ножны. — Не хочешь говорить — не надо. Теперь я и так знаю, как с тобой справиться! Я попрошу помощи у драконов и...

"Попробуй", — насмешливо прошелестел Странник, и ученик чародея вздрогнул.

Он выбрался на еле заметную тропку, что вела с болота и, поминутно оглядываясь, двинулся вперед. Предстоял долгий обратный путь: времени, чтобы обдумать то, что рассказал старый кобольд, было достаточно. Тильвус пробирался сквозь кустарник и угрюмо размышлял, что, по крайней мере, в одном Абха был прав: драконы никогда и никому не помогали. Их вообще мало интересовало то, что происходило в мире: разумеется, до тех пор, пока происходящее не касалось их лично.

— Так что, если тебе вдруг удастся отыскать и поговорить с кем-то из них, — тут кобольд усмехнулся, оскалив зубы. — Ты, ученик шарлатана, явишься сюда еще раз и расскажешь мне как это было, ясно? Это мое второе условие.

— Зачем тебе это?

— Не твое дело, человеческое отродье, — сердито отрезал Абха. — Я заранее знаю, чем кончится твой поход в Драконьи горы, мальчишка! Но если вдруг, по глупой случайности ты останешься жив, если эти твари не испепелят тебя и не сожрут живьем, то до того, как с тобой расправится Странник расправится, я хочу знать, что они скажут тебе, — он облизнул мордочку. — Драконам нет дела до смертных. Они никому не помогают, такими уж они созданы.

Но тут старый кобольд ошибался. И когда Тильвус, сдержав обещание, снова пришел к болоту, где обитал Абха, он очень хотел рассказать ему свою историю. Ученик чародея долго ждал кобольда, но не дождался и отправился обратно, решив, что осторожный Абха перенес свое жилище в другое место.

О том, что произошло с кобольдом, он так и не узнал.

С того дня, как в окрестностях его логова появился неожиданный гость с магическим оружием, прошло уже больше суток, но Абха по-прежнему нет-нет да и возвращался к размышлениям о Страннике. Кобольд был немного раздосадован тем, что не мог удержаться, почуяв зачарованный клинок, но уж очень хотелось взглянуть на меч еще раз! Конечно, Абха рассказал далеко не все, что знал: человеческому отродью незачем знать все тайны. Мальчишка собирался снять заклятия Ресифа....

Тут кобольд пренебрежительно фыркнул: знал бы несчастный ученик шарлатана, сколько раз прежние хозяева Странника пытались это сделать! Противостоять клинку темного дракона было невозможно. Абха был уверен в этом, но конечно, не стал делиться своими соображениями. Пусть мальчишка узнает все сам.

Задумавшись, кобольд скользил по тайной тропке в свою пещеру. После того, как там побывал человек, Абха сразу же сменил место укрытия: в старой норе больше не следовало появляться. Не то, чтобы он опасался, что его кто-то отыщет, просто привык держать ухо востро. Осторожность и предусмотрительность не один раз спасали кобольду жизнь и, в конце концов, не будь он так осмотрителен, не прожил бы в одиночку так долго!

Кобольд пробирался сквозь густые колючие заросли кустарника совершенно бесшумно, ныряя под низкие ветки, обходя топкие низинки, где собирались после дождей озерца воды, по-прежнему погруженный в воспоминания о тех днях, когда были созданы зачарованные мечи.

Лишь ступив под своды темной низкой пещеры, Абха вспомнил, что еще накануне решил забираться в логово с другого входа: он начинался под большой моховой кочкой на окраине болота. Но сегодня, задумавшись, он машинально свернул на старую тропку. Абха с досадой фыркнул, бросил на земляной пол задушенную водяную крысу, предназначенную на ужин и внезапно замер.

В его пещере кто-то был.

Кобольд не собирался выяснять, померещилось ему присутствие чужаков в своем логове или нет. С шипением выдохнув воздух, он стремительно метнулся назад, но тут же растянулся на земляном полу, споткнувшись о чью-то ногу. В ту же секунду он учуял, что в пещере находятся те, кого он ненавидел больше всех на свете — гномы.

Кобольды всегда ненавидели гномов со всем пылом, на который только были способны.

Трудно сказать, откуда зародилась эта слепая ненависть. Абхе и его сородичам не раз приходилось сталкиваться с обитателями подземья и всегда кобольды яростно атаковали гномов, едва их учуяв. Более слабые и уязвимые, чем их противники, кобольды предпочитали нападать на противника, используя численное превосходство, когда на одного подземного жителя приходилось не менее десяти-пятнадцати кобольдов.

Возможно, у тех, кто видел их впервые, они вызывали невольный смех своим забавным видом, но, опрометчиво вступив в схватку с этим существами, сразу же приходилось признать, что кобольды очень опасные противники. Недостаток физической силы они прекрасно умели компенсировать хитростью и расчетливой жестокостью. К тому же, они редко брали пленных, лишь только тогда, когда отряду кобольдов в долгом рейде могло не хватить еды.

Однако сейчас Абха был один и единственное, что могло спасти ему жизнь — это быстрые ноги. Он мгновенно вскочил на лапы, но убежать не успел. Крепкая рука в железной кольчужной перчатке ухватила Абху за загривок и, встряхнув, задержала в воздухе, так, что лапы кобольда не доставали до земли. Абха бросил взгляд, полный ненависти: так и есть, гномы! Четверо! Пробрались в его потайную пещеру, невзирая на многочисленные хитроумные ловушки!

Кобольд опустил глаза, пылавшие злостью, быстро и незаметно оглядывая незваных гостей. Судя по их доспехам — гномы с головы до ног были закованы в железо: длинные, почти до колен, стальные кольчуги, штаны из гибкой металлической сетки и тяжелые остроконечные шлемы-колпаки — это явно были не случайно забредшие в пещеру трудяги-рудокопы. У одного из них Абха увидел висевший на цепи нагрудный знак в виде острого звериного когтя, и душа его затосковала: это был знак одного из самых жестоких подразделений-хирдов. С гномами этого хирда кобольды никогда не связывались. Даже несмотря на значительное численное превосходство, лишь почуяв их запах в подземных ходах, кобольды бесшумно убирались подальше, чтобы не быть обнаруженными. Поговаривали, что кроме этого, они состояли на тайной службе у Риоха, одного из весьма могущественных магов. Он искусно управлял огромным количеством людей и событий, неизменно оставаясь при этом в тени. Абха догадывался, что и Риох — ниточка в чьих-то руках, но предпочитал не думать в чьих именно

Кобольду стало ясно, что о его разговоре с мальчишкой уже известно и проклял тот день и час, когда человеческое отродье явилось на его болото.

— Дрожишь ...— пророкотал тот, кто по-прежнему держал кобольда за шиворот, больно захватив кожу на загривке металлической перчаткой. Гном с нагрудным знаком, судя по длинной черной бороде, заплетенной в две косицы, старший из всех, повел по воздуху большим крючковатым носом.

— Воняет мокрой псиной, — заметил он с отвращеним. — Мерзкий запах кобольдов...

Позвякивая железом, он приблизился к Абхе, который беспомощно дергал лапами в воздухе.

Как ни напуган был кобольд, он успел бросить по сторонам быстрый взгляд, и увидел, что все пути возможного бегства отрезаны. У бокового входа в узкий темный отнорок стоял, опираясь двумя руками на топор, крепкий темнолицый гном, поблескивая маленькими глазками из-под низко надвинутого шлема. За его плечом виднелась оплетенная кожаным шнуром ручка боевой двуручной мотыги. Абхе не раз доводилось видеть, как гномы, привыкшие орудовать в шахтах киркой, и превратившие впоследствии мотыги в страшное боевое оружие, с легкостью пробивали ими любой доспех и разносили в щепки крепкие щиты противника. Четвертый же гном, сложив руки на груди, стоял, прислонив к стене свой топор, с длинным шипом на обухе. Еще один топор-барук висел у него в петле на поясе. На нагрудном доспехе кобольд заметил точно такой же знак, как и у остальных трех — грубо выбитое изображение гномьего колпака. Последние сомнения покинули Абху: это были убийцы и пришли они за ним.