Зона захвата

— Я честного боя никогда не боялся, — побледнел Абраменко. — А что касается моей нынешней службы, я тебе одно скажу — пропади она пропадом! Думаешь, мне было приятно смотреть на то, чем занимаются эти ублюдки? Столько раз ловил себя на мысли, что хочу разнести лабораторию к ядрёной матери, а Петрова с Магой на одной сосне вздёрнуть.

— И что же тебе помешало?

— Ничего, — понуро произнёс Абраменко. — Дурак я. Трус и дурак. Можешь валить меня прямо сейчас. Я, может, тебе за это спасибо скажу. Заранее.

— Убить — дело нехитрое, — без тени осуждения сказал комитетчик. — Только пользы от этого ни тебе, ни нам. Умереть ты всегда успеешь.

Пленные с надеждой посмотрели на капитана, а тот продолжил уверенно:

— Даю вам шанс. Тебе, Лёнька, и тем, за кого поручишься. Освобожу, но с одним условием.

— Что за условие? — насторожился Абраменко.

— Помогите нам базу Маги взять.

— На это я подпишусь с удовольствием. И за каждого из своих ручаюсь. Как за себя, — твёрдо сказал Абраменко.

Он покосился на Михельсона.

— А вот за этого ручаться не могу. Он не мой.

Капитан нарочито громко передёрнул затвором. Ассистент, догадавшись о вынесенном приговоре, упал на колени, взмолившись:

— Не надо! Пощадите!

— Встань! — рявкнул старшина. — Никто об тебя, сучару, руки марать не станет.

Михельсон поднялся, трясясь от страха. На его непокрытой голове отчётливо проступила седина. Взгляд был преисполнен отчаяния.

— Надеюсь, в штаны не наложил, — презрительно сказал старшина. — Не ссы, Маруся. Ты нам ещё пригодишься.

Липатов, хоть и чувствовал себя здесь на птичьих правах, не сдержался и спросил у капитана:

— Товарищ капитан, вы действительно намерены довериться этим людям?

Тот мрачно кивнул:

— Я Лёньку Абраменко хорошо знаю. Однажды он меня от смерти спас. А то, что с ним получилось... могло получиться и со мной. Война, боец Липатов, штука поганая. Жизнь человеческую коверкает на раз.

Андрей отошёл, понимая правоту сказанных капитаном слов. Он вспомнил себя, Тоху Смирнова, первого убитого "духа" — тот ведь, действительно, при иных обстоятельствах мог оказаться вполне мирным человеком. Тем же учителем, например. Живым учителем.

Рот переполнился вязкой слюной. Липатов с трудом сглотнул, а потом будто отключился. Нахлынули воспоминания.

Он по-прежнему оставался чужим в этом мире и не хотел становиться своим. Ему нечего делать здесь. Это не его проблемы и не его война.

Пусть капитан поступает так, как считает нужным. У него своя голова на плечах, свои соображения и резоны.

А потом от Абраменко Липатов узнал ужасную весть: после его побега боевики казнили каждого пятого раба. Вернее, даже больше. Бандиты увлеклись и убивали уже без счёта.

Груз вины за смерть этих людей оказался для него непосилен.

Андрей пошатнулся, едва сумев устоять на ногах. Убийца ... он убийца. Пусть не собственноручно, но именно он их убил. Слишком страшная цена за свободу.

Его вырвало. Приступы следовали один за другим, едва не выворачивая желудок наизнанку. Жить уже не хотелось. Но умирать не хотелось тоже.

Бойцы не трогали его, понимая, что вряд ли сумеют облегчить его состояние. Лишь медик дал Андрею какую-то пилюлю, которую он машинально проглотил, не запивая. Таблетка подействовало быстро. Безмятежности он не ощутил, но былого коловращения в сердце уже не было.

Потом отряд разместился на уцелевших машинах асмоловцев и на захваченном "уазике" Михельсона и двинулся в сторону центрального шоссе.

Абраменко сообщил и другую новость: потеряв много рабов, боевики Маги, как обычно, решили набрать новую партию в городе. В ближайшее время туда готовился очередной рейд.

— Завтра, крайний срок — послезавтра поедут. Нехватка рабочих рук просто катастрофическая.

— Немудрено. Сами же перебили.

— Привыкли, что у них неисчерпаемые запасы практически под боком. Уроды ...

— Этим-то мы и воспользуемся.

Капитан знал, что другой подходящий случай подвернётся не скоро. Рейд этот следовало перехватить на обратном пути, а затем разыграть простенькую и потому беспроигрышную комбинацию, которая существенно облегчит взятие укрепрайона Хаким-бея и спрятанной там "фабрики монстров".

46

Они подъехали к ухабистой пустынной дороге, огибающей по краю поредевший лесной массив. Дорога, а точнее колея, словно граница, отделяла лес от давно запущенных, заросших сорняками обширных полей.

Липатов помнил это место — здесь его и других пленников везли из города на ферму. Тогда ещё никто из пойманных не знал, что их ждёт.

Машины замаскировали в укромном месте. Командир объявил короткий привал, развернул карту и призывно махнул Липатову.

— Как я понимаю, рабов из города возят по этой трассе, верно? — спросил капитан.

— Меня, во всяком случае, везли по этой дороге. Отсюда до базы Маги, по моим прикидкам, километров десять. Может, чуть больше.

— А до города все тридцать, — сверился с картой комитетчик.

Андрей подумал, что капитан очень удачно выбрал маршрут. Липатов носился по лесу не одни сутки, а они вон как шустро попали на эту дорогу, причём на машинах преодолели совсем короткий участок пути. В основном, всё на своих двоих, пёхом.

Вот что значит карта и умение ориентироваться на местности! Разумеется, бородачи могут ориентироваться ничуть не хуже. Просто чудо, что ему удалось выскользнуть из сети облавы, тогда как Илью поймали очень быстро.

Липатов испытывал чувство удовлетворения: сумел уйти от преследователей, отыскал проход в болоте и воспользоваться им дважды, проведя группу через топь, сэкономив уйму дней пути и внеся свою лепту в скорость перемещения. В противном случае, по словам командира, им пришлось бы топать вокруг болота не менее пяти суток.

На привале произошло его первое настоящее знакомство с бойцами. Группа комитетчиков состояла из десяти человек. Возраст парней был примерно от двадцати пяти до тридцати лет. Только старшина и командир выглядели старше, но как на подбор — энергичные, подвижные, выносливые.

Фамилии тут были не в ходу. У всех спецназовцев имелись обязательные клички, ставшие для них вторыми, а по сути, первыми именами. Командира звали Метис. Старшину почему-то Коленвалом, на что тот ни капли не обижался. Остальных не менее причудливо: Таз, Гаврош, Таманец, Птица, Дикой, Барбуду, Пилот и Поручик.

Липатов в их глазах прошёл первое крещение, пусть не боем, но всё равно выказал себя достойным мужиком. После чего каждый боец подходил, жал ему руку и представлялся так, словно получил своё прозвище от родителей. Впрочем, Липатов в Чечне слышал погоняла похлеще, так что ничему не удивлялся.

Абраменко со своими людьми держался особняком. Комитетчики хоть и не выпускали их из поля зрения, делали при этом вид, словно этой четвёрки вовсе не существует в природе, а Михельсон с самого начала находился на положении пленного.

После нехитрой процедуры знакомства старшина сказал:

— У тебя тоже будет кличка. Мы с парнями подумали и предлагаем тебе на выбор: Найдён или Подкидыш. Ну, ты понимаешь, да? Мы тебя нашли в лесу. Такая вот логика.

Прислушавшись к внутренним ощущениям, Андрей понял, что не хочет быть ни тем, ни другим. Эти прозвища его не прельщали. Однако выбирать себе что-нибудь пафосное типа Орёл или там Барс с Тигром — нелепо. Да, парни согласятся с его выбором, но про себя будут посмеиваться.

Ещё во время Чечни он понял: спецназовцы редко имеют подобные позывные: слишком уж напыщенно, вычурно. Такое обычно присуще боевикам. Те любят эпатаж и охотно становятся Чёрными мстителями, плащами и прочими "суперменами".

Все спецы, с кем ему, так или иначе удалось пообщаться, носили почему-то "дразнилки", как сказали бы дети. Его самого в армии прозвали Липа, он привык, но тоже не больно-то радовался.

"Вон того зовут Таз, а этого вообще Барбуду, и ничего, живёт человек, — подумал Андрей. — Пусть и у меня будет что-нибудь этакое".

— На ферме меня звали Мажор, — сказал он. — Я уже свыкся.

— Хех! — крякнул старшина. — А ведь и правда что-то есть. Ладно, быть тебе с этого дня Мажором. Так что с почином! Жаль, обмыть не получится.

— Эх, я бы тоже сейчас остограммился, — мечтательно произнёс кто-то из бойцов.

Старшина погрозил ему кулаком, но сделал это с таким выражением на лице, что все поняли — Коленвал целиком и полностью на его стороне, просто вынужден поддерживать соответствующее реноме. Да и обстановка не способствовала.

47

Размышления Липатова прервал приказ капитана:

— Группа, подъём! Двигаемся к городу.

— Товарищ капитан, а как же "колёса"? — спросил кто-то из бойцов.

— "Колёса" придётся оставить, чтобы не засветиться раньше времени, — ответил офицер, и его объяснение удовлетворило всех.

Зато Андрея так и подмывало спросить, почему они идут к городу, ведь ферма совсем в другой стороне. Однако сознавая своё шаткое положение и, понимая, что ему как рядовому, такие вопросы задавать не положено, он благоразумно промолчал. Командиру виднее, на то он и командир.

Парни по приказу капитана поделились с Липатовым частью груза. Теперь он, как и все, шёл "заправленный" под завязку: на груди "разгрузка", забитая автоматными магазинами, на спине РД с сухпаем, куда сунули ещё и круглую мину. Андрей в минах не разбирался, но весила она не меньше, чем противотанковая.

Помимо своего автомата, висящего на ремне, на уровне живота, ему пришлось тащить два цинка с пулемётными лентами к ПКМ.

Каждая коробка тянула килограммов на восемь. Сначала вес казался пустяковым, но в пути становилось всё тяжелее, всё чаще хотелось остановиться, поставить коробки, отдохнуть. Чтобы хоть как-то избавиться от тянущей боли в руках, Андрей менял положение кистей, это и впрямь загружало разные группы мышц, позволяя выносить нагрузку без отдыха. И всё же было тяжело. Спасали короткие — десятиминутные передышки после часовой ходьбы в среднем темпе.

Михельсон и с пустыми руками плёлся как "обморок", попытки навьючить его привели лишь к тому, что темп отряда значительно снизился. Старшине надоело материться, и он раскидал груз ассистента по другим бойцам.

Абраменко и его троица пёрли не хуже заправских волов. Теперь капитану удалось выделить двух подчинённых в авангард, державшийся метрах в пятистах впереди.

Группа двигалась в стороне от дороги, на расстоянии с километр от неё, зайдя в одичавшие без присмотра, необработанные поля. Чёрная земля давно слежалась и обильно поросла сорной травой, которая беспрестанно цеплялась к одежде, облепляла колючками.

На одном из привалов, отдирая колючки, Андрей вдруг вспомнил, как в детстве у бабушки в деревне он с другими пацанами цеплял эти колючие шарики к одежде на уровне груди. Это были "награды", полученные в "суровых боях" с немцами, пытавшимися захватить нашу Родину.

Врага безжалостно уничтожали "мечами" и "саблями". И не беда, что это были деревянные палки: неприятель всегда оказывался повержен. В качестве немцев выступал тот самый сорняк, чьи колючки служили "наградами" бравым воякам. Воспоминание вызвало невольную улыбку, не укрывшуюся от командира.

— Чему улыбаешься, боец? — поинтересовался он.

— Да так... Детство вспомнил, как мы эти колючки типа медалей и орденов цепляли, — смущённо пояснил Андрей, не зная, как отреагирует на его совсем не взрослое откровение суровый комитетчик.

— Мы тоже так делали, — неожиданно улыбнулся капитан. — А ты откуда родом?

На первый взгляд, вопрос прозвучал совершенно нейтрально, но у Липатова в душе тренькнул тревожный звоночек.

— Здешний я.

— Так и жил здесь всё время? — всё так же "дежурно" поинтересовался комитетчик.

— Да.

— В армии, где служил?

Андрей решил не врать, чтобы не попасться на какой-нибудь мелочи.

— В Чечне.

— В Чечено-Ингушетии? — уточнил капитан.

Он прищуренным взглядом серых глаз рассматривал окрестности, якобы не проявляя особого интереса к разговору. Получалось у него очень убедительно. Однако Липатов был начеку.

— Так точно.

Мысленно Андрей чертыхнулся: всё-таки попался на мелочи — совсем забыл, что при Советском Союзе эта республика имела двойное название.

— Не бывал, — ровно, без эмоций сказал комитетчик. — И как там?

— Горы, — в тон ему ответил Липатов. — После равнины тяжело. Привыкать надо.

— Что за войска?

— Мотострелецкие. Пехота.

Андрей чуть не ляпнул "вэвэшник", но вовремя опомнился. Эти войска при СССР охраняли особые объекты, в частности зоны. А в современной России их "вэвэшный" взвод из молодых пацанов, толком не умеющих стрелять, раскидали по блокпостам воюющей республики, давно поменявшей название. А потом такое началось...

Его отвлёк капитан.

— А войсковая часть?

"Всё! Попал, — подумал Андрей. — Пробьёт по своим комитетским каналам, узнает, что такой части в его реальности никогда не было, и — хана. Придётся колоться, кто я и откуда. Не поверит... Что же делать? Назову настоящий номер части. Будь, что будет".

— Семьдесят четыре пятьсот восемьдесят четыре.

Метис продолжал осматривать окрестности. И вдруг в упор посмотрел на собеседника:

— Разгрузку там, в деревне, ты надел обыденно, будто пальто, и автомат держишь не в первый раз, — сказал он вполне дружелюбно.

И всё же его взгляд, казалось, выворачивал душу наизнанку.

— Я ж в армии служил, товарищ капитан, — как можно естественней ответил Андрей.

Тот кивнул и вроде потерял интерес к разговору.

Липатову было невдомёк, что такая штука, как разгрузка, появившаяся впервые в Афгане, ещё долгое время не имела широкого распространения в войсковых частях на территории СССР. "За речкой" трофейные китайские "Чи-Комы" — так назывались разгрузки, что в переводе означает китайский коммунист, были редкостью, поэтому шили их сами военные, используя, в основном, два уставных подсумка для АКМ. К ним пришивали лямки от солдатских вещевых мешков или брезентовые автоматные ремни. Уставной нагрудник-разгрузка фабричного советского производства появился под самый конец войны "за речкой" — в 1988 году и впоследствии использовался, как правило, в "горячих точках", потому как в подразделениях, не выполнявших боевые задачи, солдатам разгрузки попросту не выдавали.

Да и с наступлением гражданской войны в обычные части эта амуниция не попала. Не успели наладить массового производства. Не ожидали, что может понадобиться в таких количествах.

48

"Темнит Мажор, — думал капитан. — Воевать ему довелось, однозначно, что бы он н пытался наплести. Свои трупы воспринимает спокойно, не закатывает глазки, как кисейная барышня. Конечно, когда узнал, что из-за него кучу народа положили, расстроился, но тут любой изведётся. Окажись я на его месте, тоже б не обрадовался".

Он сунул пожухшую травинку в рот, пожевал.

"От облавы ушёл, сумел тропу в болоте отыскать, зверюгу в одиночку завалил из автомата, который у кого-то отобрал. Не отдал же этот "кто-то" оружие добровольно! Нет, непрост этот парень. На чьей же стороне он был? Наверное, за Блок Регионов воевал. Не хочет признаваться, потому как не знает толком, откуда мы сами — из Центра или из Блока. И вообще, странный он, будто за границей долго жил. Кстати, и про фильмы ужасов заикался".