Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Наконец, после убийства Боголюбского этот Борис будет "мутить воду" в Ростове, возглавлять вечно недовольное ростовское боярство. Будет Всеволодом Большое Гнездо взят в плен в битве. И — отпущен им.

Какой-то отпрыск новгородских знатных иммигрантов. Выдвинулся на казнях и пытках подельников Феодора. У иных сподвижников Андрея на попов православных — "рука не поднималась". Боря и всплыл. То ли — из карьерных соображений, то ли — от личной неприязни к епископу. Андрей посчитал такое рвение сыскное — верностью. Начал боярина продвигать. Чего ж нет? — Пришлый по роду, с нашими, с местными ворами — не снюхается. А тот начал козни строить?

Э... начнёт?

Точно сказать, по каждому случаю, с разбором и обоснованием... не, не могу.

* * *

— Не знаю. Так... смутно. Ты бы держал его... подальше. И к войску — не подпускай.

— Ты мне ещё указывать будешь! Куда мне моих бояр ставить! Или... Иване... "свиток кожаный"? Как у Иезикили?

— Э-э-э... Тут... туманно. Грех на душу брать не хочу — точно не знаю. Может, и зря я о человеке худо... Я ж не видал его никогда...

Факеншит! Точно также "туманно" я толковал Андрею о его жене, о её братьях-любовниках, о псе-выжлятнике. А как иначе? "Всё врут календари". А уж летописи... Но вот же! Правдой оказалось! Так и с этим... Борисом Жидиславичем?

Интересное у его папашки имя — языческое, с окончанием "-слав", что на Руси традиционно считают "княжеским". Из племенных ещё князьков? Выскочка-карьерист с родословной?

Врать не буду, не зная человека, за глаза охаивать... грех. А вот поостеречься — может быть.

Но нынешнее "дело об убийстве Костромского посадника"... и о гибели моего человека... роль в инциденте этого Бориски... придётся разбираться. Это уже не РИ — это моя АИ. Кусок моей нынешней, вполне реальной, не альтернативной, жизни.

Андрей держал "очи нараспашку", как и прежде. Только теперь взгляд его смотрел внутрь, в думы его. Вспоминал, перебирал разные... случаи и намёки.

* * *

И тут мне, и вправду, не понтов моих ради, стало его жалко. Мужик-то уже не молод, болит в шее, раны беспокоят. Вот он рвётся, трудится, ни себе, ни другим спуску не даёт. Делает архиважнейшее дело — создаёт "закладной камень" будущей Великой России. Он, даже в бреду горячечном, не может представить — чего из трудов его вырастет. Но если его вот такой, напряжённой, иногда — злой, резкой работы не делать, то и вырастать не из чего будет. Хоть чему.

"Мне умники скажут: Фу как глупо.

Один уже пробовал безоглядно.

Любить это, день изо дня тупо,

Жующее собственный хвост стадо.

Умри, воскресни — всё бесполезно.

Но чувствуя, как им опять хреново

Под этой тварью, над этой бездной,

Мне, не смотря ни на что снова

Хочется, хочется, хочется быть

Добрым бульдозером...".

Почему на Боголюбского глядючи, я песни Ефимыча вспоминаю? Из-за "доброго бульдозера"? Так это — мои ассоциации. Вам, к примеру, может похоронный марш навеять. Или — "Танец с саблями".

* * *

И ещё я понял: злоба его на меня — не от меня. И даже не от доноса этого глупого с Костромы. Что-то сильно тревожит его. Как-то... панически.

"От паранойи не умирают. Умирают от её отсутствия". Или от язвы желудка. Вызванного её присутствием.

— Так, брат. Давай не будем время на мелочевку переводить. У тебя, как я вижу — тревога великая. Чем я помочь могу? Расскажи. Может, подскажу чего.

— Ага. Расскажи. А ты мне потом... нож в спину.

Точно. Паранойя.

— Мне, брат, нож ворогу в спину сунуть — не забота. Аж два за плечами таскаю. Денно и нощно. Одна закавыка — ты мне враг? Скажи — "да" и жди. Ножика. Врагов своих я люблю видеть под холмиками могильными. Скажи. Не мне — себе. Я тут так... к сказке — присловье. К твоей сказке. Скажи.

Сидит. Смотрит. Посох свой жмакает.

Полпотолка вывалено, если снова ударит — пойдёт точно в голову, не зацепится.

Бли-и-ин! А если и вправду скажет "да"?! Мама моя родненькая! Что я с таким словом делать буду?! Он просто пошутил... типа — посмотреть как я дёргаюсь... а мне чего?... Убивать его? Понарошку?!

— Дятел с насесту полетел.

Чего?! Это он чего такое сказал? Бред? Родильная горячка? А, факеншит, это ж князь! Тогда... менингит?!

Вроде — нет, температура, вроде... жаром от него не несёт. Но я уже опять вспотел.

— Андрейша... ты бы как-нибудь... попроще. А то я, малость... не все слова твои...

— Гркхр... кутак баш, эн бэтэген нахуй белэт!

Чего он такое... выразил? Прежде я хоть слова понимал... а тут... местами — знакомое... но я как-то... это какой же язык? — Не греческий. Трифа никогда таких слов не говорила.

— Ты уж прости, братец. Непонятливость мою. Но можно... по-русски?

— Тьфу! Бестолочь! Сопля лысая! То — Иван-богатырь, то "Ванька — не ходи без няньки"! Великий князь Киевский Ростислав Мстиславович, со боярами, со дружиною, со пресвитерами и игуменами, со множеством людей вятших и лутших пошёл с Киева. К сыновьям своим, к Роману, что в Смоленске князем сидит, да к Святославу, что в Новагородских князьях обретается.

Как его корёжит от этого официоза! Кривит губы, слова — будто выплёвывает.

Попытаемся понять... смысл сказанного.

"Дятел" — понятно. Андрей так часто зовёт Ростислава. В узком кругу, конечно. За занудство его, за способность длинными уговорами, повторами, "долбёжкой", добиваться желаемого.

Так, по семейному, самого Андрея зовут "Китаем" и "Бешеным", а Ростислава — Ростиком. За младшесть, за не-яркость подле его, покойного ныне, старшего брата Изяслава, Изи Блескучего.

Коли — "дятел", то Киев — "насест". Логично. Хотя, конечно, дятлы на насестах не сиживают.

Итить-ять! Чтобы просто понимать слова — нужно в этом княжеском кубле родиться-вариться! А уж оттенки-подробности...!

— Ну и? Вылетел дятел и чего? Птица — оседлая. Полетает, да в дупло своё и ныркнет. Или ты чего-то знаешь? Доносы какие-то есть?

Андрей продолжал рассматривать меня... четырёхствольно. Но как-то внутренне успокоился. Ещё не принял решение, но уже выбрал дорогу к нему.

— Есть и доносы. А есть — нет доносов.

— Не понял.

— Дело княжеское такое... Сидеть — высоко, глядеть — далеко.

"Высоко сижу, далеко гляжу". Девочка Маша. В корзне княжеском, с мечом полуторным. С ярко выраженными кавалерийскими навыками. В лубяном коробе на медвежьем загривке катается. Хотя, конечно, если считать "Святую Русь" тем медведем, то и Боголюбский за девочку с пирожками сойдёт.

Андрей помолчал. Кажется решая — что мне можно говорить, что — нет.

— Есть у меня в краях дальних слуги верные. Доброхоты. Присматривают. Прислушивают. Мне отписывают. А тут — раз... Замолчали. Вдруг. А кто не замолк... веры нет.

* * *

Увлечённо отдыхая над шпионскими детективами, мы восхищаемся смелыми разведчиками и хитроумными контрразведчиками. Но не задумываемся о том, как воспринимается одномоментное разрушение шпионской сети на стороне получателя информации.

Как? — Как превентивное мероприятие. Перед нанесением удара.

Подковать лошадей, промерять броды, повесить осведомителей... — регламентный набор подготовительных мер.

Именно так воспринимает Андрей массовое умолкание своих "доброхотов".

Паранойя? — Ага. "Бережёного бог бережёт". А над "не-бережёным" — Богородица слёзы проливает.

Тут включаюсь я.

Я! Попандопуло! Гость из будущего! Все ваши тревоги-опасения...! В один миг! Я тут всё знаю! Я в книжке читал! Что у вас, диких, тупых туземцев будет. Слушайте сюда! И уста мои глаголят истину!

И — фиг. Потому что я тут уже... наворотил всякого. И, возможно, изменил ход истории. Не вообще, не глобально — Русская равнина с её географией и климатом — никуда не делась. Производительные силы и такие же, но — отношения... — так, чуток по краям. Но этого достаточно. Чтобы в вот этом, конкретном, только начавшемся, 1167 году от РХ... "глаголить истину" — не получилось.

Я говорил Боголюбскому, что мечтаю стать "ложным пророком". Может — оно уже? Я уже — "ложный пророк"?

Состояние — дрянь. Прежняя информация становится недостоверной. Причём — неизвестно в какой мере и в какой части.

Не-не-не! У ацтеков — всё по-прежнему! Папуасы в Новой Гвинее — папуасничают как обычно. Но вот здесь... Местной информации по теме — с гулькин... ну, положим, нос. Да ещё и форма её выражения — не контачит с формой моего восприятия. "Дятел вылетел с насеста"... мда... только после разжевывания.

Остаются здравый смысл. Мой. Который здесь... весьма не очень. И в святорусском средневековье вообще. И в спец.службах — в частности. Но у меня есть Точильщик. Который ни хрена не знает! Но — задаёт вопросы. Пока на них ответы внятные придумаешь, пока мозгами поднапрягёшься... Иной раз и интересное чего получается.

Предшествующая война Изи Блескучего и Юрия Долгорукого наглядно и неоднократно показала важность дальней агентурной разведки. Долгорукий традиционно проигрывал в этой "схватке спец.служб". Андрею, как "главному кавалеристу княжества", приходилось такие огрехи расхлёбывать. Подставляя собственную голову под мечи вражеские на поле боя. Уверен, что он, как бы ему не мило саблей ворогов крошить, став князем, озаботился этой темой.

Только силёнок у него маловато. Да и не строятся такие сети по щелчку. А он... сперва отцовых своевольников гонял, мачеху с сыновьями вышибал. Из недавнего — епископ Ростовский Феодор. Всё, что с помощью епископа, его людей в этой части создавалось — рухнуло. Или — утратило доверие.

У меня во Всеволжске Андреевых "информаторов" аж троих выявили. Понятно, что тащить их публично на гильотину по основанию — "соглядатый князя Суждальского"... Сдурели?!

Двоих... "прибрали". По "посторонним" поводам. Третий — на меня работает. К сожалению — впрямую. Сколько я Точильщику не втолковывал, что нужно не "перевербовывать", а аккуратненько "под колпак" и скармливать своё, как его собственное — не получилось.

Живчик таких ко мне не шлёт — "звона" моих факторов хватает. Епископских мы уняли. Вместе с епископом. Урюпа, что от Радила заслан был — перевербован. Хороший градоначальник получился. Эмирских и новгородских... выявляем. И — нейтрализуем.

Ещё должны быть киевские, черниговские и смоленские. Ищем.

"Входной контроль" — великая сила. Особенно — в потоковой среде.

Как бы это по простому... Вот, когда кожевенные дела устраивал, я решил, что мне не нужна вся гожая кожа — только хорошая, заданной толщины. А остальное — худое ли, доброе ли — срезать. И — на повторную переработку.

В потоке приходящих людей навык отличать — быстро вырабатывается. Не, не шпиёна. Просто — предположительный нестандарт. Дальше — хоть шкура коровы через барабаны, хоть ватажок переселенцев через фильтрационные посты — отсекается и на специальную э... обработку.

Соглядатай сопредельного государя? — Нет, это — редкость. Куда больше всяких болтунов, бездельников, "посаков", "перескоков"...

Разное чего бывает. Клептоманы, каннибалы, пироманы, садисты, извращенцы, киллеры, алкоголики, еретики, пророки, психи всевозможные... Последние — особенно густо.

* * *

— А ты не думал, что твоих в тех краях — люди Феодора сдали? Кое-кто из его "знающих" — сбежать успел.

— Что было так — знаю. Но... много... разом...

— Другая причина: государь Киевский идёт в дорогу. Одна стража — татей вышибает, пути чистит. Другая, тайная — чистит людишек. Всяких... подозрительных.

— И такое бывает. Но уж больно широко. От Канева до Ладоги.

Качество... оценить не могу. Но охват у Андрея... внушает. Может, не того князя — "Долгоруким" прозвали?

— Думаешь, Ростик на тебя войной пойти собирается?

— Х-ха... Киев, Смоленск, Новгород. Вместе. Разом. Так уже было при отце моём. Пол-Волги выжгли.

— Да с какой стати?! Ростик — муж разумный. Просто переть "отдай мне твоё" — не будет. Повод нужен. Прежде был Калауз. Он-то вечно пытался столкнуть Суждаль хоть с кем. Чтобы из-под Суждальской руки выскочить.

— Э-эх... Повод сыскать — не забота. Забота — от повода оборониться. Нет Калауза — есть Живчик. Вот, к примеру, ты ему веришь?

Это он моим мнением интересуется, чтобы про Рязанского князя понять? Или — про меня? Извини, я на такие поманки не ведусь. С кем дела веду — плохого не говорю. Пока явно не докажут. Тогда — не веду.

"С кем поведёшься — от того и наберёшься" — русская народная мудрость. Я с худыми людьми... не "набираюсь".

"Бабушка! Научи меня плохому!" — не надо. Сам умею.

— Живчику? — Верю. До сей поры он меня не обманывал, дела общие ведём к взаимной выгоде. Да у него своих забот — выше носа! Чтобы всякие... крамолы замышлять.

— "Своих забот"... Пятнадцать лет, почитай, отец мой, да и аз грешный, были в друзьях со Свояком. Он на моей свадьбе гулял. Мда... Прямая дорога к Киеву: Клязьма-Москва-Ока-Десна-Днепр. И — обратно. Кабы не наша дружба с черниговскими — киевские полки через год по Оке хаживали бы. Калауз давно бы и кланяться Суждалю забыл.

* * *

Ну, типа — "да". В РИ, когда Гамзила станет Великим князем Киевским, то, сохранив за собой Черниговское княжество (что есть преступление против "Закона Русскаго"), будет слать сына с дружиной в Коломну. Для примирения Суздальских и Рязанских князей.

"Миротворца" — суздальские не примут, сунут в поруб.

Тогда Гамзила пойдёт, в 1180 г, (через 13 лет) в свой феноменальный, двухтысячевёрстный поход. Имея в виду разгромить преемника и брата Боголюбского — Всеволода Большое Гнездо. Стремясь к соединению с новгородскими союзниками, отклонится к северу. И будет разгромлен на Влене — левом притоке Дубны, уже в Верхне-Волжском регионе.

* * *

— Пока в Чернигове сидел Свояк, как бы он с Ростиком не дружился, как бы барсами ручными не одаривал, я знал — с Десны войско не придёт. Да вот же... волей божьей помре. После него сел в Чернигове сын его Олег. Хоть и не по закону, а свой, зять.

Глава 518

* * *

"Старший его (Свояка — авт.) сын, Олег, находился в отсутствии. Черниговский Епископ Антоний и Вельможи собралися к горестной овдовевшей Княгине и, боясь хищного Владетеля Северского (Гамзилы — авт.), решились таить смерть Святослава (Свояка — авт.) до Олегова возвращения. Все дали в том клятву, и во-первых Епископ, хотя Бояре говорили ему: "Нужно ли целовать крест Святителю? Любовь твоя к Дому Княжескому известна". Но Святитель был Грек, по словам Летописца: хитер и коварен. Он в тот же час написал к Святославу Всеволодовичу (Гамзиле — авт.), что дядя его скончался; что Олега и воинской дружины нет в городе; что Княгиня с меньшими детьми в изумлении от горести и что Святослав найдет у нее сокровища несметные.

Сей Князь немедленно отправил сына занять Гомель, а Бояр своих в другие Черниговские области; и сам хотел въехать в столицу.

Олег предупредил его; однако ж добровольно уступил ему Чернигов, взяв Новгород Северский. Святослав клялся наградить братьев Олеговых иными Уделами, и забыв обет, присвоил себе одному города умершего внучатного брата, сына Владимирова, Князя Вщижского (Магога — авт.). С обеих сторон готовились к войне. Святослав уже звал Половцев; но Великий Князь (Ростик — авт.), будучи тестем Олеговым, примирил ссору и заставил Святослава уступить Олегу четыре города".