Смок - боевой змей

Некрас не ответил.

— После того, как Иван оправился, — продолжил Светояр, — пошел он Поле и попросил войска у хана половецкого, дяди своего, — землю вернуть. Хан войско дал. Только не вышло. Запретил Иван половцам города грабить да полон в землях галицких брать, те и отстали. Князю Ивану ничего не осталось, как с ватагою пойти к князю курскому. Всеволод принял его с любовью, обещал помочь. Два года воевал Иван за земли курские, пока не попал к половцам в полон. Курский князь любил Ивана и выкупил бы, но вдруг умер. Новый князь, Олег, выкупать не стал, потому, как Роман Галицкий попросил. Половцы, не дождавшись серебра, продали Ивана ромеям. Там князь тачал сапоги да шил сбрую, а после вызвался обучать смока — ромеи человека сведущего искали. Обучил. Тем временем ватага Ивана, проведав, что выкупать его не будут, пошла к половцам, сговорилась, и напала на ромеев. Те от страха Ивана отдали. Ушел князь из полона не с пустыми руками, унес свиток, самим составленный, о том, как смоков к войне приучить. Раздобыл Иван маленького смока, кормил его с рук и вырастил зверя. Жил Иван в Турове, где служил под именем Некраса в дружине князя Глеба. Князь Туровский не ведал, кто таков этот Некрас, зато епископ Дионисий узнал через ромейских купцов. Из Царьграда пришло Дионисю повеление: Ивана убить, но епископ не хотел делать это явно — князь Глеб не спустил бы. Дионисий отлучил Некраса от церкви и послал слугу убить. Не вышло. Тогда Дионисий возвел на Некраса поклеп, дескать, убил дружинников туровских. Иван принужден был бежать. Новое место нашел в Белгороде, где нанялся на службу вместе со смоком. Далее ведаешь, — закончил Светояр.

— Складно баешь! — сказал Некрас. — Только попусту. Князь Иван умер.

— Когда? — изумился воевода.

— После разорения земли его.

— От чего?

— От сорому. Осознал Иван, что по его властолюбию сгинули люди. Высекли вороги родню ближних людей Ивана, не разбирая старых и малых. Кого не высекли, увели и в греки продали. Земли звенигородские пожгли и в пустошь обратили. Не снес Иван горя. Аще осознал, что принадлежит к роду убийц. Тех, кто разодрали Русь на куски и продолжает рвать ее тело, аки псы кровожадные. Нет худшего племени на земле, чем русские князи! Смерд не бьет смерда за земельный надел, купец не режет купца за лучшее место на торгу, князья же готовы убивать отец сына, а сын отца, брат — брата за столы княжеские. Князья — позор Руси, ее проклятье. Потому умер князь Иван.

— Но Некрас жив? — усмехнулся Светояр.

— Жив! — подтвердил сотник.

— Ведаешь, о чем жалею?

Некрас покачал головой.

— Стар я! Трем князьям служил, но князю, кто печалится о меньшем из людей, послужил бы с охотой!

— Спаси тебя Бог, воевода! — поклонился Некрас. — Нет более Ивана, а Некрасу старика бросить в сечу сором.

— Прощай! — сухо сказал Светояр.

Некрас повернул коня. Два всадника наметом сорвались с места и скрылись в лесу. Третий долго смотрел им вслед.

23. Год спустя

Ростислав и Светояр остановили коней. Пологий склон возвышенности убегал вниз, заканчиваясь синей гребенкой леса. Вокруг было ни души.

— Не нравится мне! — сердито сказал воевода. — Третий день едем — хоть бы смерд! Веси стоят пустые, скот угнан, зерно в тайном месте закопано; овса коням за серебро не купить! Зачем шли?

Ростислав не ответил. "Не смог тестю отказать! — подумал Светояр. — А следовало! Крепко просил Святослав. Горыне после Лысой Горы Великий не верит, но нам-то что? Почему белгородцы должны кровь лить, а киевляне по домам сидеть?"

— Пусть бы Роман войско вел! — сказал воевода. — Его земли, его и война.

— Не даст Святослав ему воев! — сказал Ростислав. — Дурной нрав у Романа.

— Пусть сидит в порубе, раз дурной.

— Великому он родня.

— Зато воям нашим — нет! За кого голову класть? Все знают, куда идем. К князь Ивану!

— Что Иван без смока?

— Не ведаешь ты!.. — мрачно сказал воевода.

— Гляди! — Ростислав вытянул руку. — Наш дозор.

Вверх по склону скакало трое. Подлетев ближе, передний поклонился князю.

— Войско! Близко!

— Большое? — в один голос спросили воевода с князем.

— Конное, сотни три. Но одна только сотня в бронях.

— Что я казал! — усмехнулся Ростислав.

— Добре глядел? — спросил воевода у дозорного.

— Все обшарили, нету более.

— Скачи к нашим! — велел князь. — Пусть одевают брони и готовятся к рати.

— Не нравится мне! — сказал Светояр, когда дозор ускакал.

— Чего?

— С тремя сотнями против тысячи только дурень выступит. А князь Иван не дурак.

— Гордый он больно! — отмахнулся Ростислав.

Вскоре за их спинами задрожала земля — подходило войско. Не оглядываясь, Светояр знал: сотни выстраиваются в боевой порядок, вперед выезжают на окованных железом конях дружинники с лучшей броней, те, которые в куяках, становятся далее. Оглядываться воевода не стал — не пришло время. Смотрел вперед и дождался. Лес впереди словно зашевелился. На луг стали выезжать конные и строиться в ряды. Воевода привстал на стременах, прикидывая число противника. По всему выходило, что дозорный не врал — сотни три. Если, конечно, в лесу не затаился полк.

— Стал внизу! — засмеялся Ростислав. — Худое место! Мы разгонимся по склону и размечем их, как стадо...

— Погоди, князь, — прервал его Светояр. — Скачет кто-то.

От войска противника и вправду кто-то скакал. Сильный конь легко нес всадника, скоро он оказался вблизи военачальников.

— Князь Иван! — воскликнул Светояр.

— Некрас!.. — прошептал Ростислав.

— Зачем пришел в наши земли, воевода? — спросил Некрас, обращаясь к Светояру. — Я не звал.

— Великий послал! — сказал Светояр. — Ты обидел Романа!

— Чем же? Его люди его и прогнали!

— Это земли Романа Галицкого! — надменно сказал Ростислав. — Ты не смеешь называть их своими...

— Не хотел видеть тебя, воевода, здесь! — сказал Некрас, не обратив на Ростислава ровно никакого внимания. — В твоей дружине киевляне или белгородцы?

— Мои, — ответил Светояр.

— Что Белгород потерял в нашей земле?

— Не тебе, изгою, спрашивать!.. — вмешался Ростислав.

— Помолчи, князь! — холодно оборвал Некрас. — Знай свое место! Не видишь, с воеводой говорю!

Ростислав побагровел, но сдержался.

— Не хочу убивать белгородцев! — как ни в чем не бывало, продолжил Некрас. — Ничего худого не делали.

— На одного твоего воя три моих, — сказал Светояр. — И все в броне.

— Киевляне у Лысой Горы были в бронях...

— Тогда был смок. Летось издох — сам видел тушу под берегом. Не перенес, чудище, огня своего.

— Думаешь, нет более смока?

— Других не вижу! — усмехнулся Светояр. — Да и ты на коне.

Некрас улыбнулся и поднял глаза горе. Светояр и Ростислав невольно последовали. Ростислав ахнул. Светояр услышал, как за спиной переступило с ногу на ногу конное войско, ропот пронесся по рядам дружины. В синем ясном небе плыли от леса две тени. Начищенные нагрудники сияли на могучих грудях смоков, вои в таких же блестящих доспехах сидели на спинах змеев. Смоки замахали крылами, поднимаясь выше, и стали кружить над войском.

— Кто на змеях? — спросил Светояр.

— Оляна и Олята.

— Посадил смердов на смоков! — ахнул воевода. — Да еще бабу!

— Стрелы сверху бросает не худо! — усмехнулся Некрас. — Хочешь спытать?

Воевода не ответил.

— Помнишь Лысую Гору? — продолжил Некрас. — Там был один смок, а войско Горыни более вашего.

— Но и нас было более! — возразил Светояр, умом понимая — проиграл. Заманил его Некрас, как некогда Горыню, и ждет белгородцев позор и смерть.

— За твоей дружиной, воевода, тысяча моих пешцев, — сказал Некрас. — Вам не уйти. Проглядели. Худо искать ворога в чужих землях. Против тебя и река, и лес, и болото... У моих пешцев нет брони, оружие — рогатины да засапожники, но злобы к ворогу у каждого за троих. Драться будут насмерть! Я и без смоков вас побью! Людей жалко. У них матери, жены, дети малые... Давай миром!

— Что хочешь?

— Киевлян до боса ободрал бы, но к тебе, воевода, сердце лежит. Не разменял честь на княжьи объедки. Бросайте брони, мечи и коней! Сапоги и ножи сохраните — брести далеко.

— Не бывать этому! — вспыхнул Ростислав.

— Воеводе и князю коней и оружье оставлю, — сказал Некрас. — Дабы вои не смеялись.

— Что возомнил о себе, смердий князь! — крикнул Ростислав. — Думаешь, не найдем управы?! — князь хлестнул коня и поскакал к войску. Светояр перенял его полпути.

— Не уговаривай, воевода! — угрюмо сказал Ростислав.

— Не буду! — сказал Светояр. — Я спрошу. Когда батько твой помер, а тебе было пятнадцать, я пять лет не знал сна и роздыха, чтоб стол тебе сохранить. Сохранил. Если ты, княже, и я головы здесь сложим, кто сохранит Белгород сыну твоему? Ему месяца нет. Кто поручится, что младенец доживет до года?

Ростислав молчал.

— Даст Бог, уцелеем мы, и домой воротимся, — продолжил Светояр. — Но войско здесь останется. Где другое взять? Великий стар, не сегодня-завтра преставится, с кем киевский стол обороним? С кем Белгород отстоим, коли сыновьям Великого вздумается в городе твоем святославьего выродка сажать?

— Сором ведь! — тоскливо сказал Ростислав.

— Сором побитому быти и с сечи бежать. Нас не бьют, выпроваживают. Этот сором за околицей остается. Что нам кони, мечи и броня? Тьфу! Завтра новые купим! Урожай добрый, земля богатеет, Великий серебра дал... Пропади пропадом земля Галицкая, что мы здесь потеряли?

— Некрас не посечет нас безоружных?

— Хотел бы сечь, уже сделал! — буркнул воевода. — Что стоит смоков напустить?

— Повелевай! — сказал Ростислав. — Мне соромно...

Некрас, привстав на стременах, глядел, как белгородские вои слезают с коней, стаскивают с себя броню, бросают оружие и бредут прочь. Увлекшись, он не заметил, как поблизости на землю сел смок. Круглолицый, румяный уноша соскочил наземь и встал рядом, не решаясь подойти. Змей воспользовался заминкой и лизнул седока в щеку.

— Зара, отстань! — сердито сказал уноша. — Не маленькая!

Некрас повернулся на голос. Уноша побежал к нему, выбрасывая ноги в стороны, как то делают только женщины. Некрас соскочил наземь. Подбежавший уноша приник к его груди.

— Некрас, любый! — сказал высоким, певучим голосом. — Так боялась, что тебя убьют!

— Оляна! — укоризненно сказал Некрас. — Люди кругом.

— Так знают все! — засмеялась Оляна.

— Все? — удивился Некрас.

— Или у них очей нету? Соромишься? А еще князь!

— Я не князь!

— Ты мой князь! — пропела Оляна, целуя любимого. — Мой...

Громогласные крики отвлекли их. Подскакавшая дружина скалила зубы и махала снятыми с голов шеломами.

— Давно бы так! — сказал, подъезжая Малыга. — Хоронятся, как дети малые. Брага, меньшой в ватаге, сына пестует, а старшой никак не заведет. Сколько девке ждать? Обидится Оляна, сядет на смока и улетит в земли дальние. Базилевс ромейский в жены сразу возьмет! Так, доча?

Оляна кивнула. Вои захохотали. За шумом никто не заметил, как смок подобрался ближе и лизнул Некраса в щеку.

— Ну, тебя! — рассердился Некрас. — Еще и ты...

Эпилог

"...И не ходил в землю Галицкую более никто: ни князья русские, ни ханы половецкие, ни короли ляшские, ни жупаны угрские. Бо страшилися смоков богомерзких, коих навел князь Иван на Галицкую землю. Никем не воюемая, расцветала и богатела земля та, со всех концов Руси тек к Галичу черный люд. Бо князь Иван ласков был до смердов, принимал и селил их на землях своих, наделяя тяглом и скотами всякими, давая житло и хлеб. В жены взял Иван смердку, появ ея по любви. Отвернулись после того от Ивана русские князья, не ездили в гости к нему и к себе не звали, молвя меж собою: "Смердий князь!" Зато ездили гости торговые, оставляя серебро и злато — за хлеб и скору, мед и портна, коней и волов. А холопов князь воспретил имати в землях своих, рече: не гоже брату брата своего рабом пояти. Воспретил Иван тако же священницам утеснять язычников поганых, рече: каждый да держится веры своей. Коли вздумает веру сменить, пусть делает по доброй воле, не принуждаем бысть. Услыхав о сем, митрополит киевский ездил Ивана увещевать. Князь принял владыку с великим почтением, одарил дарами многия, но на речи старца почтенного рек тако. "Господь наш, Иисус Христос, и апостолы его души человеков словом улавливали, а мы ладим мечом. Не угодно Господу крещение силою, бо взыскует Господь любви истинной от людских сердец". Сам враг рода человеческого вложил прелестные слова в уста князя, бо не нашел митрополит, что ответити, и отбыл во смущении.

Держал стол свой Иван в Звенигороде, а в Галиче сесть не всхоте, бо много крови в граде сем пролито было. Воспретил Иван величать себя "князем", а токмо "господином", хотя люд черный меж собою звал его "наш князь". Бо судил Иван строго по правде, не дозволяя забижати ни сироты, ни вдовицы горькой. А преставися князь Иван ветхими деньми, в серебряной седине. Плач великий и стон стоял тогда в Галицкой земле, со всех концов тек люд к Звенигороду. Седмицу не давали смерды князя погребати, бо каждый милел гробу его поклонитися. Положен бысть князь Иван в церкви Покрова возле отца и матери своей, гроб его и доселе там. А што далее, не вем..."

Неизвестный летописец.

2007 — 2009