Витаро протянул было руку к мечу, когда человек сделал жест, предлагающий присоединение к церемонии третьего. Данный жест входил не во все каноны, но гном его понял. Мысленно пожав плечами, Кибар рассудил, что хуже все равно не будет, и взял со специальной полочки третью пиалу.

Монстр вошел в беседку. Идущие ото лба отростки оторвались от книги и поднялись вверх. На конце каждого обнаружилось по одному глазу, каждый раз разного цвета. И эти глаза — все семь — неодобрительно прищурились.

— И вот когда мне срочно нужно общество, ты сидишь в самом дальнем углу своего поместья и с моими же глюками пьешь чай! — голос был вполне обычным и не сочетался с издававшим его кошмарным зевом.

Мужчина в черном немного расслабился и посмотрел на гнома гораздо более мягким, не пронизывающим насквозь взглядом.

— Вот оно что... А с тобой что приключилось?

Монстр устроился за столом, подгреб к себе пиалу и что-то смущенно пробурчал.

— Что-то?

— Забыл, как люди выглядят, говорю! Вот, книжку по теории метаморфизма взял, зачитался... А там зевнуть не успел, как...

— Сколько? — невозмутимо спросил мужчина. Девять глаз с удивлением обратились к нему, явно ожидая пояснений. — Сколько слуг ты сожрал, прежде чем понял, что таким образом человеческий вид тебе вернуть не удастся?

Повисло молчание. Кибар разлил чай, и монстр наконец-то ответил:

— А в чашку тебе не плюнуть за такие вопросы? Живы твои слуги. Правда, дворецкого инсульт хватил... Но я пошумел, внимание привлек — должны откачать. А мне сейчас достаточно с людьми просто рядом посидеть, вспомнить...

— Тебя никто и не гонит. А что касается дворецкого — рано или поздно, но с твоим появлением его инсульт стал неизбежен. Удивляюсь, как меня самого удар не хватил, пока я пытался понять, кто же это сидит в моем чайном павильоне. Не в обиду присутствующим, — гном кивнул, принимая извинение, — но я не привык, чтобы по моей территории ходили посторонние, да еще без моего ведома. Да еще такие, на которых все исследующие заклинания дохнут... Но все же, Омега, если это твой глюк, то почему его вижу я?

— Потому что, строго говоря, он не глюк...

Омега! Имя загремело в ушах у гнома, повторяясь на разные лады. Это имя... что-то оно значило. Что-то важное крылось в нем. Но что — вспомнить никак не получалось. Пытаясь поймать ускользающие мысли, Витаро почти полностью прослушал ответ, и вернулся в свою двойственную реальность только к концу монолога:

— ...А потому мы имеем совпадение изменения пространственных, социальных и нравственных координат... Хотя последнее крайне незначительно, но сам факт важен. Накладываясь на цикличную пространственную аномалию, да и общую ненормальность его родного мира, это дает непрогнозируемый сдвиг по временным координатам, заданный лишь вектором желания оказавшегося в фокусе индивидуума, — монстр, кожа которого приобрела почти нормальный телесный цвет, вдруг глухо застонал. Провел значительно увеличившейся ладонью по голове, ненароком срывая щупальца с глазами, и хрипло закончил:

— А вообще прекрати меня спрашивать о том, о чем я не знаю. Знаешь, как голова болит после таких ответов?

— Знаю, что голова будет болеть у академиков, когда мы к ним таки доберемся. Только что ты выдвинул две новых теории — в магии пространств и во взаимосвязи сущностей. Ну а малых гипотез, которые возникают из-за некоторых твоих оговорок я просто не считаю... Как и того, что ты — живое доказательство теории единой инфосферы, и умудряешься черпать из нее сведения без всякого проявления в одиннадцати доступных для наблюдения измерениях. Что, кстати, противоречит всем основополагающим теориям этих самых измерений... По морде тебе дать что ли, скотина?

Почти нырнувший в свою пиалу Витаро вздрогнул от неожиданности — настолько последняя фраза выбивалась из общего течения беседы. Посмотрев на соседей по столу, гном понял, в чем дело — все это время Омега продолжал возвращаться в человеческий облик, и в итоге оказался похож на ближайших к себе разумных. От гнома он взял рост, бороду и прическу — выбритые лоб, темя, и полоса шириной полпальца на затылке между ушами. А все остальное — то есть лицо, цвет кожи и волос — от человека. И теперь мужчина в черном весьма раздраженно смотрел на уменьшенную копию себя самого, одетую в нелепую цветастую хламиду.

— Хранитель, не позорься перед гостем! Сейчас я свою внешность не контролирую, можешь мне поверить.

— Гостем, говоришь... и сколько он у нас пробудет?

— Ну, пока не услышит что-то важное, что поможет ему дальше продвинуться в осмыслении бытия... Хотя, это я гоню. Наверное, недолго, — Омега повернулся к Витаро, впервые посмотрев ему в глаза. Во тьме, куда канули воспоминания гнома, что-то задергалось под взглядом этих красных змеиных глаз, но пробиться на поверхность все же не смогло. — Ты мудро делаешь, что молчишь. Сказанное слово может привязать тебя к этой реальности... а может и не привязать, тут уж как повезет. Но раз ты вообще оказался в такой заднице, то рассчитывать на свое везение не стоит. В некотором роде, это знаковое чаепитие, — ни с того ни с сего сменил тему Омега, и указал на третьего собеседника, — Он — служащий порядку, я — живущий Хаосом, и ты. Твой долг зовет к порядку, но твое желание ведет к хаосу. Вся горечь и вся сладость в том, что у тебя не получится остановиться на полпути. Главное, не заблуждайся насчет смысла понятий.

Омега взял свою пиалу, но увидев вопросительные взгляды гнома и человека, неохотно добавил:

— Порядок — это не добро и не созидание. Это лишь сохранение. А хаос — это созидание, но неотделимое от разрушения. И по сложившейся традиции сначала всегда идет разрушение. А до созидания дойти удается немногим. И почти никому — до созидания в одном цикле от самолично начатого разрушения. Трое врат Хаоса — созидание, разрушение и безумие — на самом деле один большой провал в непознаваемое... И на этой глубокой мысли предлагаю молча насладиться чаем, тем более что это действительно чай, а не те ромашковые помои, что обычно лакает наш Верховный Хранитель...

С ладони человека, затянутой в черную, поглощающую свет перчатку, сорвалась короткая вспышка пламени, испепелившая на Омеге все волосы. Тот в ответ лишь широко ухмыльнулся, обнажив все еще не совсем человеческие зубы. От этого оскала черты лица красноглазого немного поплыли, сместились, сделав его совершенно непохожим ни на кого из присутствующих. Мужчина пожал плечами и поднес к губам свою пиалу. Витаро, задумчиво глядя на отражающиеся в воде зеленоватые облака, последовал его примеру.

Беседка посреди озера опустела лишь в глубоких сумерках.

Глава шестнадцатая.

Согласно идущим из тьмы веков традициям, церемония принятия власти новым главой клана велась в полном молчании. Она проходила в просторном прямоугольном зале, в черноте базальтовых стен которого мягко светились гелиодоровые вкрапления. Толстые стальные двери с шипением открылись перед Кибаром, и облаченный в темно-желтые одежды гном шагнул вперед. От входа и до трехступенчатого возвышения в дальнем конце зала выстроились воины клана Даорут в полных латах. Кибар размеренным шагом пошел по этому живому металлическому коридору. Небольшой ток воздуха неприятно холодил свежеобритую голову. Признаться, когда-то четвертого в роду изрядно огорчала эта деталь. Утешало только то, что бороду можно было оставить, и то, что мон имеет право носить ту прическу, какую вздумается. Правда, многие продолжали в силу привычки выбривать лоб и темя — чтобы шлем лучше сидел на голове.

Кибар шел и слышал лязг, с которым оставшиеся позади воины поворачиваются ему в след. Тут собрались не просто получившие право на четыре клинка — а лучшие из лучших, доказавшие свою преданность клану. И их было много — почти полная сотня. Клан Даорут был одним из Столпов Свода, или Совета кланов, по двум причинам. Первая — собственные, пусть и не очень большие врата на поверхность. Такие были всего у трех кланов. И вторая — одно из самых многочисленных войск во всех подгорных чертогах. Мощь, с которой были вынуждены считаться все.

Кибар поднялся по трем ступеням на возвышение в конце зала. В этой части помещения почти не было гелиодоровых вставок, закрывающих встроенные в стены светильники, и потому для стоящих в полумраке воинов будущий глава клана выглядел ярким желтым пятном на черном фоне. Слева из открывшейся ниши в полу бесшумно поднялась подставка для мечей. Кибар медленно пристроил на ней свои клинки, кроме первого, оставшегося за поясом. И уверенно шагнул к краю помоста. Теперь между гномом и стеной оставалось еще небольшое пространство. Оттуда, из невидимой в темноте стенной ниши, к помосту шагнул Тень Даорут — воин в черных с золотом доспехах. Преклонив колени, он протянул на вытянутых ладонях мон — знак власти главы клана. Не касаясь покрытых металлом пальцев, Кибар принял тонкий золотой обруч. Долю мгновения помедлил, любуясь узором из переплетения ломаных линий. И надел себе на голову, так, чтобы вправленный в украшение черный опал оказался над переносицей.

Преодолев легкое головокружение, новый мон Даорут развернулся к своим воинам. На его плечи легла тяжесть наброшенной Тенью клановой безрукавки, по черному шелку которой искрились вышитые золотом зубчатые дуги. С глухим лязгом все стали на одно колено, признавая нового главу клана.

Мон Даорут подошел к подставке со своими мечами. Повинуясь мысленной команде, из пола позади него бесшумно поднялся трон — удобная подушка-сиденье, высокая спинка и левый подлокотник из оникса, покрытого искусной резьбой. Кибар сел, скрестив ноги, и посмотрел на ожидающих воинов.

— Я — мон Даорут, — слова ритуального наречия громом зазвучали в стенах зала, хотя Кибар не повышал голос. Больше говорить ничего не было нужно. Десятки лиц, скрытых личинами шлемов, поднялись, устремив взгляд на главу клана. Одновременно с вспыхнувшими под сводами кристаллами-светильниками прозвучал ответный рев:

— Воистину так!

Свежеиспеченный глава клана отвлекся от воспоминаний и с затаенной тоской оглядел главный зал своего поместья. С момента принятия власти прошло три дня. Кибар сидел на собственном свадебном пиру, и кусок не лез ему в горло. Дело было даже не в слабой головной боли, цепко впившейся в виски с тех пор, как он одел обруч с опалом. И не в том, что все приглашенные уже изрядно набрались, и вокруг стоит гвалт — завтра в Зал Звона Стали наверняка будет очередь, уж очень развязно ведут себя как хозяева, так и гости... Кибар почти не притронулся к еде не поэтому. После Ночи Искушений полностью раскрылась способность видеть боль, до этого лишь проявлявшаяся в момент смертельной угрозы. Причем произошло это буквально за мгновения до свадьбы. Теперь же Кибар, глядя на собеседника, мог точно сказать, что и где у него болит. И, что гораздо хуже, желает ли собеседник причинить кому-то боль и какую. Мир воина расширился, приобретя еще два измерения — боль и ненависть. Темная дымка и рваные алые сполохи были видны в окружающих настолько отчетливо, что хотелось пощупать их рукой.

"Неужели я вернувшаяся нежить? — мелькнула мысль. — Но нет... у меня бьется сердце и течет кровь... Да и не пустили бы духи предков неупокоенного обратно в чертоги... Но я же точно помню свою смерть. Пусть ничего, кроме удара, разрубившего меня пополам — ни обстоятельств поединка, ни имени врага, ничего. И я уверен, что это воспоминание истинно... И я вижу боль и ненависть... Значит, нежить бывает разная. В том числе и такая, что может бояться..." Да, Кибару было страшно. Причина сидела по левую руку от него, в облачении невесты, и на белизну наряда уже были наброшены цвета Даорут. А на запястье блестела собственноручно надетая Кибаром свадебная цепочка. Тонкие звенья тянулись, обвивая кисти супругов, от специального медальона-замочка на груди невесты к аналогичному на груди у жениха. По лицу невесты, наполовину скрытым традиционным покрывалом, ничего нельзя было прочесть. Но вот тянущиеся от нее языки алого огня, видимые лишь жениху, были такими... Кибар никому и никогда бы в этом не признался, но ему было страшно. Жених боялся, что невеста отравит его прямо на пиру — в конце концов, все блюда ему подавала именно она. Воин подавил вздох и поднес к губам чашу, делая вид, что пьет. На самом деле он, выбрав момент, украдкой выплеснул напиток куда-то за спину. Кибар снова покосился на свою невесту. Видят предки, ему безумно хотелось, чтобы при нем был не только первый меч, но и остальные три. А еще полные латы. А ведь так хорошо все начиналось!

Основная проблема была в том, что до сегодняшнего дня мон Даорут понятия не имел, кто станет его женой. Эту часть воли умирающего главы клана принимал и исполнял Тень, самостоятельно договариваясь с кланом выбранной невесты. Поэтому никто, начиная от самого Кибара, и заканчивая последним слугой на кухне, понятия не имел, кто именно станет Хозяйкой Даорут. Такие ситуации были нередки в подгорных чертогах — главы кланов часто умирали внезапно, и их воля падала на наследников, словно сталактит с гладкого потолка. Сложилась даже традиция, согласно которой все, кто был в курсе событий, до последнего сохраняли тайну. Да что там, сам Кибар мог прочитать завещание своего предшественника только после того, как выполнит первый его пункт — то есть женится на выбранной покойником девушке. О том, что такой пункт существует, ему сообщил все тот же Тень Даорут. И хотя, получив в свои руки завещания, новый глава клана вполне мог приказать своему телохранителю убить себя, изменить ситуацию это уже не могло.

Кибар, сидя в главном зале и облаченный в подобающее для свадьбы одеяние, обдумывал текущее положение дел. Коротая время в ожидании начала церемонии, он попробовал посмотреть на происходящее под другим углом. Собственных предпочтений по поводу жены у него не было — воин слишком долго пробыл на поверхности, а из-за ссылки в Гиалит не успел снова вписаться в общество. Так что разве ему не все равно?

Пока зал наполнялся приглашенными, мон Даорут обдумал этот вопрос. Нет, ему не все равно. Не зря же говорят — некрасивая жена как треснувшие ножны — клинок в целости, но за пояс засунуть стыдно... А на поверхности есть и такая поговорка — боги милостивы ко всем, кроме женившегося на злобной дуре... Титул Хозяйки дает немалое влияние в клане, пусть и не официальное. И если отношения с ней не сложатся... Конечно, если с характером супруги не повезет, то всегда можно найти способ ее перевоспитать. Но тут нужно соблюдать осторожность — женщина может обратиться за помощью в родной клан. И хотя согласно ритуалу она как бы мертва для них, проигнорировать такой зов ни один мон не сможет — позорно не заступиться за свою кровь. Получается, что все, как и всегда, зависит от клана. Кибар перебрал варианты. Таорин отпадают сразу — Хао наверняка бы использовал такой удачный инструмент в состоявшихся в Гиалите переговорах. Молодые кланы — маловероятно, но возможно. И без разницы, какой именно из них — новый мон Даорут до сих пор даже не удосужился узнать о них подробнее. Цаорамэ, вражда с которыми тянется почти двести лет? В хрониках были описаны случаи, когда такая вражда прекращалась со смертью главы одного из враждующих кланов, указывающего в завещании своему наследнику взять невесту из вражеского рода. Правда, в большинстве случаев, прежний мон совершал самоубийство, как бы смывая пролитую между кланами кровь своей. Но был один или два случая, когда причина смерти была иной. Так что вероятность жениться на дочери из Цаорамэ не так уж и мала. Хотя такой вариант нежелателен, так как закрывает возможность тайного союза с Таорин... Из той же истории жена из Боаган, хотя шансы получить такой "подарочек" довольно велики. Во-первых, Даорут и Боаган издревле были в дружеских отношениях, а во-вторых, даже Кибар слышал, что у Мастеров Доспеха нынче больше всего невест на выданье.