Небо и земля

— Хитрож*пые альтруисты. И тогда не верил, и сейчас, что они морозили здесь кишки, чтобы доставить вакцину, — ворчал Крам.

— И провели ревизию городских зданий, — напомнил Веч. Не сегодня-завтра из генштаба пришлют проект акта приема-передачи капитальных строений для подписания обоими сторонами.

— Ну да, ну да, — ответил Крам скептически. — Носом чую, у ривалов был шкурный интерес. Поехали бы они за тридевять земель, прогуляться в городишке, в котором нет ничего стоящего.

Он и так, и сяк, и на разные лады анализировал визит ривалов. Нарисовал маршруты едва ли не посекундного их передвижения по городу, прокручивал записи прослушивания, ища скрытый смысл в словах и в сопливом чихании.

— Если целью ривалов была передача сведений связному, значит, они её добились, но как? Местных мы близко не подпускали. Но связной каким-то образом получил информацию, иначе ривалы бы не уехали, не убедившись.

Веч пожал плечами:

— Признай, ты пристрастен. Задело, что Жети на тебя начхал?

— Бесов в зад твоему Жети с его недовольной мордой, — отмахнулся Крам. — Как подумаю, что нас держали за дураков, и что истина где-то рядом, на поверхности, а мы не видим, сразу начинают чесаться руки, и хочется воплотить в жизнь пожелание твоему приятелю Жети .

— Он мне не приятель.

— Ну, и зачем его защищаешь? Лучше бы подсказал что-нибудь дельное.

Снова и снова Крам прокручивал катушки с магнитными лентами и снова и снова изучал схему перемещения ривалов по городу.

— Неспроста "страус" насвистывал, может быть, в свисте зашифровано послание, — пришло ему в голову. — Что за мелодия, кто знает? Её разве что глухой не слышал. Пацанва крутилась рядом с ривалами и разнесла по городу.

Вот неугомонный. Привлек офицеров из гарнизона, и те выяснили через амодарок — своих мехрем* — что Жети насвистывал амодарскую песню. Простенькую, из трех куплетов и припева. Записали слова песенки на амодарском, и Крам подключил дешифровщиков. Те и так вертели текст, и эдак, — ничего не получалось. Требовался ключ.

— Какие певуны, такие у них и песни. Амодары сами из себя невнятные, и песни у них с повторами, — ворчал Крам. — То ли дело, наши песни. Строчка за строчкой — и так до конца. Любо-дорого послушать.

Тут как нельзя вовремя один из офицеров доложил, что узнал от своей мехрем: песня изначально считалась ривальской, а позже была адаптирована под местный язык.

Много ли нужно Краму для нового витка вдохновения?

— Видишь, откуда ноги растут? Точнее, торчат ривальские уши, — разошелся он. — По большому счету, язык песни не имеет значения для связного. Должно быть что-то, объединяющее и ривальскую, и амодарскую версию. Одинаковое для обоих вариантов. Что бы это могло быть? — размышлял он, кружа по кабинету. — Нечто универсальное, общепринятое, вне зависимости от знания языка... Ноты! Вдруг у ривалов и амодаров общее нотное письмо?

Ладно, с нотной грамотой амодаров достаточно быстро разобрались, спасибо мехрем лейтенанта Д'Укера. А какова вероятность отыскать в гарнизоне того, кто разбирается особенностях ривальской нотной азбуки?

Практически нулевая. Нет в гарнизоне поклонников ривальских песен.

Но и в этом вопросе Краму неожиданно свезло. Не зря же ривалы столько лет вкладывали в Доугэнну свои знания, они приложили руку и к окультуриванию варварского народа. На клич, брошенный по гарнизону, отозвался солдат из штормового круга. До войны он подростком в школе помогал ривальской учительнице музыки перекраивать песни её страны на доугэнский лад. Худо-бедно, нарисовал солдат как смог и что вспомнил: и число линеек в нотном стане, и высоту нот, и их расположение на линейках.

Всех подключил Крам, никто в гарнизоне не уснул неохваченным. Не впустую развел суматоху: версия о схожести нотного письма амодаров и ривалов подтвердилась, разве что у последних мудрёные традиции распространились и на правила написания нот — до миллиметра, до закорючки.

Крам потирал руки в предвкушении.

— Две строчки в куплете и две в припеве. Основной смысл кроется в них. Повторы в расчет не берем, — постучал по расчерченному листку с нотами.

Так-то оно так, но как воспользоваться неожиданным открытием, Крам не представлял. Изучал листок с нотами под лупой. Прикладывал к зеркалу, надеясь увидеть в отражении ответ. Зачеркивал лишние, по его мнению, ноты. Рисовал нотную линейку справа налево и задом наперед. Подключил дешифровщиков.

Ничего не выходило.

Нотная версия зашла в тупик.

Крам ходил мрачнее тучи.

Пора бы вернуться напарнику из мира фантазий на бренную землю: туда, где планируются схемы движения патрулей, составляются графики смены караулов и распределяются обязанности в казарме. Ежедневный кропотливый и скучный труд, не считая выполнения приказов командования.

Пока охотники в засаде караулили схрон в ожидании амодарских бандитов, Веч занялся выполнением указания генштаба, а именно поисками "крота", о котором упомянул уполномоченный генштаба Э'Рикс. И Крама подключил, хватит ему отлынивать.

— "Крот" — не тот, что передает партизанам информацию, "крот" — тот, от кого эту информацию получают. И он не догадывается о своей роли, — заключил мастер по версиям.

— Для получения информации нужно понимать доугэнский язык. Например, амодарки могут подслушивать наши разговоры и сообщать нужному человеку.

— Конечно. Например, переводчицы, — сказал Крам со значением.

— Или офицеры из списка выкладывают амодаркам секретные сведения, например, ты — своей мехрем, — ответил Веч. Его уязвило предположение напарника о том, что Аама подслушивает под дверью и выведывает военные тайны. За себя бы он поручился накрепко, что не выдал своей мехрем ни одного стоящего секрета.

— Ополоумел? Она же на доугэнском ни бум-бум.

— Зато ты поднаторел в амодарском. Вполне мог ляпнуть после утех.

— Я бы тебе ответил, как полагается, по-нашенски, но неохота, голова не тем занята. Давай мыслить конструктивно. Пленные могут знать доугэнский, как и местные работяги, но с нашими конвоями они не контактируют, поэтому утечка исключена. Амодарки либо не знают нашего языка, либо умело скрывают. Собирают информацию, которая плохо лежит, и передают проверенному человеку. Это первая гипотеза. И вторая: кто-то из офицерского состава невзначай выдает своей мехрем ценные сведения. Не специально, конечно, а отбив себе мозги в постели, — заржал Крам.

— Тем не менее. Нужно проверить обе гипотезы.

Тут же и порешали. Во-первых, ограничить круг причастных лиц. Во-вторых, организовать секретную комбинацию, на которую и ловить "крота". Устроить так, чтобы амодарки ненароком подслушали важный разговор на доугэнском, и подготовить засаду в условленном месте. В-третьих, забрасывать ложные удочки в гостинице, в столовой, на станции, в комендатуре — словом, везде, где работают амодарки. И, в-четвертых, начать проверки офицерского состава, подкинув ложную информацию.

Задача посильная, но требующая тщательной подготовки. Нужно продумать несколько фиктивных комбинаций, чтобы амодарские партизаны не почуяли подвох. И с тщательностью распределить обязанности причастного персонала без ущерба для повседневных гарнизонных работ. И не забывать о своей доле обязательств в комиссии по определению новых границ. Словом, немерено забот. Какое там плотские желания, тут и поесть некогда.

Карту города изрисовали вдоль и поперек метками и крестиками, планируя подставные маневры для "крота", аж троится в глазах от квадратиков домов и полосок улиц. Сейчас бы кофе да погорячее, а то в глаза будто насыпали песка. Заодно и мысли упорядочатся.

Веч неспешно потягивал бодрящий напиток и смотрел на карту города. Архитекторы из амодаров такие же, как и певуны, не иначе им бесы нашептывали, где копать и строить. В центре — площадь с комендатурой, от площади во все стороны расходятся улицы, а от них — проулки. Словно ветви дерева, ствол которого — главная улица, идущая от тракта к центру города. И дома — листочки. Вот здесь гостиница, госпиталь, крематорий. А этот прямоугольник — дом, в котором теперь живет мехрем.

Не может быть, чтобы подслушивала и передавала. Хотя по вечерам после работы якобы осваивала с родственничком разговорный доугэнский, кто знает, чем он бахвалился перед амодаркой, очаровавшись женской наивностью и простодушием.

Придется проверить и переводчиц. Хотя бы для того, чтобы опровергнуть домысел напарника и не сомневаться в ней.

— Крам. Крам! — повысил голос, и тот вскочил с тахты, на которой задремал. — Дай-ка записульки с нотами.

— Самое время, — проворчал тот, потягиваясь. — Сейчас принесу. Зачем тебе?

Затем. Если замкнуть нотные линейки в круг, центр которого придется на городскую площадь, а ноты распределить равномерно по линейкам, то...

— То что? — загорелся азартом Крам.

— То ноты укажут на... — Веч торопливо рисовал на листочке, показывая другу принцип, который неожиданно пришел в голову. — Укажут на... здания. Дома. Примерно вот так, — показал, наложив листок на карту и совместив центры. И получится...

А ничего не получилось и не совпало.

— Я ж нарисовал на глазок, а нужно по циркулю, — пояснил Веч. — У ривалов всё четко отмерено, даже в нотах.

— Значит, найдем циркуль. — Крам направился к двери, в инженерной службе, несмотря на полночь, найдутся принадлежности для черчения. Почти вышел, но вернулся. — Погоди, для чего замыкать ноты в круг?

— Бесы нашептали, — ухмыльнулся Веч. — В клане отца жили ривалы, с одним из них приехала дочь. Представляешь, привезла бандуру с клавишами и наигрывала. Мы, мелкие, втихаря пошучивали, охота же через две страны тащить неподъемную гробину и тренькать на ней. Ривалка вся из себя была фифа, возомнила, что ее долг — прививание нам, дикарям, любви к возвышенному. Воспитывала в нас благородство, требовала, чтобы мы по очереди переворачивали страницы с нотами, покуда она играла. В книжке с нотами были нарисованы похожие круги с непонятными значками, в общем, скукотища. Отец знал нас как облупленных и велел вести себя цивилизованно, не обижать фифу. Мы, конечно, старались не хохмить, но, сам понимаешь, получалось плохо. Ну, ривальская фифа и назвала меня необучаемым поленом, которому не дано постичь стародавний способ нотных записей. Хотя мне и на современные способы наплевать. Помогло тебе?

— Не знаю. Но проверить нужно, — подкинулся Крам. — Я за Имаром.

Ну да, будить беднягу в полвторого ночи.

И эта версия с треском провалилась. Хорошо начертили, все интервалы соблюли, расстояния выдержали, а получилась полная ерунда. Карта и нотограмма не совпадали.

— Э-эх, — протянул разочарованно Крам и зевнул. С отросшей щетиной он выглядел устрашающе. Не спали инженеры, чертя, не спал Крам. Не спал и Веч.

— Так они и не совпадут, — заметил Имар авторитетно. — Масштаб не выдержан ни на карте, ни на нотах.

— А какой должен быть масштаб? — вцепился в него Крам.

— Любой. Тут не угадать с налёту.

— Сможешь подобрать?

— Придется до бесконечности перечерчивать карту и нотный лист, чтобы подогнать друг к другу. Работа кропотливая и обоснованная ли? Масштаб может зависеть, например, от числа слогов в каждой строчке, или от количества слов в песне. Или от длительности нот. Или он вообще не привязан к песне.

— Ну да, не привязан, — пробурчал Крам. — Аррас! Тягай сюда кренделя из штормовых, который спец по ривальским песням, может, он расскажет что-нибудь интересное.

Но и солдат, поднятый спозаранку из казармы, не смог сообщить ничего более-менее ценного. Разбудили дешифровщиков, и они принялись за работу, но подвижек не предвиделось. Куча версий, а толку ноль.

— Ключ должен быть прост, — расхаживал Крам по кабинету. — Он у нас под носом, а мы его не видим. Осталась ли хоть одна типографская карта этого городишки? В архиве или в библиотеке?

Если и имелись такие карты, то их давно сожгли. Зачем хранить то, что никогда не понадобится?

— Могу предположить, что в амодарской картографии приняты определенные стандарты, и нам нужно узнать, какие, — сказал Веч.

— Причем здесь амодары? Песня-то ривальская. И ноты тоже.

— Но город-то амодарский. Ладно, надо подумать. И для начала поспать. — Веч, широко зевнув, потер воспаленные глаза.

— Слушай, а вдруг мы разгадаем шифр? Как думаешь, что мы найдем?

— Не знаю. Может, ривальских шпионов? — пожал плечами Веч.

Предположение понравилось Краму, и он оживился.

— Эх! Время не ждет, сейчас каждая минута на счету. Может, наобум прочесать какой-нибудь район? Устроим облаву, проверим каждый чулан, каждый погреб, а? Если потребуется, разберем на кирпичики.

— Как искать то, не знаю что? К тому же, связной ривалов заподозрит, что его раскрыли, и успеет замести следы. Уж если ударить, то скопом. Разом по всем отмеченным точкам.

— Согласен, — признал Крам, закручинившись.

По пути в гостиницу Веч позвонил в генштаб родственнику по клану, рассказал вкратце суть и изложил просьбу. В генштабе умные головы, помогут, подскажут, имеет ли версия с нотным шифром право на существование.

Рухнув в кровать, подумал: не послать ли за мехрем? А потом решил: пока не убедится в ее непричастности, ничего путного из свидания не выйдет. Мехрем запросто почует неладное, начнет выспрашивать, а отнекивания Веча лишь испортят момент.

Три часа на сон, пять минут, чтобы привести себя в порядок и опять за дела. Распустить по госпиталю слух о складе оружия на станции, оставленном без охраны, для пущей правдоподобности сымитировать бурную деятельность, наметить точки для выгодного расположения наблюдательных постов, разобраться с текущими делами в гарнизоне... Тут и дня не хватит.

Поздним вечером позвонил родственник из генштаба.

— Задал ты задачку не из легких, но и мы отступать не привыкли. Наши ребята перелопатили кипу документов и кое-что нашли. В каталоге книг главной амодарской библиотеки значится атлас малых городов Амодара с вклейками карт, и — тебе это будет интересно — атлас был отпечатан в ограниченном количестве при поддержке Ривала, довоенное издание. В амодарской библиотеке в наличии один экземпляр.

— Нашли атлас? — спросил Веч, сдерживая нетерпение.

— Ищут. Основную часть книг, имевших маломальскую ценность, вывезли в Доугэнну, часть макулатурного шлака сожгли, часть свалили в подвальных помещениях.

— Надо бы найти. С меня должок, — пообещал Веч. — И с небесных тоже.

А Краму сказал:

— Молись Триединому, чтобы книжонка отыскалась. Половина генштаба перерывает для тебя амодарскую столицу.

Какие молитвы? Похоже, Краму воткнули шило в одно место. Будь его воля, хоть сейчас бы рванул на попутках, чтобы рыться в горах макулатуры. Крам вообще нездорово помешался на разгадке нотного шифра и рисовал деревья на салфетках, на старых амодарских газетах, на обрезках картона. Как-то поделился:

— Слушай, ведь я, оказывается, видел нечто подобное, но не придал значения. А сегодня специально сходил, убедился. В клубе висит картина — дерево, в листве которого запутались ноты. Амодарская стилизация. Называется "Природа нам подпевает". Так амодары прививали своим детям любовь к прекрасному. Странные представления у них о прекрасном, согласись?