Понимая, что после подобного заявления, любой скандал с её стороны будет выглядеть, как покушение на авторитет матушки хозяина дома, Ника молча направилась к двери. Увра едва успела убрать с пути госпожи бадейку с грязной водой.

На чистенькой тряпочке, заботливо постеленной поверх сундука, в рядок красовалось всё её оружие, включая тяжёлый кривой кинжал, подаренный в Канакерне кузнецом Байдучем, блестящие прутки из нержавеющей стали и остатки пояса с деньгами.

"Она бы ещё каждую монетку по отдельности выложила! — мысленно взвыла девушка. — Чтобы лучше смотрелось!"

— Увра, бросай мочалку, потом домоешь! — распоряжалась за её спиной матушка регистора Трениума. — Иди на кухню, скажи Лукусу, чтобы приготовил госпоже Юлисе подогретого вина с мёдом.

— Слушаюсь, госпожа Септиса, — отозвалась невольница.

— Да пусть вино сильно не разбавляет! — крикнула ей вдогонку старушка.

Схватив пояс с деньгами, Ника торопливо сунула его под одеяло ровно за миг до того, как дверной проём заслонила сутулая фигура бабули.

— Ты погоди ложиться, — посоветовала та. — Сейчас Увра вернётся и поможет тебе раздеться.

— Я не тороплюсь, — проговорила внучка, присаживаясь на кровать.

— А это что у тебя такое? — старушка заинтересовалась разложенными на сундуке предметами. — Ой, а этот нож я ещё не видела. Здоровый какой. Откуда он у тебя?

— В Канакерне подарили перед тем, как в Империю отправилась, — ворчливо пояснила Ника. — Только он для меня слишком тяжёлым оказался. Вот я его всю дорогу в корзине и протаскала.

— Да, — согласилась собеседница, приподняв клинок, упрятанный в украшенные серебром ножны. — Это оружие мужчин. Даже тебе оно не по силам.

— А это что? — она взяла один из металлических прутиков, бывших когда-то частью инвалидного кресла Виктории Седовой.

— Отец нашёл где-то в лесах Некуима, — небрежно пожала плечами девушка. — Велел отдать какому-нибудь искусному оружейнику, чтобы кинжал сделал. Это железо очень прочное и почти не ржавеет.

— Каких только чудес в мире нет, — покачала сухонькой головой бабуля и спросила. — Ту рубаху, что на верёвке висит, ты сама шила?

— Пришлось, госпожа Септиса, — усмехнулась внучка. — Я три взяла, да только одна и сохранилась.

— Ну теперь-то она тебе без надобности, — авторитетно заявила Торина Септиса Ульда, тяжело опускаясь на табурет. — Здесь такую одежду только варвары носят.

— Пусть останется как память, — вздохнула Ника. — Буду иногда доставать из сундука и вспоминать, как мы с отцом жили в маленькой хижине среди дикого дремучего леса.

— Если только для этого, — пожевав ярко накрашенными губами, согласилась собеседница.

В комнату торопливо вошла рабыня с маленьким блюдом.

— Ну-ка дай сюда! — строго приказала матушка регистора Трениума.

Осторожно взяв коричневую пиалу, она сделала маленький глоток и удовлетворённо кивнула.

— То, что надо. Пей, внучка, и отдыхай. А я пойду посмотрю, как там дела у Гэаи. Матери-то некогда дочкой заниматься, так хотя бы я, старая, прослежу, чтобы она настоящей радланкой стала.

Едва стихли её шаркающие шаги, девушка приказала:

— Принеси мне ночную рубашку!

Но поймав непонимающий взгляд рабыни, поморщившись, вспомнила, что местные предпочитают спать обнажёнными.

— Помнишь, в чём я была утром?

— Да, госпожа, — вновь опустив глаза, кивнула собеседница.

— Вот за ней и сходи.

Переодевшись, Ника выпила тёплого вина с намешанным мёдом, и передавая Увре пустую чашку, негромко поинтересовалась у терпеливо ожидавшей невольницы:

— Ты кому служишь?

— Господин Юлис прислал меня к вам, госпожа Юлиса, — с лёгким удивлением ответила та.

— Тогда почему ты распоряжалась моими вещами по приказу другого человека? — вытерев платочком мокрые губы, племянница регистора Трениума зло глянула на растерявшуюся рабыню.

— Простите, госпожа Юлиса, — пробормотала Увра, втягивая голову в плечи. — Госпожа Септиса — хозяйка дома, я не могла её ослушаться.

В душе девушка понимала правоту несчастной невольницы, но помнила, что Риата как-то умудрялась исполнять повеления тётушки без ущерба для своей покровительницы. А эта несносная особа, похоже, готова бездумно выполнить любой приказ.

— Не могла, — вслух согласилась с ней Ника, предполагая, что их разговор, скорее всего, очень скоро дойдёт до ушей Пласды Септисы Денсы. — Но ты была обязана предупредить меня об этом!

— Но госпожа Септиса приказала перебрать ваши вещи прямо перед тем, как вы отправились на Ипподром, госпожа Юлиса, — еле слышно пробормотала рабыня.

— Не имеет значения! — подавшись вперёд, отрезала племянница регистора Трениума. — Ты вполне могла успеть предупредить меня о приказе госпожи Септисы! Это же мои вещи!

Последние слова она почти прошипела, буравя собеседницу разъярённым взглядом.

— Да, госпожа, — не поднимая головы, пролепетала та. — Виновата, госпожа, не наказывайте меня строго, госпожа. Я больше не допущу такой ошибки, госпожа.

— Сейчас же собери с верёвок все... мелкие вещи и сложи их в сундук! — приказала девушка, раздражённо подумав: "Нечего всем на мои трусы любоваться".

Получившая нагоняй служанка торопливо спрятала нижнее бельё госпожи на место, после чего вновь принялась тереть мочалкой и без того чистый пол.

Когда она унесла лохань с грязной водой, госпожа, вскочив с кровати, быстро спрятала пояс с деньгами в сундук.

Вернувшись в постель, она укрылась до подбородка лёгким одеялом, отметив про себя, что надо бы отремонтировать пояс и начать вновь его носить, иначе в один прекрасный день она может остаться совсем без денег. Вряд ли сами родственники польстятся на её крохи. Но вот за всех их рабов Ника не могла поручиться, особенно после того, как Финар передал Риате письмо от Ина Валия Дрока.

Вот только сейчас, когда рядом нет верной Риаты, придётся надевать пояс в одиночку. А это очень неудобно. Да и у тётушки могут возникнуть к племяннице неудобные вопросы по поводу столь странного предмета дамского туалета. В том, что хозяйка дома о нём узнает, девушка не сомневалась.

Гораздо проще носить с собой какую-нибудь драгоценность. Возможно, стоит купить на оставшиеся деньги браслет? Нет, он будет на виду, а в семействе Септисов ходить дома с дорогими украшениями не принято. Тогда стоит приобрести что-то вроде ожерелья и носить его под платьем, прямо на голое тело.

— Вот батман! — почти вслух охнула попаданка, резко садясь на кровати и испуганно зажимая ладонью рот.

У неё же есть ещё один сапфир, спрятанный во шве рукава рубахи почти подмышкой. Камешек небольшой, но удивительно насыщенного голубого цвета. Как же она могла о нём забыть?

"Совсем памяти не стало, — мысленно проворчала она, с трудом удерживаясь от того, чтобы сейчас же не броситься во двор и не проверить сохранность сокровища. — Вот только бабуля правильно сказала: "Здесь в такой одёжке не ходят". Камешек надо перепрятать так, чтобы всё время был на виду, но в глаза не бросался".

Кулон на шее и карманчик в трусах девушка после недолгого размышления тоже отвергла. Во-первых, не гигиенично; во-вторых, во время стирки подобная деталь нижнего белья просто не сможет не заинтересовать её служанку. Теперь Нике следовало помнить, что рядом с ней нет ни одного человека, которому она могла бы хоть сколько-нибудь доверять.

Когда солнышко стало клониться к закату, Увра, посчитав, что вещи уже достаточно прожарились, принесла остальную, висевшую во дворе одежду.

Глядя, как рабыня аккуратно складывает платье, девушка вдруг поняла, как сделать так, чтобы сапфир, находясь под рукой, оставался незаметным для окружающих.

Вот только к проведению операции по маскировке драгоценного камня следовало подготовиться заранее.

Не желая встречать любимых родственников в постели, племянница регистора Трениума встала, заявив в ответ на ворчание бабули, что ей гораздо лучше, и она сможет спокойно поужинать за столом.

Торина Септиса Ульда, сидя на скамеечке, рассказывала внучкам очередную историю из времён своей молодости, когда со стороны прихожей донёсся какой-то шум.

— Хвала богам, наконец-то вернулись! — прервавшись буквально на полуслове, облегчённо выдохнула старушка.

Не утерпев, Гэая вскочила и бросилась навстречу родителям.

Хозяева вошли на семейную половину, громко смеясь и переговариваясь. Прижавшись к матери, дочь с горящими от возбуждения глазами расспрашивала её о гонках, а та что-то объясняла, энергично жестикулируя руками.

Глава семейства, заметив племянницу, лукаво улыбнулся.

— Я вижу, вам уже лучше, госпожа Юлиса?

— Да, господин Септис, — поднявшись со скамейки и отвешивая короткий поклон, ответила Ника. — Госпожа Септиса приказала напоить меня вином с мёдом, и сейчас голова болит уже гораздо меньше.

— А это не прогулка с принцем так благотворно повлияла на ваше самочувствие? — насмешливо фыркнула тётушка, сгоняя с лица улыбку.

— Какая такая прогулка? — моментально встрепенулась бабуся, а Гэая, отстранившись от матери, вопросительно уставилась на двоюродную сестру.

— О чём вы только думали, госпожа Юлиса, шатаясь по всему городу с его высочеством? — вскричала супруга регистора Трениума. — Разве приличествует девушке столь древнего и знатного рода вести себя так вызывающе?! Если вы не цените свою репутацию, подумайте хотя бы о нашей!

— Я не шаталась, госпожа Септиса, — с достоинством возразила племянница. — Я шла домой.

— Бок о бок с молодым человеком! — возмутилась Пласда Септиса Денса. — У всех на виду!

— С его высочеством мы встретились на площади у входа в Ипподром, — подчёркнуто игнорируя ядовитое замечание тётушки, продолжила племянница, обращаясь к криво ухмылявшемуся дяде. — Принц выразил желание меня проводить. Я отказывалась, но он настаивал. И что мне оставалось делать?

Она вновь перевела взгляд на пылавшую праведным гневом хозяйку дома, но не дав ей заговорить, продолжила с прежним накалом:

— Не могла же я посадить его с сбой в паланкин? Тогда разговоров было бы ещё больше!

— Вам следовало объяснить его высочеству, что подобное поведение не к лицу сыну императора, — чопорно, подобно старой британской деве времён царствования королевы Виктории, заявила Пласда Септиса Денса.

Её супруг, с пьяным любопытством следивший за их разговором, насмешливо фыркнул.

"Ты хоть сама-то веришь в то, что говоришь?" — с раздражением подумала Ника, но вслух сказала, разведя руками:

— Увы, госпожа Септиса, принц меня не послушал.

— Ай да внучка! — залилась старческим дребезжащим смехом Торина Септиса Ульда, а Гэая смотрела на двоюродную сестру со смесью страха и восхищения.

— Если бы государь уже не попросил у меня вашей руки для принца Вилита, госпожа Юлиса, подобная прогулка вам бы даром не прошла, — ухмыльнулся регистор Трениума, погрозив ей пальцем. — Но уж если это случилось, то пусть весь Радл знает, что моя племянница скоро войдёт в род Тарквинов! Не так ли, дорогая?

Он лукаво глянул на супругу, всё ещё продолжавшую изображать из себя строгую классную даму из института очень благородных девиц.

— И всё равно! — упрямо проворчала та. — Подобный поступок бросает тень на всю нашу семью!

Покачав головой, Итур Септис Даум, пьяно махнув рукой, распорядился:

— Прикажите подавать ужин! Сегодня я намерен пировать со своими верными коскидами! Надо же и дома отметить нолипарии.

— Сейчас, господин Септис, — сухо отозвалась хозяйка дома и крикнула, направляясь на кухню. — Эминей! Куда ты запропастился, бездельник!

Позабыв о гонках и Ипподроме, Гэая подбежала к двоюродной сестре.

— Вы вот так прямо и шли до самого дома, госпожа Юлиса?

— Ну что ты, — поспешила разочаровать девочку Ника. — Прошли примерно с пол арсанга, потом я сказала, что очень устала и села в паланкин.

— Всё равно, — это много, — с завистью проговорила дочка регистора Трениума. — Наверное, это очень приятно, госпожа Юлиса, идти рядом с красивым принцем и не обращать внимания на всякие там сплетни?

— Приятно, — не стала скрывать собеседница.

— И чего взбеленилась? — глядя вслед гордо удалявшейся хозяйки дома, проворчала свекровь. — Вы же с ним уже жених и невеста. Вам вместе скоро детей делать, а тут, подумаешь, по улице прошли. Забыла, как сама с Итуром на диолиях обнималась.

— Но у нас с Вилитом ещё не было помолвки, — мягко напомнила старшая внучка. — Вот госпожа Септиса и беспокоится.

— Уж если государь сказал, то уж на попятную не пойдёт! — с непоколебимой уверенностью заявила Торина Септиса Ульда и недовольно проворчала. — Дурью она мается, вот и всё.

Женщины чинно ужинали на семейной половине, а из парадной части дома доносились неясные голоса, звон посуды и взрывы смеха.

Рабы регистора Трениума то и дело таскали туда блюда и амфоры, а его родственницы вели неспешный разговор, потягивая разведённое вино и заедая печеньками.

Ника наконец-то смогла поделиться своими впечатлениями о Ипподроме и гонках. Слушательницы изредка давали пояснения и обращали внимание на то, что она не заметила.

— На праздниках в честь Питра и Аксера устраивают бои пугнаторов, — проговорила бабуля и пояснила для старшей внучки. — Ну, для призовых бойцов.

— Отец рассказывал, — кивнула та. — Только я уже не помню: они проходят тоже на Ипподроме, или в Радле для этого есть другие места?

— На аренах, — пояснила старушка.

Ника энергично закивала головой.

— Ну, конечно! Теперь вспомнила!

— В нашем регисте есть Арена Кикила, — не обращая на неё внимание, вдохновенно продолжила рассказчица. — Только она деревянная и старая. Сын уговаривает наших богатеев сложиться и построить каменную, но те что-то не спешат порадовать граждан.

— В Кринифии в прошлом году такая открылась, — прожевав кусок, сообщила Пласда Септиса Денса.— Тогда ещё отпущенники Липид и Варий Мниуссии в честь своего покровителя трибуна Герма устроили травлю волков и медведей. Зрелище, говорят, было потрясающее.

"Значит, местные гладиаторские бои ещё только начали входить в моду", — подумала попаданка, машинально кивая головой.

Помогая хозяйке раздеться, Увра негромко поинтересовалась:

— Мне ложиться с вами, госпожа?

— Вот ещё! — возмущённо фыркнула девушка. — Спать будешь на полу. Под кроватью шкуры и одеяло. Не замёрзнешь.

— Да, госпожа, — проговорила рабыня с явным облегчением.

Утром, пока невольница бегала за водой для умывания, Ника потихоньку надрезала узкий поясок, которым подвязывала платье, а чтобы придать повреждению более-менее естественный вид, как могла растрепала края прорехи.

Одеваясь, она заметила "аварию" и долго сетовала по этому поводу. Поскольку запасным племянница вовремя не озаботилась, она попросила тётушку отпустить свою рабыню на базар.

— Пусть подберёт какой-нибудь пояс, а то этот того и гляди развалится.