Маги без времени

Я не жалею времени.

— Что сеннера сказала тебе? — прошептал я.

— Се... — Мира запнулась. — Сеннера?

— Мать назвала Лунную Деву "сеннерой". Это значит "девочка" на их языке.

Мира помолчала. Потом шепнула мне на ухо.

— Она сказала доверять тебе. Она сказала: "Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры".

— Она не говорит так просто, — поправил я, засыпая. — Должно быть ещё что-то.

И провалился в сон.

С самого утра все были как на иголках. Танильмо ничего не спрашивал, но мне казалось, что он всё понял и так. Землеведы и охранники собирались быстро и молча, тщательнее обычного проверяли упряжь и чистили оружие. Торговец с сыном смекнули, что дело неладное, коротко посовещались и подошли к Танильмо. Тот выслушал их, кивнул и отвернулся.

Торговец с сыном поехали узкой тропкой, уходящей в сторону. Наши пути разошлись.

Во мне не было к ним зла. Они шли своим путём и не обязаны были сражаться и умирать на чужой войне.

На завтрак сегодня был только горячий шоколад — пряный, густой, дающий быструю силу и ясное сознание, но не отяжеляющий тело. Я выпил полную кружку, грея о неё руки и смотря вперёд — там, над гладью горного озера, шла караванная тропа.

Перевал Хазрат.

Хорошее место для засады, его не обойти коротким путём.

Танильмо подошёл ко мне, проверяя на ходу, как выходит меч из ножен. Спросил:

— Как считаешь, маг, продолжать ли нам идти прежней дорогой? Мы можем вернуться и выбрать другой путь.

— Все пути одинаковы, — сказал я. — Только одни длиннее, а другие короче. Не меняй планов.

Танильмо пожал мне руку, забрал пустую кружку и ушёл. Я отправился седлать коня. С каждым разом это получалось у меня всё лучше и лучше, хоть я и понимал, что настоящим всадником мне не стать.

— Грис, я могу держаться рядом, — сказала Мира, подъезжая. Её лошадь была спокойнее моей, да и держалась она в седле лучше.

— Вам нельзя, — сказал я.

— Я могу просто быть рядом. Мы можем быть рядом.

Я покачал головой.

— Вы и так со мной.

Мира не стала спорить, развернула лошадь и двинулась в хвост каравана.

А я выехал вперёд.

Двое чернокожих охранников двинулись со мной рядом, двое замыкали караван. Я заметил, что в тыл отправили тех, кто помоложе. Подмигнул одному из охранников, старому рубаке со шрамом через щеку. Я не знал его имени, охранники держались наособицу, но у них он был за главного. Чернокожий улыбнулся в ответ кособокой улыбкой и спросил:

— Что нам делать, молодой маг?

— Охраняйте меня, — сказал я.

— Мы умрём? — уточнил старший охранник.

— Когда-нибудь мы умрём все, — ответил я. — Но не сегодня.

Он кивнул, больше ничего не спрашивая.

И мы двинулись к перевалу.

Я не знаю, когда и откуда ко мне пришла уверенность в том, что нас ждёт. Может быть ещё вчера, вместе с сырой магией, сожжённым временем, клубящимся в святилище Лунной Девы.

Но я знал чётко, будто уже влил время в дозорные руны, где и кто нас ожидает.

Караванная тропа шла по отрогу горы, слева внизу — озеро, справа — уходит вверх крутой скалистый склон. Стоит миновать озеро — и тропа станет совсем широкой, мягкой и удобной для спуска, уйдёт к широким степям... Но нас не хотят туда пустить.

Три десятка лучников на этом склоне, за валунами. Некоторые валуны подрыты, под них заведены брёвна — одно усилие, и покатятся вниз, на тропу.

На крутом склоне, уходящем к озеру, у самой тропы, в месте, неудобном для атаки и потому особо опасном своей неожиданностью, затаилось ещё полсотни человек с кривыми короткими саблями.

Все — и лучники, и бойцы ближнего боя — были кочевниками. Обычные степняки, привыкшие и мирно гонять скот, и безжалостно сражаться друг с другом за пастбища, и грабить чужие караваны. Им посулили большие, огромные, по их меркам, деньги — и они не устояли, хотя обычно не трогали землеведов.

Я не держал к ним зла — они уже все умерли, хоть и не знали об этом. Опасность не в них, опасность в тех, кто их нанял. И здесь моя магия была бессильна, ей противостояли чужие рунные заклятия.

Кстати, на степняках они тоже были — незримые искусные щиты, отклоняющие стрелы и мечи, в какой-то мере закрывающие и от магии.

Придержав поводья, я остановил коня. До перевала и засады оставалось сотни три шагов.

— Проверить? — спросил охранник, ехавший по мою правую руку. Он понимал, что не вернётся с этой разведки, но голос его не дрогнул.

— Нет, — ответил я и поднял левую руку.

Стало очень тихо. Таились степняки в засаде, застыли караванщики за моей спиной.

Я начертил в воздухе Лагуз — Озеро, руну воды и интуиции, мягкую и податливую. Потом перекрыл её руной Перт — кладезем памяти, руной знаний и постижения сути вещей.

И начал вливать в руны свою жизнь.

Беда любого рунного мага в том, что мы экономим время. Понимаем, что надо колдовать сильнее, но остаёмся в плену иллюзий, что хватит слабого усилия. Тратим сто раз по дню, вместо того чтобы один раз затратить месяц.

Я влил в руны месяц. Полгода. Год.

Озёрная гладь открылась для меня. Я познал глубины вод и породы рыб. Увидел, где на дне белеют звериные и человеческие кости, где скрыты брошенные на удачу монеты и обронены золотые кольца. Я мог ступить на воду — и она удержала бы меня. Я проследил судьбу каждой капли — в озере не было родников, вода в него стекала с гор, с дождями и облачной росой. Вода дремала в каменной чаше, но помнила свой путь по склонам.

Я влил в руны ещё три года.

И поднял воду вверх.

Озеро вспучилось исполинским пузырём, заплясало, будто капля, упавшая на раскалённую сковороду. Голубовато-синий пузырь поднялся в воздух — и ринулся вверх по склону, вопреки всем законам мироздания. Бурлящая волна гребнем прошла вверх, перемахнула тропу, подхватила с собой кусты, валуны и вопящих, пытающихся бежать степняков — и понесла их ещё выше в горы, на вскочивших из-за камней лучников. Некоторые в отчаянии стреляли в водяной вал, некоторые попытались выстрелить в меня, но триста шагов — это слишком много даже для длинного лука, что уж говорить о коротких луках кочевников.

Вода накрыла их — и повлекла вверх.

Лошадь подо мной дрожала мелкой дрожью, но не пыталась бежать. Лошади боятся рунной магии и впадают в ступор, когда рядом слишком много сырого времени.

Я поднимал руку, указывая путь воде, пока не понял, что влитое время иссякло. Руны вибрировали, прося ещё немного моей жизни, и во мне разгоралось желание отдать им всё, отдать до конца, но я остановился и развеял Лагуз и Перт.

Водяной вал остановился, застыл, бурля грязной, утратившей чистоту волной. Внутри потока мелькали, бились друг о друга изломанные тела, кривые сабли, лопнувшие луки.

Потом вода покатилась назад.

Мелькнули вялые контуры тел, мутные водовороты, прокатились валуны — и вся масса воды с грохотом вернулась в озёрное ложе. В воздухе стояла холодная туманная морось. Пахло мокрой грязью. Вода в озере плескалась, будто чай в чаше.

Соскочив с коня — неудачно, колено отозвалось болью, я пошёл вперёд. Конь противился, мотал мордой. Старший охранник положил руку на гриву коня, что-то зашептал, успокаивая. И они пошли за мной.

Я опустил левую руку, разминая пальцы. Я не знал, кто ждёт меня впереди, но боялся, что их будет двое.

Тропа под ногами была мокрой, скользкой. Валялась сабля с обломанным остриём, простой обмотанной кожей рукоятью. Оружие небогатого степняка, из тех мечей, что поколениями передают от отца к сыну, не из-за богатства оружия, а из-за бедности хозяина. Теперь его долгий путь прервался.

Тел нигде не было — и то хорошо.

Пройдя тропу до середины, я увидел рыбу, слабо бьющуюся в грязи. Мелкая озёрная форель, оглушённая ударом, но живая. Наклонившись, я поднял рыбу, размахнулся и бросил вниз, в озеро.

Она не долетела. Упала на каменный склон с неприятным шмякающим звуком.

Я обернулся, посмотрел на охранников. Улыбок на их лицах не было.

Я пошёл дальше.

Только бы не двое.

Пожалуйста, только бы не двое.

...Не стоит загадывать желания, судьба всегда найдёт лазейку в твоих мольбах.

Их было четверо.

Только один из них был регулятором. Молодой, лицо незнакомое, но я научился их узнавать и видеть спящую руну Ансуз.

Трое других были рунными магами. Все — средних лет, значит, имеют достаточно времени для волшебства. Хуже всего было то, что одного я знал. Мастер Креберт, мой наставник в первые годы учёбы в Академии. Когда я покидал её стены, Креберта прочили в деканы и поговаривали, что он дорастёт до ректора.

Мастер Креберт и пять лет назад был очень хорошим магом.

Вряд ли двое других слабее. На одном были одежды Мастерской, на другом — Школы магии. На груди у всех — цепи со звёздами деканов.

Перехватить нас послали трёх боевых магов. Может быть, трёх лучших боевых магов Тёмной Империи.

И ещё регулятора, в теле которого в любой миг может возникнуть сам Властелин.

— Атаковать чародеев, рунный мастер? — спросил охранник.

Я покачал головой. Они шутя отмахнутся и от целой орды наёмников.

Маги и регулятор ждали меня сразу за перевалом. Стояли посреди дороги, не прячась, не прикрываясь пока никакими щитами. Я не чувствовал и засадных рун. Может быть, они хотели начать с разговора.

Ещё раз вызвав в памяти руны, я поднял руку и помахал им.

Мастер Креберт помахал мне в ответ.

Улыбнулся.

Он не был совсем уж добреньким наставником, а я хоть и был у него на хорошем счёту, но в любимчиках не ходил. И всё же я был ему благодарен за науку, он научил меня многому, а несколько раз прикрыл глаза на шалости и глупости, что ещё важнее. Мастер Креберт всегда особо хвалил меня за бережливое отношение к времени, за то, что я ценил каждый миг и не спешил превращать его в волшебство. Он и сам был таким же — жадным до жизни, по-хорошему скуповатым на время магом.

Он слушал мои слова, когда я приносил клятву верности Тёмной Империи, рунной магии и собратьям-волшебникам. Он был свидетелем моей клятвы и, значит, хранителем моей чести.

Я точно знал, как пойдёт наш разговор...

Мастер Креберт воскликнет: "Грис, мальчик, как ты постарел! Нельзя так тратить время!" Покачает головой и вспомнит какой-нибудь случай из обучения, памятный нам обоим. Потом представит своих спутников. Предложит поговорить по-хорошему. Подойдёт ко мне, обнимет, сокрушённо покачает головой. Скажет, что повелитель ценит своих магов и никогда не поздно покаяться. Что они отвезут меня и Миру в Тёмную Империю, а караван землеведов мирно проследует дальше. Что если я проявлю благоразумие, всё будет хорошо. Что сопротивляться трём магам и регулятору — самоубийство, я ведь это понимаю? Я буду кивать, потом наотрез откажусь, и на глазах Креберта покажутся слёзы. Он развернётся и пойдёт обратно, я ведь не стану бить в спину своего учителя.

Потом мы станем строить руны и вливать в них жизнь.

И в какой-то миг я пропущу смертельный удар или упаду на подкосившихся ногах лицом в холодную грязную землю, умирая от старости.

Потому что один против четверых — не воин.

...Я улыбнулся мастеру Креберту в ответ.

И выстроил перед собой рунный узор с амулета Акса Танри.

Столько дней и ночей я провёл, изучая эти руны, что они всплыли перед глазами мгновенно...

Манназ — Человек, в центре.

Альгиз — Жизнь и Смерть, кольцом вокруг.

Турс — Шип, руна удара, вплетённая в Альгиз.

Вуньо — Радость и Горе, сопровождающие Альгиз.

Наудиз — Нужда, налево.

Гебо — Дар, направо.

Шесть рун раскрылись передо мной.

И я впервые дал узору то, что он хотел.

Время!

Четыре года моей жизни вошли в Манназ, и руна запылала в воздухе великанским подсвечником — трёхметровой высоты столб белого огня, разделивший меня и врагов. Альгиз с шипением, будто горящая змея, обвил его красно-чёрным пламенем. Турс выстрелил четырьмя дымчатыми щупальцами в магов. Зелёным огнём замерцала руна Вуньо. Наудиз и Гебо распахнулись серыми крыльями.

Лица магов исказились от неожиданности. Я видел, как возникают перед ними рунные щиты. Как разгорается на лбу регулятора руна Бога.

Это не имело значения.

Рунный узор Акса Танри пробивал всё.

Ещё один год моей жизни вошёл в Манназ — и щупальца Турса обвили врагов.

Но ничего не происходило, руна ждала, она хотела больше, больше, больше моей жизни!

Да подавись ты!

Я закричал, раскидывая руки, — Наудиз и Гебо заколыхались, будто крылья.

Мне незачем жалеть своё время, рунный узор Акса Танри неотразим, но даёт слишком сильную отдачу.

Я влил в Манназ десять лет жизни.

Руна взревела, полыхая огнём, становясь почти вещественной и твёрдой.

Турс ударил.

Во врага и отдачей в меня.

Это было нестерпимо больно, так, что у меня подкосились ноги — и я рухнул на колени. Дыхание перехватило, жгучей болью сдавило грудь, сердце билось, пытаясь пробить рёбра. Малая толика отдачи была слишком сильна, чтобы её выдержать.

Три мага и регулятор бились в корчах. Но если маги умерли сразу и их тела плясали как марионетки, то регулятор никак не хотел умирать — и упрямо смотрел на меня ненавидящим взглядом Тёмного Властелина. Смотрел, пока его ноги с хрустом ломались в коленях, смотрел, когда оторвалась правая рука, смотрел, когда лопнул левый глаз, и из глазницы полезла серая жижа.

И только когда я оскалился в ответ и потянулся к рунам, желая влить в них ещё десяток лет, — лицо регулятора помертвело.

Тёмный Властелин бежал с поля боя.

Хрипя и харкая кровью, я встал. Ноги тряслись и не хотели держать, при вдохе в груди клокотало, но мне было всё равно. Сколько там ещё у меня есть? Пять лет, десять, двадцать? Да неважно! Я всё могу! Я повернулся к охранникам, засмеялся. Мне хотелось спросить их, чего хотят они. Я всё могу сейчас сделать! Я всё исполню! Я полон волшебства!

И тогда старший из охранников свесился с коня и ударил меня рукоятью сабли в лоб.

Когда я открыл глаза, болело всё. Больше всего — грудь, дышать было тяжело, словно меня уже похоронили и навалили поверх комья тяжёлой зимней земли.

Но ещё болела голова, ныло колено и жгло глаза.

Значит, я жив.

Лицо Миры надо мной было спокойным и собранным. Ни слезинки в глазах, ни тени сомнения. Она убрала с моего лба влажную тряпицу, опустила куда-то, прополоскала, отжала и положила вновь — прохладную и несущую облегчение. Мы были в нашей палатке, где-то рядом слышались голоса и ржание лошадей.

— Ты колдовала? — спросил я. Слова дались неожиданно легко.

Мира покачала головой.

— Нет.

— Не лги, Мира. У меня всё рвалось в груди — сердце, лёгкие... Я бы не выжил без магии.

За спиной Миры показалось ещё одно лицо.

Танельмо.

— Ты плохо выглядишь, караван-вожатый, — сказал я. — Словно... постарел на пару лет.

Танельмо кивнул.

— У тебя цепкий глаз. Да, на пару лет. Неужели ты думал, что караван-вожатый землеведов не владеет рунами?

Я прикрыл глаза. Подумал немного. И сказал: