— Он всегда был очень добрым мальчиком, — с почти материнской гордостью ответила ему МакГонагалл, проигнорировав презрительное фырканье Снейпа. — Но с тех пор, как он решил поступать в Аврорат, он намного серьезнее отдается учебе.
— Мистер Поттер собирается в авроры? — спросил Мельтон.
— Да, он поставил меня в известность об этом еще в конце прошлого года.
— Вы не можете всерьез рассматривать подобную карьеру для юноши. Ни в коем случае! Не с его уникальным даром истинного учителя! Вы понимаете, насколько у него редкий талант? Вы обязаны объяснить ему всю серьезность...
— Не думаю, что мы можем указывать мальчику, по какому пути идти ему в жизни, — впервые открыл рот Дамблдор и чуть не подавился под взглядом Мельтона, ясно говорившим: «Как будто не этим ты занимался всю его жизнь». Но это выражение глаз почти сразу пропало, и директор решил, что ему показалось. «Стареешь, Альбус, так недолго и совестью обзавестись».
— А эти чары иллюзии, — услышал директор продолжающийся разговор и восторги Флитвика. — Необыкновенно! Не видел ничего подобного уже лет шестьдесят. Надо будет попросить показать формулу и пасы, — продолжал тот бубнить себе под нос, углубившись в себя и сопоставляя различные виды заклинаний иллюзий. — Существенные расхождения с общепринятым принципом... материальность 100%, матрицы сознания. Невероятно!
— И вы, полагаю, уже забыли, что мальчишка влез в чужой план занятий, перевернул урок с ног на голову, но, поскольку все опять обошлось без жертв, вы готовы на него едва ли не молиться! Директор, я требую его наказания!
— На каком основании?! — гневно воскликнула МакГонагалл.
— Он перебил мне все зелья!
— Вы еще не видели, каков ущерб! К тому же это просто несчастный случай!
— Как и всегда, в том, что касается Поттера! Начиная с его рождения!
— Я не позволю тебе оскорблять память моих лучших студентов! — возмутилась Минерва. — Лили была чистым ангелом, и ее сын полностью пошел в нее!
— А по-моему, в своего остолопа — папашу!
— Да как ты...
— Не думаю, господа деканы, что здесь время и место для подобного разговора, — прервал их полный умиротворения голос Дамблдора. — Не при посторонних.
Он кивнул на удивленного Мельтона и стоявшего с отвисшей челюстью наблюдателя из Министерства. Помона и Филиус, привычные к подобным перепалкам деканов двух враждующих факультетов, давно отошли в сторонку, оживленно переговариваясь и восторгаясь успехами своих подопечных. Деканы замолчали, но продолжали сверлить друг друга злобными взглядами.
— Хм, — прочистил горло проверяющий. — Прошу прощения, но профессор Снейп отчасти прав. — Северус самодовольно улыбнулся МакГонагалл. — Мистер Поттер позволил себе самовольно вмешаться в Министерскую программу обучения и, согласно указу 2367, параграф 57, подпункт 432 директивы отдела образования, это карается...
— Не думаю, что это применимо, мистер Дегрис, ведь я сам попросил студента продемонстрировать учащимся свой успех.
— Вот именно — продемонстрировать, а невозможный мальчишка перетянул все занятие на себя, как всегда добиваясь обожаемого им внимания к своей излюбленной, но абсолютно никчемной персоне!
— Юноша действительно невозможен, — улыбнулся Мельтон на ярость Снейпа. — Но я действительно ни капли не сожалею. Это незабываемое зрелище!
— Действительно, мистер Дегрис, о каких министерских санкциях может идти речь, когда мы присутствовали при историческом событии! — воскликнула МакГонагалл, которую не на шутку взволновали как перспектива допуска министерских чиновников к ее студенту, так и возможные последствия для него.
— Впервые в истории почти сотня учеников переместилась с первой попытки! — добавила все еще пребывающая в эйфории Спраут.
— Я не совсем это имел в виду. Конечно, перемещение с первой попытки — выдающееся достижение, особенно в таком масштабе, но... — начал Мельтон и внезапно запнулся. — О, — улыбнулся он, — кажется, я единственный обратил внимание, что никто из молодых людей так и не произнес заклинания для аппарации.
Глава 12
— Гермиона, — робко обратилась к девушке Джинни.
— Да, — оторвалась та от пергамента.
— Гарри — что, с кем-то встречается? — решившись, выпалила Уизли.
— Насколько я знаю, нет, но ты сама догадываешься: мы на эту тему с ним особо пространные беседы не ведем. Спроси лучше у брата, — иронично посоветовала Гермиона.
Глаза Джинни на одно короткое мгновение по-лисьи сузились, и в них блеснул какой-то недобрый огонек. Гермиона тонко подметила даже столь незначительные изменения в лице девушки.
— А почему ты спрашиваешь?
— Ну, понимаешь, я позвала Гарри в Хогсмид сегодня, а он мне ответил, что — да, он тоже придет в «Три метлы», но чуть позже, — на Грейнджер снова смотрела «сама невинность Джин». — Ты же знаешь, как он мне всегда нравился, и как я к нему на самом деле отношусь. Конечно, я для него всегда была только младшей сестрой его лучшего друга, но надеялась, — безнадежный вздох, — что однажды он посмотрит на меня по-другому. Ну, честно, Гермиона, какой из меня теперь ребенок? — воскликнула она и повернулась, демонстрируя отнюдь не детское телосложение. — Может, у него уже кто-то есть, и он потому отказывается встречаться со мной или позвать на свидание. Гермиона, будь другом, выясни, а? — умоляюще посмотрела младшая Уизли на подругу.
— Прости, Джинни, но мне примера твоего брата во как хватило, — та провела ребром ладони над своей головой. — Я не хочу его провоцировать. Видит Мерлин, уж без чего-чего, а без воплей Гарри я как-нибудь проживу.
* * *
Он ждал уже почти полчаса и, зная извечную пунктуальность Гарри, уже был готов запаниковать и, плюнув на все, броситься в замок, что, впрочем, также было совершенно не в его характере. Однако месяц мучительных сомнений, догадок и неизвестности, последовавший за летом, полным нервозности и беспокойства, абсолютно измотал Люпина. Он не знал причин и не понимал следствий. Он просто сделал все, как просил Гарри в последнем письме, которое принесла Хедвиг ранним утром первого сентября.
Скандал и окончательный разрыв отношений был тщательно спланирован и сыгран. Ремус отвечал и подавал свои реплики лишь потому, что с утра старательно себя накручивал, сидя в новой штаб-квартире Ордена. Предсмертное же письмо Сириуса, загадочное и, без сомнений, им написанное, было страшной неожиданностью, едва не испортившей весь сценарий. Позже Люпин полностью разгромил отведенную ему комнату, что, в принципе, лишь придало правдоподобности событиям, и в итоге было всеми списано на легендарные вспышки ярости, которым подвержены все оборотни. Теперь уже без исключений. В конце концов, он ведь темное существо, и даже если раньше за ним подобного не водилось, то теперь его темная сущность, наконец, себя проявила, и отныне его следует опасаться. С него ведь вполне станется выдать Орден Сами-Знаете-Кому, и как только Альбус может доверять «этому»? Рем был готов проклясть свой сверхчувствительный слух, улавливая на каждом шагу лишь слова подозрений и страха. Мерлина ради, разве он давал повод так о себе думать?!
Это было единственным, что они о нем думали. Люди, с которыми он общался большую часть своей жизни, которые знали, сколько эта змееподобная тварь отобрала у него. И никому из них не пришло в голову, что причиной разгрома были отчаяние и вина. И облегчение, что Гарри действительно жив и здоров, и неважно, где он там пропадал. А потом был практически месяц тишины без малейшего объяснения. И теперь он опаздывал.
Наконец, чуткое обоняние уловило приближающийся запах. Запах, но не звук. Ремус не смог подавить улыбку, понимая, что Гарри специально приближается с подветренной стороны, соблюдая своеобразный этикет оборотней и не желая заставать его врасплох. А ведь Гарри бы смог. Улыбка стала гордой.
С нетерпением ожидая начала своей преподавательской деятельности в Хогвартсе, Ремус даже представить себе не мог, насколько маленький сын его друзей не будет соответствовать его ожиданиям. Наконец-то получив возможность и позволение Дамблдора познакомиться с мальчиком, Ремус был вынужден признать, что все в ребенке его обескураживало: начиная с рассказов о первых годах учебы и кончая наличием у него карты Мародеров. Несмотря на явное внешнее сходство с Джеймсом и унаследованную от него же неугомонность, он был другим. Ремус, используя возможности, недоступные обычным магам, подмечал детали, скрытые от чужих глаз под покровом этой очевидности. Одно это говорило о том, что мальчик в свои тринадцать лет необычайно умен, и оставалось загадкой, почему этого больше никто не замечал. Ответ был прост: потому что Гарри им этого не позволял. Но даже ему оказалось не под силу обмануть обостренные инстинкты оборотня. Глядя на мальчика, Ремус видел человека, который не нуждается в чьей-либо помощи или одобрении, точно знающего, чего он хочет, как этого добиться, и способного полностью сосредоточиться на цели. Он видел взрослого — с блестящим умом, с понимающей и сострадательной душой — независимую, полностью сформировавшуюся личность, с превосходным умением играющую роль маленького ребенка. С первого мгновения Ремус чувствовал в Гарри Поттере силу, которая рано или поздно заставила бы покориться любого. Он видел могущественного мага, лидера, способного повести за собой... которому просто нужно еще немного времени. И тогда Люпин принял твердое решение, что отныне его новая задача — следить, чтобы больше с Гарри ничего не случилось, и плевать, насколько она не соответствует директорским планам! Ради блага этого ребенка Ремус был готов разорвать Дамблдора на мелкие кусочки, впервые, на своей памяти, сходясь во мнении со своим волком. И тем более сильный шок он испытал, поймав своего подопечного на ночных прогулках в Запретный Лес.
Конечно же, он знал, что ночами Гарри бродит по замку, но однажды, обходя периметр за несколько дней до полнолуния, он уловил уже почти исчезнувший шлейф запаха Гарри, тянувшийся в сторону леса. Ремус до сих пор помнил панику и страх; непривычные ощущения, когда, снова совпав в реакциях с волком, тело без сопротивления человеческой половины отдалось на волю инстинкта защиты своего детеныша. Адреналин толкал кровь по венам и артериям, волосы вздыбились, мышцы напряглись, как натянутая струна. Он бежал как никогда в жизни, впервые почувствовав в человечьем обличье то же самое, что обычно овладевало им в волке: легкое головокружение эйфории от полной свободы и полёта, словно какая-то неведомая сила поднимала его над землёй. Он поймет это значительно позже, когда у него появится возможность успокоиться и обдумать произошедшее, но в тот момент ничто не имело значение. Все поглотил страх. Главным было успеть, не опоздать. Время будто замерло для оборотня, когда его обострившийся нюх распознал еще один запах, присоединившийся к аромату Гарри. Волк зарычал, набираясь сил от своих злобы и страха и свободы. От всех возможных источников — ведь ему потребуются силы, возможно, в последний раз, но его детеныш будет жить, даже если за это придется заплатить своей жизнью... И все для того, чтобы вылетев на маленькую полянку, увидеть чрезвычайно удивленного Гарри, вставшего между ним и готовыми атаковать акромантулами.
Начав обучать мальчика способности бесшумного передвижения, он не представлял, насколько тот уже хорош в этом мастерстве. В лесу Гарри становился похож на тень — легкую, бесшумную... опасную. Он был здесь словно дома и без намека на страх забирался в самую гущу Запретного Леса, туда, где даже Мародеры в полном составе ни разу не рискнули побывать. Иногда Ремус устраивал на него «охоту», но ни разу не поймал. Гарри путал следы и, кажется, даже менял запах, заставляя Ремуса носиться за ним по тропинкам и бурелому. Игра прекращалась только тогда, когда надоедала самому ребенку и, подкравшись, он наскакивал оборотню на спину, опрокидывая в опавшую листву и прижимая к горлу какой-нибудь прутик на манер кинжала. И неважно, в какой из своих двух ипостасей Ремус в тот момент пребывал. Люпин этому радовался безмерно. Он ликовал. Никто из зверья никогда не сумеет навредить его детёнышу. Пусть Гарри всего лишь человек, но духи леса признали его и подарили защиту. Сириус же принимал свой проигрыш тяжелее, как, впрочем, и всегда, но легко смирился, поняв возможную выгоду.
Несмотря на предупреждение, появление юноши было внезапным, и Ремус снова позволил себе улыбку гордого учителя. Не потревожив ни единого листка, не наступив ни на одну из ломких веток, даже не создав лишнего воздушного движения, Гарри буквально соткался из воздуха в паре шагов перед ним. Люпин озадаченно нахмурился, увидев, что он с головой закутан в темную мантию, явно не ученического покроя.
— Что за маск…
— Стоп. Выпей, — раздался из недр капюшона свистящий полушепот, и ему протянули маленькую склянку темно-синего цвета.
— Что это?
— Оно заблокирует твои воспоминания на ближайший час-полтора так, что не пробьется и сильнейший легилимент.
Кивнув, оборотень запрокинул голову и глотнул сладковатое зелье.
— Действует? — спросил Ремус минуту спустя и усмехнулся. — Я уже привык, что действующее зелье должно быть отвратительным на вкус.
— А это какое? — с мальчишеским интересом спросил Гарри, рассматривая глаза, ставшие сплошной синевой без белков, радужки и зрачка. — Ты хорошо видишь? У тебя глаза изменились, — пояснил он.
— Как всегда, — пожал тот плечами. — На вкус нейтральное. Ты не пробовал?
— Мне это больше не нужно, — с легкой усмешкой ответил парень, выпутываясь из слоев ткани.
— Откуда ты о нем узнал?
— Я стал читать умные книжки, Реми, и не только те, что подсовывал мне ты, — улыбнулся Гарри. — У нас час.
— Кто написал письмо?
— Сириус.
— Не обманывай, Гарри. Я не почувствовал его запах.
— Прости, неверно выразился, писал его я, но под диктовку Сири.
— И ты, зная, что там написано, заставил меня продолжать этот бездарный спектакль дальше?! Говорить все эти гадости? Я ведь никогда так не думал! Никогда!
— Я знаю, Реми, — Гарри крепко обнял его. — Прости меня, прости, если сможешь. Я понимал, как все будет тяжело, поэтому попросил о встрече перед полнолунием. Знал, что нельзя загнать зверя обратно сразу, если выпустить.
— Зачем, Гарри? — усталым, тихим голосом спросил Люпин.
