Зверь лютый Книга 27. Чума

"коллективные представления являются совершенно иной вещью, чем наши понятия...".

Это — смерть "общечеловекнутости". Люди — разные. У них разные понятия, разные связи между этими понятиями, разное понимание причин и следствий.

— Но есть же общечеловеческие ценности!

— Сперва ощути себя красным попугаем...

Коллеги! Я понимаю, что у нас с логикой... сложные отношения. Но... Для того, чтобы изменить историю — надо изменить аборигенов. Для этого — понять их. Вчувствоваться в эти... "партиципации". Вы способны всей душой ощущать себя "красным говорящим петухом"? Умильно кукарекать над своими недавно снесёнными яйцами? Радостно запихивать найденного червячка в горло горланящим потомкам?

Только искренний ответ "да" открывает путь к состоянию "истинный попаданец".

Те, кто пренебрегает "первобытностью сознания", получит нож в спину:

"туземец, возвращаясь с рыбной ловли с пустыми руками... обязательно подумает, что этот человек и, есть колдун, и при первом удобном случае он внезапно нападет на него и убьет".

Вас убьют не за то, что вы сделали или не сделали — из-за возникших в мистическом сознании "партиципации".

Если враги сдохли, то "ихнего серого журавля залягал наш предок — священный кулан". Пойдём же и затопчем их насовсем!

Где тут место для брюшнотифозной палочки?

"...мышление... непроницаемо для опыта".

* * *

Новые и новые отряды перебирались через реку. Грабили мёртвых, дорезали еле шевелящихся живых.

Ничего нового: мародёры — неотъемлемая часть не только каждой средневековой эпидемии, но и любой политической, техногенной или природной катастрофы. И в третьем тысячелетии тоже.

Кроме табунов, стад и отар, башкорты тащили вещи и людей.

"... у 10% переболевших острое носительство продолжается до 3 мес.".

Из десяти тысяч переболевших, оставшихся в досягаемости башкортов — тысяча "острых носителей". Часть зарубили на месте, часть не перенесла перегона "к новому месту жительства". Сотни три стали двуногой живностью в юртах "свободолюбивых" хозяев.

В сентябре — мор у кипчаков, к концу октября — в прибарахлившихся родах башкортов. Включая те, которые не мародёрничали: осень, время откочёвки на зимовья. Роды встречаются, торгуют, обмениваются. Мародёры продавали менее храбрым собратьям хабар, скот, полон.

"Резервуар и источник инфекции — человек".

Эти "резервуары и источники", обрадованно купив их по дешёвке, "свободолюбы" растащили по своим стойбищам. Где новых челядинок ставили на обычные женские занятия. Включая приготовление пищи.

Чёрные тряпки — символ мора — поднялись и по ту сторону Волги.

По кыпчакам тиф ударил сразу по всей орде. Башкорты получили более растянутый процесс. И в более тяжёлое время: роды становятся на зимние кочевья, нужно делать запасы на зиму.

Как обычно в здешнем континентальном климате, вдруг резко похолодало. На промёрзшей до звона голой земле под ледяным ветром шуршала и звенела льдинками редкая щетина заиндевевшего ковыля. Потом легли снега.

Зима в Степи — всегда время смерти. Но когда у половины — понос, у другой — бред... Если днём никто не принесёт дров — к утру в юрте все покойники. И больные, и здоровые.

Здесь не Афины с мягким средиземноморским климатом. Не стотысячный город, вынужденно объединённый общей бедой. К заражённому кочевью никто не подойдёт. Всякие христианские глупости типа ухода за прокажёнными, омывания язвенных, пляски безногих и прозрение безглазых... мать Тереза, сёстры милосердия...

Здесь — родовая этика. Род — един. Он процветает — целиком. И вымирает — целиком. Главное правило — единство своих. Помогай своим. "Свои" — в становище твоего рода. Только. В соседнем — не свои. Разной степени этого "не".

При виде чёрного флага над юртами соседей, у нормального человека, после естественной тревоги, искреннего сочувствия, печали от утраты знакомцев, проскакивает такая... прагматичная мыслишка:

— Вымрут. Бедненькие. А майно останется. Скот разбредётся. Может, уже собирать их отары? В степи у источников ссор не будет, места стоянок опустеют... пастбища освободятся.

Ничего личного. Просто жизнь. В которой главное — еда. У которых главное было другое — потомства не оставили.

Хомнутые сапиенсом произошли от обезьян. Не от всяких, а конкретно от падальщиков. Произошли. Но процесс этот не завершён.

Эпидемия не пошла на север: буртасы и суваши рабов не покупают. Булгары в обычное время, может и купили бы, но из-за завинчивания налогового пресса, нынче и от своих избавляются. А вот на юг...

Волга вниз от Луки и все её притоки понесли возбудителей инфекции. А как иначе? Изолированный бетонный накопитель для фекалий возле каждой юрты, регулярно посыпаемый хлорной известью? О чём вы?

Палочка живёт в воде две недели, в почве — четыре. При этом смывается в воду. Которая — "Волга впадает в Каспийское море" — отправляется в Саксин. Где далеко не все имеют колодцы. Туда же идёт перепродажа рабов. Вместе с вещицами из вымерших половецких становищ.

В Саксине — мор.

Моя тамошняя команда не пострадала: Афоня усвоил, что воду надо кипятить, новых рабов ему не надо. В Саксине живёт около десятка "меньшинств" — разных "не-титульных" религиозных общин. Они сразу "закрылись". А вот по посадам ударило. Скученность населения, вода из реки, отсутствие канализации...

По счастью, пришла зима.

"Усатым палкам" не смертельно: выживают 60 дней во льду. Правда, не размножаются. Ждут весны.

Прошедшие осенью дожди, потом таяние снега, половодье — сделали то, что люди делать не умеют: канализация, смыв возбудителя. В Каспийской воде возбудитель дохнет.

Что общего между проводкой расшивы по Нижней Волге и брюшнотифозной палочкой в мочевом пузыре прачки? Ничего? — Это зависит от вас. От ваших знаний, соображения. Мир — един. Найди в нём связи, примени их. К своей пользе. Это — вечная задача. Не только в попадизме.

— Что-то, Точильщик, вид у тебя сильно довольный. Как у кошки, которая до крынки со сметаной добралась. Рассказывай.

— Тут дело такое... "Тифозная Мэри" сработала. Даже больше, чем мы предполагали. Двух зайчишек — одной стрелой. Трёх: кыпчаки на правом берегу, башкорты на левом, и в Саксине "козёл в халате" — копыта откинул. Новый, вроде, разумнее.

Точильщик довольный ушёл. Я почесал затылок. Как-то мне такое... Ну и ладно, весной синепарусный "Кон-Тики" пойдёт без проблем, ни слева, ни справа серьёзных сил не соберут. Степняки разбежались. Те, кто не вымер.

Проредили. Может, поумнеют?

Куда делась эта женщина, "Тифозная Мэри" — не знаю. Искали, спрашивали, не нашли. В таких катастрофах бесследно пропадают и знатные, вятшие люди. А уж кухонная, недавно взятая рабыня... Без родовых связей, друзей, соседей... Безымянный прах в Степи. Даже имени её никто вспомнить не мог.

Вернее всего умерла. Точно — не от брюшного тифа. Тут у неё прочнейшая защита — иммунитет. Но есть неизбежные спутники морового поветрия: голод и холод... От них иммунитетов нет. Ещё в конце зимы к ослабевшим становищам приходят из степи голодные волки... Выжившие в смертельной болезни не всегда радуются своей удаче.

* * *

У меня есть моё "хорошо". Например: защита от брюшного тифа. Меня, тебя, других. Это — прогресс.

"Прогресс есть удаление от смертельных опасностей".

Я — удаляю. Людей. От смертельной опасности в форме брюшнотифозной палочки.

Для прогресса нужны ресурсы. Я не требую их от тебя, у меня — "всё есть". Из, например, торговли. От тебя ничего не надо. Только не мешай. Не мешай мне делать себе, тебе, твоим детям средство защиты от смерти в бреду "пятнистой горячки".

У тебя есть твоё "хорошо" — хабар, полон, бакшиш... шёлковая занавесочка, серебряные решты, шитый золотом халат... Ради своего "хорошо" ты мешаешь мне делать моё "хорошо". Твоя "свобода размахивать руками" закончилась у кончика моего носа. Но ты лезешь своими ручонками с саблей дальше, к моему горлу, в мой карман.

"Конфликт ценностей".

Так вот: тебя не будет. И не важно кто ты: "непокоренный" башкорт, "степной таракан" кыпчак или "чёрный клобук" огуз. Или ещё кто. Я иду своей дорогой. И убираю с неё помехи. Как торил пути на Руси Илья Муромец, строя мосты, выбивая разбойников, хоть бы и "соловьёв".

Я понимаю твою родовую честь, твоё племенное мышление. Я тебе никто. Не кулан, не журавль. Чужак, мусор. Я уважаю твоё мнение. И возвращаю его тебе. Ты — мусор. Тебя надо смести. Ничего личного, просто жизнь. И твоя смерть.

"Твоя" — не потому, что я лучше. Просто я могу принести тебе твою смерть, а ты мне — нет. Если бы ты мог — ты бы меня убил. Не смог.

У тебя был выбор. "Тройник исходов", "Каловая комбинаторика". Если бы ты понял — выбрал бы осознанно. Как Куджа. Ты — не понял. Твоё понимание — твоя забота. Не понял — помер.

Ты — ошибся. Ты шёл к этой ошибке всю свою жизнь. И жизни семи поколений твоих предков. Твои родители — добрые, милые, славные люди — учили тебя "правде". "Первобытному мышлению". Как учили их самих, как учили всех в твоём народе. Пели песни и эпосы, сказывали былины и сказки. Давали образцы для подражания и стереотипы поведения. В которых твой народ — всегда прав.

"Лемминги не могут ошибаться. Ибо их много".

Особенно — твои "лемминги", родные.

Тебя не научили думать самому. "Все — как один". "Мы — вместе".

Это — здорово, это — приятно. Когда твой бий, выражая волю народа, пошёл грабить трусливых купчишек на синепарусной лодеище, ты тоже пошёл. Со всеми. В восторге. Трепеща от предвкушения новых красивых вещей, великих подвигов, сопричастности к воинскому братству, к народному единению. Тебя не гнали, ты — сам. Добровольно. Стадно. С радостью.

Ты — не виноват. Тебя не научили. Думать.

Ничьё — твоё. Незащищаемое — твоё. У слабого, у чужака — отбери, твоё. А разве бывает иначе? Так поступали великие предки, об этом поют акыны, таково воля богов.

Ты, и сотни таких же, молодых, сильных, храбрых... отправились за подвигами, славой, богатством... Грабить. И повстречались с "усатыми палками".

Можно повторить плач Меркуцио из Вероны: "пошли на корм червям". Твоё мясо сгнило в земле, от тебя остался только костяк.

Жаль. Ты мог стать ете-ата нового рода, твои аллели могли умножиться в детях и внуках, стать частью генофонда твоего народа, человечества. Увы, все твои достоинства и таланты сгнили. Ты никому не стал предком. Просто потому, что тебя не научили думать. О себе. С тебя могло начаться новое шежере. Но ты остался в старом. В героическом, славном, древнем... В чумном могильнике.

"Родоначальник" потому так и называется, что, отринув прежний род, в котором он родился, создаёт, "начинает" свой, новый. Не ты.

Ты мешал. "Удалению от смертельных опасностей". Прощай. "Дальше — тишина".

* * *

Вечером заглянул к Маре, среди прочего спросил:

— Мара, у тебя ж новый микроскоп есть? Тут недалеко скотомогильник свежий. Пошли кого-нибудь из своих чумоведов. Подозреваю, там другая зараза. Покрупнее, спорами. И ядовитее. "Персидский огонь" (сибирская язва, антракс). Рот и ноздри держать закрытыми. Хоть и редко такое бывает, но смертельно. Карантин — 2-3 дня. Давай.

В ночном кошмаре привиделось посыпание патогенами полосы в Великой Степи. Вёрст в тридцать шириной. На пути татаро-монгольского нашествия. От Иртыша до Арала. Спрыгнуть с Тяньшаня на параплане с мешком на заднице. Летишь себе, а сзади белый порошок хвостом сыпется...

При потере четверти личного состава на марше монгольское войско...?

"Пришли мыши и погрызли колчаны".

Мда... решение. А по Иртышу вымрут многолюдные города кыпчаков, отмечаемые путешественниками ещё в 14 в. И вообще все, кто пьёт воду из реки. Аж до Обской губы.

"Спалить дом, чтобы зажарить поросёнка" — старинная английская мудрость.

Там — не мой дом. Пока.

Слухи о моровом поветрии в Усть-Маломе вызвали панику у соседей. Чиновники эмира, воины, торговцы бежали на юг, за Каму. Булгарский князь из Ак-Кэрмен ("Белая крепость") в устье Вятки удрал на другой берег. Опустевшая крепость была занята моим отрядом. Попытка прежних хозяев отбить городок окончилась неудачей, сам князь был ранен, вскоре умер.

Ожидался конфликт с Булгарией. Но покойник отказывался "выжиматься досуха" по воле эмира. Инцидент был преподнесён Абдуллой как моя, пусть и малая, помощь блистательнейшему в его трудах по установлению мира и порядка. Эмир был рад взвалить на меня заботу об умиротворении бунтующих северных племён: у него были серьёзные проблемы в центральных и южных областях.

— Отдать мои исконные владения?!

— Отдать? Зачем? Чисто в подержание. Пока не успокоится и благоустроится. А иначе... оттуда сюда полезут.

В Каму была пропущена моя флотилия из четырёх ушкуев, водомерки и "Кон-Тики". Которая доставила в "Белую крепость" ещё один воинский отряд, поселенцев, припасы.

"Демонстрация флага" оказалась полезной: бунтующие данники эмира сообразили, что могут защититься от гнева блистательнейшего и взыскания недоимок, джизьи и прочего, приняв моё подданство. "Сменить хозяина". Конечно, "Усть-Ветлужское соглашение" тоже требует "дай". Но оно ограничено по времени и, в нынешних условиях форсированного восстановления казны победоноснейшего, просто выгоднее. Лучше отдать "десятину во всём", чем "излишки всего".

Моё предложение было поддержано воинскими отрядами, блокадой реки, множеством интересных товаров. Включая лекарство от морового поветрия.

Лекарство? — Концентрат клюквенного сока с травами, по три капли на стакан кипячёной воды в день. Никому не вредит, но придаёт уверенности. Укрепляя лояльность к новым хозяевам этих мест.

Плацебо полезно и само по себе. Особенно — при наличии веры в могущество "Полуночного Колдуна". А тут и витамины есть.

Множество селений по Вятке, по её притокам, приняли мою волю, мой закон.

Огромная петля, образуемая Вяткой, дополняемая Чепцой и её притоками, вывела к истокам Камы. Мои изыскатели двинулись оттуда вниз, к нашей уже "Белой Крепости". Заглядывая по дороге в устья впадающих в Каму рек.

Есть такая речка — Вишера. По которой пойдёт (в РИ) Чердынская дорога. Путь в Сибирь через Чердынь русские получили после похода в 1472 году. Спустя 11 лет этой же дорогой ходили на Пелым князья Фёдор Курбский и Иван Салтык Травин.

Другая интересная речка чуть ниже — Чусовая. По ней (в РИ) шёл в Сибирь Ермак Тимофеевич.

Третий путь: Бабиновская дорога. 260 вёрст сухого тракта, основной путь (в РИ) в Сибирь два века. Сорок мужиков построили за два года.