Обмануть пророка

— С кем? — не понял Скорый.

— Ну как "с кем"? С Ульем, конечно.

Дальше пошли молча. Пашка переваривал услышанное.

Как можно дружить с планетой? Или... выходит это не планета? Тогда что? Остров? Но вопрос остаётся — как можно дружить с островом.

Дом Шила был освещён тусклым светом керосиновых ламп. Там пьяно кричали мужики, визгливо смеялись женщины и стеклянно билась посуда.

— Суки... Машкин сервиз... — прошипел Шило, — всех зарежу. Осколки заставлю сожрать...

— Ну, — спросила Бабка, — с чего начнём?

Короткий подсказал:

— Пошли сначала к нам. Посмотрим — чего там так тихо и темно.

Бабка предупредила Пашку:

— Скорый — готовься. Твоё дело всех усыпить. Не намертво, но всех. Опыт у тебя уже есть...

Открыли решетчатую калитку. Без скрипа — хорошо смазанные петли.

На крыльце сидел солдатик и смотрел в небо. Бабка дёрнула Пашку за полу. Солдатик всхрапнул и повалился с крылечка лицом вниз.

Бригадные перешагнули через тело и вошли в прихожую.

Бабка повертела головой.

— Никого... Наверху тоже. Зря зашли... Давайте к тем гулякам.

По улице прошла патрульная четверка. В сторону накрытых "лешим" бригадных даже не глянули.

Калитка в ограде Шила была сплошная, деревянная. Как и весь забор.

Бабка-сенс, постояла прищурившись. Потом сняла рюкзак, бронежилет и задрала камуфляж:

— Давай, Скорый.

Пашка тоже заголил пузо и прижался к командиру. Бабка, как за руку, ментально потащила его в здание и, также ментально, указывала на находящихся там людей. Закончили за пару минут. Павел отвалился от Бабки и покачнулся. Та сунула ему фляжку с живцом.

— Хлебни... — и скомандовала — За мной.

И смело открыла калитку. А Шило, шедший последним, аккуратно, без стука, её прикрыл.

На крыльце с террасой валялись три бойца охраны. Бабка покрутила удручённо головой:

— Бардак, блин...

— Что с этими будем делать? — спросил Шило.

— Да пусть спят.

В большой гостиной, на полу, среди битой и целой посуды, среди еды и салфеток (кто-то, засыпая под Пашкиным ударом, стянул со стола скатерть) валялись полуодетые тела. На диванчике расположилась парочка так и уснувшая в процессе соития. Вся панорама, освещаемая невнятным светом керосиновых ламп, выглядела как площадка съёмки какого-то порнофильма.

Бабка гадливо прошипела:

— Власть, бля... И эти суки говорят нам о морали и нравственности...

Шило скинул свой рюкзачок. Извлёк из него полиэтиленовый фартук, аккуратно одел его. Потом достал медицинские бахилы, раздал всем по паре, обулся сам. Все достали из рюкзаков и натянули резиновые перчатки.

Ромка вытащил из наплечных ножен узкий кинжал с лезвием чёрного цвета. Повёл плечами:

— Ну, что — всех?

— Да, Ромочка, всех подряд.

— Баб тоже мочить?

Бабка задумалась.

— ... Не... Баб не надо. Пусть утром визг поднимут. Эффектно получится.

И вытащила из своего рюкзака скрутку больших мусорных мешков.

— Помоги Короткий.

И начала засовывать в мешок первое тело.

Пашка попробовал предложить иной вариант:

— Бабка, может не надо так кроваво. Я сделаю всех, как Кондрата, и всё.

— Можно, конечно. Но так эффектней. Эти смерти должны быть показательными. Понял? Показательными. Потому, что это — не просто убийство, это — казнь... Но не это главное... Главное, что "погасить мозги" в Полисе могут всего несколько человек. В их числе — Зиночка и наша Беда. А вот так, — она ткнула в покойников, — эту пьянь может зарезать любой.

-Понял, — кивнул Дугин.

Когда закончили с одним мужиком, перешли к другой тушке. А Шило деловито чиркнул бритвенно-острым лезвием по горлу спящего, распластав шею почти до позвоночника, и аккуратно завязал полиэтиленовую горловину.

Пашка несколько затупил и спросил:

— А зачем именно в мешки?

— Традиция, — объяснила Бабка.

— Ага. А почему сначала в мешок а потом по горлу?

— А ты хочешь чтобы мы окровавленные трупы совали в мешки... Не тупи, Паша! Если восстановился, то помогай.

Пашка нашёл в куче тел Ксиву и начал натягивать на него шуршащую упаковку. Потом оттаскивал готовых двухсотых к двери и укладывал их в аккуратный рядок, ровняя головами по линии ламината.

Видимо, потеря сил при использовании Дара притупила его эмоции. Он как-то бесстрастно выполнял эту кошмарную работу. Но, всё же, на мясницкий труд Шила старался не смотреть. Слишком жутко выглядела в полутьме демоническая фигура здоровенного мужика в фартуке, хозяйственно и рационально лишающего жизни спящих людей.

Пашка обнаружил "министра иностранных дел", лежащую у подножия лестницы, и спросил у Бабки:

— Мила, тут эта... Которая приходила детей проверять. С ней что делать?

— Алиска, что ли?

Бабка постояла, подумала. Потом махнула рукой:

— В мешок.

На всё, про всё, ушло полтора часа. Тех, что валялись кучей на Машиной кровати, стащили на первый этаж. Мужиков "упаковали", баб побросали в кучу. Всего вышло девятнадцать штук жмуров.

Шило не спеша прошёлся по комнатам, внимательно всё осмотрел. Достал фонарик, попросил.

— Лампы погасите.

Короткий пояснил Пашке:

— Ультрафиолет.

Прошлись по вестибюлю, задули керосинки. Шило пошастал по дому, посветил хитрым фонарём, спустился со второго этажа:

— Всё в порядке. Можем уходить.

Неспешно пошёл в ванную, вышел, отряхивая стилет от воды, аккуратно снял фартук, перчатки и бахилы, свернул всё, засунул в полиэтиленовый мешок, а мешок в рюкзак. Чёрт возьми... Шило оказался специалистом по заметанию следов.

Глава 33. Интересная семья

В половине третьего вернулись домой.

Спать никто не лёг. Сидели в Бабкином кабинете, в уютных креслах, попивали чай, рассуждали. Бригадные вели себя так, словно ничего не случилось.

— А ведь в городе нет профессионального следователя. Савва-то с нами, — вспомнила Бабка.

— И что? — спросил Шило.

— Без Саввы они даже не поймут что там случилось.

А вот Пашка только сейчас понял — что они сделали. Они банально и хладнокровно, как профессиональные заплечных дел мастера, убили два десятка человек, и он активно участвовал в этом безобразии. Подкатила тошнота. Он откинулся на спинку, закрыл глаза и постарался своим Даром успокоить самого себя. Получилось.

Мозгами-то он понимал, что сделал правильное дело.Но психика его не послушалась, вот и результат.

Он сидел откинувшись в кресле и думал.

Переворот... Революция... Эти слова звучат угрожающе и кроваво. Но это до того момента, пока ты не начал действовать. Пока мысль о необходимости физического уничтожения негодяев (или тех, кого ты считаешь негодяями) не переросла в действие. А дальше переработка человеческого материала превращается в рутину, в скучное, монотонное занятие. И это ужасно. Это жутко. И неправильно.

Вон Шило. Он заражённых рубит, как капусту на огороде, так же и имунных кромсает. Перевёл их в разряд опасных существ и дальше не заморачивается. Как сказал один киноперсонаж: "Бритвой по горлу и в колодец".

Бабка спросила:

— Паша. Ты уснул?

— Нет. Поплохело с непривычки.

— Так ты же говорил, что воевал...

— Ну, не так же. К такому надо привыкнуть...

Бабка дёрнула бровью, хмыкнула удивлённо. Как будто знала о Пашке нечто такое, что не вписывалось в рамки его сегодняшнего поведения. Что уж тут его предшественник творил? Да ещё с таким навыком стрелка и с таким Даром.

Шеф спросила с некоторой иронией:

— Терзаешься?

— Вы знаете... — задумчиво ответил Пашка, — Вот Шило, добрый человек, любящий муж и отец... Я увидел его совершенно по другому... У меня бы эти мешки всю оставшуюся жизнь перед глазами стояли.

Шило долго и внимательно смотрел на Скорого, а потом объяснил коротко:

— У меня перед глазами стоят лица моих Женьки и Сашки, которые плачут от голода.

И вдруг разразился несвойственной ему длинной тирадой:

— Вот вы смеётесь, когда я говорю, что надо мочить всех...

Бабка его перебила:

— Да никто над тобой не смеётся.

— Смеётесь, смеётесь. Но только вот... Вот если власть будет у Ксивы — мои дети останутся голодными. А если придёт Сладкий — мои дети станут наркоманами. А если придёт Уфа, то мои дети станут голодными наркоманами. И ещё они перестанут быть людьми... С чего я взял? Да я потерся с такими как Уфа. Я их хорошо знаю...

Все подавлено замолчали. А Бабка спросила:

— А, к примеру, Алмаз?

Шило посопел раздражённо:

— Ну... Был он у руля, бля. И чё?... Почему он не построил Приют? Почему это сделали мы, а не он? Почему не он, а мы построили кучу пепелацев и вынесли нахрен Пахтаабад?... Ну ладно, Пахтаабад Алмазу по хрену, но почему он не сделал электричество, так как мы? Почему у нас в Приюте куча телефонов, а в городе и десятка нет?... Понимаете, бригада, у меня к Алмазу хренова туча вопросов и ни одного ответа...

Бабка удивлённо смотрела на Шило. Да и все остальные не ожидали от него такой речи.

— И что ты предлагаешь? — осторожно поинтересовалась шеф.

— Да что я могу предлагать? Можно подумать, меня кто-то спрашивает... Но я знаю одно — пока к власти не придёт кто-то из наших, в городе ничего хорошего не будет... Да чё там, бля, "хорошего"! Ничего даже нормального не будет.

Он махнул безнадёжно рукой и замолчал. И все тоже подавленно молчали. Мда... Задал Ромка работу мозгам.

— Тогда, что? Будем брать власть? — тихо спросила Бабка.

— Придётся... — вздохнул Короткий.

— Придётся всех без исключения убирать. Расчищать место, — добавил Пашка.

Командир подвела черту:

— Так... Ладно... Потом поговорим. У нас впереди ещё работа. Всем надо отдохнуть.

— Пойду-ка я, действительно, вздремну, — объявил Скорый.

— Да и я бы не прочь, — поддержала Бабка.

И все поднялись в свои каюты, с твёрдым намерением "придавить на массу".

Бабка включила верхний свет и тут же его выключила.

На кровати, свернувшись калачиком, спала Тьма.

Мила зажгла ночник, приложила палец к губам.

— Тсс. Пусть спит.

Они разделись, стараясь не брякать кучей навешенного на них железа и осторожно залезли на кровать. Пашка, как всегда посредине между женщинами. И тут Таня проснулась. Зевнула.

— О. Привет... Вы, что — уже всё сделали?

— Да, золотце, мы закончили... — прошептал Паша. — Почти. Остальное завтра с утра.

Милка упёрлась ладошкой Пашке в бок и начала толкать его к Тане. Он намёк понял. Повернулся к Тьме и осторожно обнял её.

Та вздохнула полусонная и прижалась к Пашке, потёрлась лицом о его щетину.

А Бабка настойчиво толкала его в спину. Он усмехнулся. Ну что ты с ней будешь делать? Незаметно отвёл назад руку, погрозил пальцем. Толчки прекратились.

Пашка сам разобрался с этим вопросом. Осторожно прижал разморённую Танечку к себе, поцеловал в щёчку. Она удовлетворённо вздохнула подставила губы. И Пашка "заколдовал".

Начал с пальчиков на руках. Он целовал их, отслеживая реакцию женщины. Таня блаженствовала.

Тогда он медленно начал ласкать Танино тело руками, пальцами, губами, языком, нашёптывая ей нежные непристойности. И она отвечала, сладостно охая. Изгибалась, подставляя себя под его бесстыжие губы.

Наконец Танечка закатила глаза, округлила ротик, задышала часто и тяжело, с пристанываем. И Пашка аккуратно навис над ней.

Он хотел проникнуть в неё бережно, но Тьма сама резко подалась ему навстречу и внезапно забилась в судорогах сладострастия, зажала рот, сдерживая вопль.

Мила подвинула ей подушку. Таня схватила её и, прижав к лицу, металась так, что подбрасывала центнер Пашкиного веса.

Когда Тьма затихла, Пашка собрался было покинуть её, но она обхватила его руками и ногами. Прохрипела:

— Нееет!

И задвигалась, давая понять, что ей необходимо продолжение.

То, что, с этого момента, происходило между ними, перешло в разряд нереального...

Он — ментат, пусть и слабый, и она — эмоционатор первого Дара... Эта смесь давала потрясающий эффект. Блаженство от Тани вливалось в Пашку, усиливалось его Даром и снова вливалось в Татьяну, чтобы тут же вернуться к нему увеличенным вдвое.

Этот резонанс чувств, это нарастание счастья, несло в себе заряд такой мощности, что в самом конце действа, когда в пароксизмах любви забились оба, они оба же и потеряли сознание.

Паша очнулся от нашатыря.

На краю кровати сидела Бабка со смоченной ваткой, и с испугом вглядывалась в Пашкино лицо.

— Ну, вы, ребята, и даёте... Я так перепугалась, когда вы выключились. Ты — как?

— В порядке.

— Тогда слезь с дамы, бугай. Раздавишь мне бойца.

Он тяжело отвалился на бок. Милка занялась Татьяной.

Та, когда очнулась, безумным взглядом нашарила Пашку и рывком прижалась к нему, обхватила кольцом рук, словно боялась, что он исчезнет. Пашка поцеловал её в макушку. Танечка застонала и подняв к нему лицо, заискала его губы. Снова наплыла теплая волна блаженного желания. Руки заблуждали, дыхание сбилось.

— Таак... Второй заход... — констатировала Бабка...

Танечка уснула. Выключилась, даже без Пашкиного "снотворного".

Пашка лежал на спине. Только и мог сказать.

— Ну, и ну...

Милка объясняла:

— Дождалась девочка. Настрадалась... Ну, теперь, хоть по ночам не будет рыдать... Понял, как она тебя любит?

— Мда... У меня все мозги нараскоряку... Так не бывает.

— Бывает, Паша, бывает. Тут и не такое "бывает".

Помолчала и добавила:

— Она на мою сноху сильно похожа...

Мила прилегла рядом, на своё законное место. Потянула Пашку за плечо, поворачивая к себе.

— Ну, что? Я тоже так хочу...

— Погоди, Мила. Я ополоснусь под душем.

Короче — уснуть не удалось.

Глава 34. День пятый. Сверло и Сладкий

Новый день начался со стука в дверь.

Бабка, сонным голосом прорычала:

— Да входите уже! Открыто.

Савва сначала засунул голову, оглядел благочинную обстановку. Потом влез сам. Следом заскочила Янка-Заря:

— Бабка, там в городе чёрти-что творится!

— А сколько времени?

— Восемь. Без десяти. Да ты послушай! Там всё правительство в тару упаковали!

Бабка прикинулась валенком:

— В какую ещё тару? Что ты несёшь?

— Ничего я не несу. Я пошла послушать — чего шумят... А там...

Савва спокойно поправил:

— Мы с Яной сходили, послушали — что говорят. В городе чрезвычайная ситуация. Практически всё правительство вырезали. И несколько депутатов тоже. Они пьянку устроили в доме Шила, вот там их и накрыли.

Зашёл уже одетый Шило.

— То есть — в моём доме устроили, суки, пьянку?

Янка подтвердила:

— Да. Там, говорят, такой погром. Шлюхи проснулись, смотрят — мешки аккуратно рядочком лежат. Ну, они один открыли... А там Гравёр с перерезанным горлом. Орали на весь Полис.

— Так... Подожди... — обеспокоено вылезла из кровати Бабка в ночной сорочке, — а почему "практически всё правительство"? Кого-то пропустили?

— Некоторые в пьянке не участвовали. Эти целые. А меня вызывают... Нет, не вызывают... Меня просят вернуться на работу — надо расследовать преступление.