Фолклендское коммандо

Я думаю, что последнее объяснение менее вероятно. У пилотов противника было всего несколько секунд, чтобы захватить цель и выполнить свои процедуры применения оружия, пытаясь избежать ракет и зениток. Я думаю, что они атаковали первое, что увидели — это корабли, размещенные в точках, где появятся первые самолеты. Чисто логически, было бы неразумно атаковать эскортные корабли вместо других судов. Они были самыми опасными целями, которые могли быть заменены из Великобритании, в то время как войска и десантные корабли заменить было невозможно — и они были самыми уязвимыми.

Потеря "Канберры", большого и всеми любимого корабля, с таким количеством людей на борту, поставила бы под угрозу всю экспедицию. Политические и военные последствия были бы огромны, как и проблема благополучного возвращения нас домой.

Дневные часы были заполнены сигналами "Красной тревоги", воздушными налетами и напряженным ожиданием. Постоянные сообщения с мостика теперь содержали полезную информацию: количество, направление и тип воздушных налетов, количество жертв и, что было самым важным для боевого духа, количество сбитых аргентинцев.

В первый же день мы сбили 18 самолетов, потеряв один "Харриер", причем "Ардент" был подожжен, а затем потоплен, "Аргонавт" серьезно поврежден, а "Антрим" получил бомбу в полетную палубу, на которой мы недавно находились — и которая, к счастью, не взорвалась. Подсчет был жизненно важен, позволяя каждому человеку на борту судить, сможем ли мы выдержать такой чудовищный ответ аргентинцев на нашу высадку. В воскресенье усилия аргентинских ВВС были удвоены, волна за волной самолеты с воем проносились, бросая перчатку противовоздушной обороне Королевского военно-морского флота, отчаянно сбрасывая бомбы, затем выполняли противозенитный маневр, и петляя, уходили на север, чтобы встретиться с боевым воздушным патрулем "Харриеров" на своем пути домой.

Запись в дневнике:

"Воскресенье, 23 мая. Эти аргентинцы совершенно не чтят субботу. Это был еще один день воздушных налетов — с последовательностью внезапных, очень кратких сообщений:

"Красный уровень воздушной тревоги."

"Налет неизбежен."

"Волна в 40 милях и приближается."

"Обнаружены два "Скайхока" и три "Миража".

"БАП (боевой авиапатруль) движется на юг для прикрытия."

"БАП вступил в воздушный бой в 10 милях к югу."

"Воздушная тревога, воздушная тревога, 4 "Скайхока" с кормы."

В этот момент все бросаются на пол, а я под массивный дубовый стол в кают-компании, закрывая голову руками.

"Говорит старший офицер, счет до сих пор два "Скайхока" и "Мираж". "Антилопа" сообщает о попаданиях."

"Говорит капитан; "Антилопа" выглядит в порядке, "Бриллиант" и "Аргонавт" получили попадания каждый."

Слухи и контрслухи изобилуют:

"У "Антилопы" дыра в правом борту, но похоже, она держит пары".

"Авиагруппа из шести "Миражей" примерно в восьмидесяти милях на норд-вест, и кажется, держится".

"Похоже, авиагруппа сопровождает транспортный самолет С-130, возможно с грузом продовольствия. Есть несколько идей на этот счет."

"Желтый уровень воздушной тревоги. Противоожоговым комплектам отбой."

Все встают и снимают белые асбестовые капюшоны и перчатки, прерванные доклады и совещания по планированию продолжаются.

"Красный уровень воздушной тревоги. Надеть противоожоговые. Волна обнаружена в 40 милях и приближается".

"Авиагруппа из 6 "Миражей", БАП движется от "Инвинсибла" на перехват."

"Воздушная тревога. С правого борта по носу. Укрыться. Укрыться."

Все буквально падают на палубу и корабль сотрясается от грохота пулеметов и равномерных хлопков "Эрликонов". "Бах-ву-у-у-ух" ракет "Си Дартс", когда они улетают, добавляется к шуму, как только он начинает стихать.

"БАП сбил один "Скайхок", и считается, что два "Миража уничтожены."

Когда реактивные самолеты поражаются ракетами, они взрываются полностью, так что можно подумать, будто их никогда и не было, и что ракета просто взорвалась в воздухе. В одну секунду рядом с нами пронзительно вопит реактивный самолет, а потом просто коричневое облако или вообще ничего.

Ракеты убивают с помощью "неразрывного стержня" — плотно уложенного гибкого стального прута, длиной около 100 футов (прим. 30 м), формирующего конус диаметром 6 дюймов, заполненный взрывчаткой. Ракета имеет датчик, который выбрасывает стержень наружу на определенном расстоянии от самолета. Его рубит, словно гигантской косой, вихрем высвобожденного металла.

Когда самолеты получают попадания из пушек, от них обычно отлетают куски, потом они разбиваются. При попадании в жизненно важные части, они взрываются, оставляя небольшое маслянистое, коричневато-черное облако.

Аргентинцы в настоящее время теряют около 50%, что не может быть хорошо для их морального духа. Они, кажется, не отклоняются от курса, когда по ним запускают "Си Дартс", которми необходимо управлять. И поэтому они не так хороши, как ракеты "выстрелил и забыл" вроде "Си Вульфа". Боб Хармс был на "Арденте", который затонул вчера, но мы слышали, что он в порядке"

Мы слышали, что патруль из 3-го парашютно-десантного батальона попал в засаду, где было около 50 аргентинцев. Координаты этого места были всего в нескольких тысячах метрах от той точки, где мы были высажены с вертолета двумя ночами ранее.

Это был большой удар — мне казалось, что это могли быть только остатки аргентинской роты с Фаннинг-Хед. Мы нашли всего несколько тел и взяли менее дюжины пленных. Похоже, мы позволили большинству из них сбежать.

Запись из моего дневника гласила:

"На борт доставили восемь человек раненых из 3-го десантного батальона. Двое из них пролежали на полу кают-компании большую часть дня.

Они были тяжелее всех — пулевые ранения в голову, и про них думают, что они, скорее всего, умрут. У одного был проломлен череп и кровь заливала ему лицо. Голова и лицо медленно распухали. Ему поставили внутривенную капельницу и его глаза время от времени открывались, но безучастно. Только очень хороший хирург в лучшей операционной мог бы попытаться разобраться с ним. Другой был еще хуже — с пулей в голове. Его глаза были открыты и продолжали двигаться, даже, казалось, следили за тем что происходит, но у него было то очень тревожное, пустое выражение лица, которое, кажется, есть у всех с серьезным ранением головы. Они оба были очень бледны и неподвижны, их головы были обмотаны пропитанными кровью, с ошметками грязи и вереска, перевязочными пакетами, которые наложили их товарищи.

Я оставался с ними около часа, чтобы дать санитару перерыв на кофе. Я чувствовал себя физически больным, потому что они были так похожи на трупы, и психически больным, потому что их мог подстрелить противник, который убежал от нас в то первое утро.

Их увезли сегодня днем — вероятно, уже мертвыми. Они оба были очень молодыми парнями. Я думаю, что десантники сделают радикальную переоценку ситуации. Их будущие операции будут иметь довольно безжалостный характер.

Эта печальная и задумчивая дневниковая запись очень скоро была опровергнута последующими событиями. Оба пострадавших с травмами головы были доставлены на берег. Хирурги оперировали всю ночь, спасая обоих. Один очнулся от наркоза и назвал, когда его спросили, свой личный номер.

Сама засада оказалась не аргентинской, а случаем "синие по синим", когда собственные войска стреляют друг в друга. Патруль 3-го десантного батальона вернулся к своим батальонным позициям с неожиданного направления и из-за путаницы был обстрелян другими ротами того же батальона. В интенсивном огневом бою, который продолжался некоторое время, дальность стрельбы составляла около тысячи метров, то есть за пределами эффективной дальности пуль калибра 7,62 мм. Воздействие пуль было намного слабее, что позволило жертвам оправиться от ран, которые при меньших расстояниях оказались бы смертельными.

Много позже мне сказали, что в районе к северу от Фанниг-Хед было обнаружено много тел, с ранами, в основном, от осколков снарядов. Я почувствовал и сожаление от причастности к их смерти, и облегчение моей ноющей тревоги за последствия нашего "гуманитарного поведения" в ходе операции. Похоже, я все-таки не оставил группу выживших, которые пошли убивать наших друзей.

Вернувшись на борт "Интрепида", я написал письмо домой. Опустив его в ящик в кают-компании, я задумался, о том, что написал, и спросил у почтальона, могу ли я забрать письмо. Это должно быть, была обычная ситуация, так как он совсем не выглядел удивленным.

Это было ужасное письмо, полное обыденных для меня вещей, от которых застыла бы кровь в жилах моих родителей в сонном Оксфорде. Поэтому я решил писать совершенно безобидные письма, одно из которых я здесь воспроизвожу:

"Ну вот мы и здесь, на Фолклендских островах, которые ничем не отличаются от Северной Шотландии, за исключением того, что сейчас солнечно, хотя, когда дует ветер, очень холодно. Воздух здесь очень чистый и вы можете видеть на многие мили вокруг.

Корабли все время довольно плотно задраены, и мы проводим много времени под столами кают-компании, одетые в белые капюшоны и перчатки, рассказывая анекдоты. Мы едим "боевые закуски", у нас есть "боевой кофе" и "боевой суп" и т. д. и т. д. Все эти "боевые" не могли бы накормить и кролика, так что это немного противоречиво! Мы получаем большое рагу по вечерам, когда бои немного затихают, поэтому мы все наедаемся.

Я живу в одной каюте с Крисом Брауном, и нам удалось предотвратить вторжение посторонних. Это так же хорошо, как и то, что между нами гора барахла. Ко всему прочему, я приобрел шлем летчика-истребителя. Остальные, кто прибыл сюда совсем недавно, набились в каюты по четверо, так что мы устроились довольно неплохо.

Здесь много животных, птиц и рыб в поразительном изобилии, что составляет контраст с довольно унылыми и бесплодными пейзажами. Вереск на самом деле похож на вышедший из-под контроля салат-латук и по нему очень трудно пройти. Травяные кочки намного выше, чем их британские аналоги, и считается, что там прячутся живущие в норах свирепые пингвины, которые нападают на вас, как только увидят. Есть тюлени, дельфины и даже чудовищные моржи, которые без колебаний нападают на лендроверы. Что же это за Пасхальное празднество?"

Несмотря на попытки флота, по возможности, нормализовать обстановку, жизнь на борту кораблей становилась все страньше. Все оперативное планирование осуществлялось по "зулусскому", то есть, британскому времени, гарантируя отсутствие путаницы в сообщениях, посылаемых из Великобритании и координацию операций в трех различных часовых поясах — исходящих из Великобритании или Вознесения — как, например, сброс грузов снабжения с воздуха.

Все, что нам нужно было сделать, это привыкнуть к восходу солнца около 11 утра и закату в 22.30 вечера. Вахты кораблей вставали в свое обычное время, в 7.00 по местному времени или 10.00 по "зулусскому", завтракали и отправлялись на боевые посты, готовые к первым воздушным налетам. Обычно они начинались вскоре после начала вахты и не прекращались до 22 или 23 часов ночи. "Боевые закуски" — хот-доги, суп, бутерброды и "нутти" (шоколад и другие сладкие батончики), которые носили в противогазных сумках, сдерживали голод до ужина в полночь.

На "Интрепиде" старший офицер стал использовать очень старые, традиционные сигналы Королевского флота, предположительно времен наполеоновских войн, чтобы объявлять воздушную тревогу, и я нашел это странно успокаивающим. К сожалению, я могу вспомнить только один:

"Воздушная тревога. Противоожоговые надеть. Выбить трубки."

"Воздушная тревога, желтый. Противоожоговым отбой. Внимание, поворот."

Это всегда заставляло меня думать о наших предшественниках на орудийных палубах крошечных деревянных кораблей. Выстрелив из своих орудий в сторону вражеских кораблей, затем повернув штурвал от противника и спустив раненых вниз, перезарядив орудия, они получали возможность расслабиться, покуривая глиняные трубки, пока корабль снова не придет с подветренной стороны, опять направив орудия на врага.

В нескольких случаях, когда наши корабли были атакованы, аргентинские авиационные свободнопадающие бомбы калибром в тысячу фунтов (прим. 450 кг) не взрывались, пройдя через надстройку и выйдя с другой стороны, или оставались неразорвавшимися. Их обезвреживали позже. Складывалось впечатление, что оружейники, загружавшие аргентинские самолеты на их базах, неправильно устанавливали предохранители на взрывателях бомб. Эти взрыватели состоят из небольшого вертушечного устройства, которое, вращаясь в воздухе, высчитывает расстояние, пройденное бомбой, приводя ее в действие с задержкой. Этим предотвращают близкий подрыв и повреждение хрупкого самолета.

Когда наши саперы осматривали неразорвавшиеся бомбы, взрыватели были правильно установлены в соответствии со спецификациями изготовителей, но бомбы оставались целыми и невредимыми. Вероятно, это объяснялось тем, что бомбометание производилось с гораздо более низких высот, чем обычно, чтобы избежать попаданий от наших зенитных орудий и ракет. Но, поскольку эти бомбы никогда не использовались в настоящей войне против вражеских кораблей, никто не понимал, как отчаянно низко летят пилоты.

Нам было приказано не упоминать об этом в письмах домой, так как оружейникам противника было достаточно просто выставить другие настройки на бомбах, чтобы они становлись на боевой взвод раньше. Цензура не просматривала наши письма — считалось, что все мы понимаем проблему и можно быть уверенными, что будем разумны. Этот конкретный момент подчеркивался перед всеми несколько раз.

Но на следующий вечер, после того как командир "Интрепида" опять напомнил нам, чтобы мы не упоминали о взрывателях в наших письмах домой, об этом объявила Всемирная служба Би-би-си. Свобода печатать правду, очевидно, является краеугольным камнем демократии, но, похоже, редакторский здравый смысл, практикуемый профессионалами СМИ, связан с продаваемым тиражом, а не с любыми другими последствиями, которые может иметь статья.

Гораздо позже я узнал об этом от генерала сэра Дэвида Рэмсботэма, который работал в МО на протяжении всей Фолклендской войны в качестве директора армии по связям с общественностью. Он рассказал мне, что через два дня после того, как эсминец "Глазго" получил попадания, именно сотрудники Министерства обороны в Лондоне раскрыли историю о взрыве бомбы журналистам, а те ее опубликовали. Два дня спустя представители МО провели такой же брифинг для некоторых американских журналистов, с дополнительными предположениями о неисправности предохранительных механизмов, старом оборудовании и самолете, летящем слишком низко для того, чтобы сработали обычные задержки предохранителей. Несмотря на очевидную выгоду для аргентинских ВВС от таких очень серьезных нарушений безопасности со стороны должностных лиц МО, потребовалось целых три дня — до 23 мая, чтобы начальники штабов ввели полный запрет на рассказы правительственными чиновниками о неразорвавшихся бомбах... (Подтверждение см. в "Войне и СМИ" генерала Джона Стайнера, стр. 176. Прим. автора.) Но к этому времени было уже слишком поздно.