— Бросай оружие, Наоми! Бросай, если хочешь жить!
Как они ошибаются! Ты ничего не хочешь, лишь бы оставили тебя в покое. Игломет послушен твоим рукам, врагам невдомек, что они перед тобой, как на ладони. Выстрел. Кто-то шарахается в чаще, падает. Выстрел. Пронзительный вскрик. Они растеряны. Выстрел и еще один человечек, скорчившись, замирает. Остальные торопливо перемещаются, меняя позицию. Напрасные усилия! Тебя начинает забавлять эта игра. Выстрел. Получите по счету. Мало? Сейчас ты добавишь. Выстрел. Убийственно благодарна за внимание к своей персоне. Остается последний заряд.
Человек поднимается во весь рост, что-то кричит, машет руками. На нем металлический панцирь, голову закрывает шлем с опущенным забралом. Он бежит к тебе и последняя, закаленной стали, стрела ударяет его в грудь, пробивая защиту. Человек спотыкается, падает на колени. Он все еще пытается непослушными руками поднять забрало и открыть лицо, когда ты осознаешь, что застрелила Пини.
<< <
15. УЗНИЦА
— Вот и встретились, девочка.
Наоми глядела с угрюмым вызовом. Он не предложил ей сесть, а она не попросила, хотя с трудом держалась на ногах. На ней был тот же костюм молодого моряка, что подарила ей, когда-то Тонка, только теперь одежда была грязна и помята. Волосы Наоми стригла недавно и они, как всегда просто обрезанные, не касались плеч. Заметно исхудала. Два месяца в море покрыли лицо ее всего лишь легким загаром — видно, большую часть времени она предпочитала проводить в своей каюте.
Вчерашняя фаворитка, несостоявшаяся наложница, служанка. А ныне — могущественный враг, сокрушить которого помог лишь случай. Впрочем, нет.
— Три ошибки девочка. Тараня "Витязь" ты рисковала быть взятой на абордаж, при твоем-то невеликом экипаже. Затем — надо доводить начатое до конца — потопи ты флагман с первым адмиралом на борту и в тот же день принимала бы дела в Вагноке. Последнее. Фарватер Чертова горла таков, что наибольшие глубины лежат у левого берега.
Наоми не отвечала, тупо разглядывая носки своих в конец разбитых сапожек. "Не могу узнать в ней женщину, которую любил. Ничего не осталось, ничего".
— Как хочешь. Я не стану разговаривать с тобой, если тебе неприятно. Сейчас тебя отведут в... достаточно уединенное место. Будет время успокоиться. Судьбу свою ты выстроила сама. Так постарайся уйти без обид и жалоб.
— Право победителя... — она говорила медленно, как бы вслушиваясь в свои слова, — Чтоб побежденные больше не докучали. Естественное право.
— Да. Ты, вижу, готовила себя к подобной развязке. Но, думала ли ты, что умирать придется несколько дней кряду?
Даже сквозь загар заметна была разлившаяся по ее лицу бледность.
— Вы этого не сделаете! Не сделаете! Иначе... выйдет, что я в вас ошиблась. Я считала вас великим человеком.
— Ты ошиблась.
— Не буду ни о чем просить.
— После того, как ты решила забрать жизнь Пини — ты не можешь просить.
Впервые в ее тоне появился намек на твердость.
— Не говорите так! Грех говорить о живом, как об умершем. Пини жива — я знаю.
— Да, дочь моя Пини — жива. И ранена не серьезно, слава Богу, черту и кто там еще... Не твоя это заслуга. Ты сделала все, чтобы убить ее.
— Когда стреляла, была не в себе. Невменяема. Примите бахуша столько, сколько в меня влили — и с вами случится то же самое. Я очень жалею. Очень. Скажите об этом Пини.
— Ты невменяема уже давно. Вы с Арни — двое безумцев, возомнивших о себе невесть что. Думаешь, чтобы управлять Островом, достаточно наглости и умения вертеть людьми?
— Нет. Не достаточно.
— Рад твоему пониманию. И не бойся — смерть твоя будет обыкновенной. Но прежде ты расскажешь Бренде все то, что мы с ней захотим узнать.
Она пошатнулась, подняла руку к горлу. Повинуясь его звонку, появилась Бренда в сопровождении двоих охранников. Они не успели подхватить Наоми под руки, как она с судорожным вздохом согнулась пополам, и ее стошнило прямо на ковер.
Ты лежишь ничком на жестком топчане, тонкий тюфяк сбился и ты шаришь рукой по голым доскам. Сколько прошло времени? Встань. "Ох, как мне худо!" Ничего... Встань.
Узкая камера вырублена в скальной породе, меньшая сторона целиком забрана решеткой, в ней решетчатая же дверь. Прутья в три пальца толщиной, стянуты железными кольцами. За решеткой виден в полумраке подземный зал, куда выходят с противоположной стороны еще четыре камеры — сейчас они пусты, света в них нет. Если предположить симметрию, то у тебя также могут быть соседи — двое справа и один слева.
Обернись, огляди свое пристанище. Дальше вглубь, под потолком справа — флуорпанель. Ее нижняя кромка темна — жизнь в ней постепенно иссякает. Напротив воронка в каменном полу — отхожее место, над ним нечто вроде душа. Бронзовый кран легко подается, тебя окатывает струя холодной воды. Ее вполне можно пить, ты ловишь капли губами, еще, еще... И тебя опять выворачивает наизнанку. Ты повторяешь мучительную процедуру до тех пор, пока не удается удержать воду в желудке. Чертов бахуш! Ты все еще чувствуешь себя отравленной.
Добираешься, держась за стенку, до своей жесткой постели и растягиваешься без сил, уставившись в щербатый потолок. Тишина... Только мерно капают остатки воды из прикрученного крана. Вслушайся, вслушайся до звона в ушах... Теперь ты знаешь, что в этом подземелье ты — одна.
Нет даже охраны — о чем это говорит? Бренда... Она разгадала тебя. Отбрось эту невероятную мысль и никогда к ней не возвращайся! Просто — нет надобности сторожить тебя, ты ведь не дух, что свободно ходит сквозь камень и сталь — уж это-то всем ясно. Теперь, когда отвергнуты зряшные опасения, взвесь свои шансы.
Тебя до сих пор не убили. Значит — не будут с этим торопиться. Вага. Он страшно зол, оскорблен, его самолюбие... нет, не задето — крепко прищемлено, как... Ну вот, ты уже смеешься. Только не вздумай насмехаться, когда он позовет тебя опять. А это — будет, дай только ему время прийти в себя. Еще не все умерло в нем из того, что испытывал он к тебе, ты это знаешь. Когда корчилась перед ним в спазмах рвоты, не отвращение, не брезгливость промелькнули в его глазах. Жалость. Так не упусти шанс раздуть эту искорку.
Арни. Если б мог — смел всех, только спасти тебя. Но он зажат со своими людьми в Астарте и... "Громовержец" не пришел на помощь... Выкинь все из головы!... Боже! Не думай, не думай об этом — ты не виновата! Файд...
Поплакала — и тебе легче. Боло Канопос. Вот кто может и должен вытащить тебя из дерьма. Или... напротив, позаботиться, чтоб не вякала лишнего. Вот черт! Ну, так изобразишь стойкость, давалка не подмытая... Когда узнает, что ты — держишься, поспешит выручить, пока не пошла молоть языком. Ведь ты ему все еще нужна. Да?...
А на ганский Совет не рассчитывай. Они там — осторожные. Выкрутишься — расстелются ковриком, а нет... Соболезнования родным и близким покойной. Становится так жалко себя, что ты ревешь долго и безутешно. И, устав горевать, спишь.
Еду приносит Бренда. Подает судок через узкое отверстие в решетке. Входить к тебе не собирается и бесполезно тешить себя мечтами о том, как двинешь ей в нервный узел на затылке, отымешь ключи... Да и нет при ней ключа.
Бренда молча цепляет судок крючком за решетку и поворачивается уходить. Жри. На днях подарила еще и деревянную кружку. Пей. Утешает то, что морить тебя голодом она не собирается. Травить тоже. А в беседе по душам ты не нуждаешься.
На десятый "день" — меряешь время промежутками между сном, ты готова изменить свое мнение. Начинаешь беседовать сама с собой, тихо напевать под нос. Еще раз решаешь заняться стиркой, моешься сама. Развешиваешь мокрую одежду на решетке, сама кутаясь в тонкое одеяло. И, когда настает час обеда, получаешь короткий комментарий Бренды:
— По хозяйски устроилась.
Глядя в суровое, с плотно сжатыми губами, лицо, произносишь:
— Бренда! Я хочу говорить с Пини.
И не получаешь ответа.
Ты повторяешь просьбу в разных вариантах и на завтра и через день. С тем же успехом. Пробуешь занять себя гимнастикой, подтягиваешься на решетке, пока мышцы не начинают ныть, а сердце стучать сильно и часто. К концу дня — для тебя это время — "вечер", сидишь с ногами на постели, уставясь в противоположную стенку. Хорошо, что нет зеркала, а то собственный вид вызвал бы у тебя отвращение.
"Я не нужна. Все забыли. Хоть сдохни... никому нет дела. Где эти толпы обожателей? Где друзья, что клялись в верности? Великий Магистр..." Ты тщательно лелеешь обиду на весь мир, все глубже погружаясь в депрессию. Тем быстрее маятник настроения качнется обратно и к тебе вернется равновесие духа — ты давно себя изучила.
Расстегиваешь штаны, рука скользит между бедер. Люби себя сама. Лоно твое делается влажным и скользким, пальцы проникают все глубже. Люби себя! Ты лучше их всех, ты одна, ты... Веки плотно сомкнуты, тебя поглощает, затягивает горячая тьма. И вдруг взрывается огнем внутри тебя. Ты не слышишь собственных стонов, пока в тебе не затихает вызванная тобой же буря. А в сознании продолжает гореть теплый огонек. Пини!
Она молча смотрит, как ты мигом приводишь себя в порядок. Идешь к ней, хватаешься за решетку руками, словно желая снести разделяющую вас преграду. Побольше теплоты в голосе.
— Пини!
Какой-то нехороший у нее настрой...
— Меня зовут Пенелопа Картиг. Прошу вас так ко мне обращаться.
Пальцы твои, сжимающие железные прутья, стынут от холода этих слов. Не показать обиды, растерянности... Проглотить комок в горле.
— Извините... госпожа Картиг.
Похоже, Пини была в городе. Голубое платье, талия туго перехвачена кожаным поясом. Мокасины. (Ты улыбаешься, невольно вспомнив, как ругались из-за обуви в первую совместную прогулку по Вагноку). Чисто вымытые волосы спадают на плечи, мерцая в тусклом свете, льющемся из твоей камеры. Глаза в тенях ресниц кажутся темнее обычного. "Как горда и красива. И кто-то хорошо с ней поработал... Бренда".
— Прошу, передайте вашему отцу... Пусть не мстит тем, кто пошел за мной. Я отвечу за всех.
Пини презрительно выпячивает нижнюю губу.
— Знала, что вы попытаетесь предстать, по возможности, в выгодном свете. Странно было бы, если не так.
— Странно, — соглашаешься ты, — Но вы же не лишите меня права жалеть о своих ошибках?
Пини уже не может сдержаться. Расстегивает ворот, одна из застежек отлетает, зазвенев на полу. Под левой грудью у Пини краснеет звездообразный шрам.
— От ваших ошибок трупами ложатся! Не нацепи я ту дурацкую броню — на могиле моей уже трава подросла бы!
Тебе становится очень холодно. Стрела шла точно в сердце Пини. Лишь тонкое железо устаревшей десятилетие назад защиты и кожаная куртка под нею задержали стальное острие. Не оправдывайся, не проси прощенья. Все, что скажешь — пустые слова. Ты потеряла Пини — признайся себе.
— Нет-нет! — продолжает Пини, — Вы не ошибались. Просто использовали в своих целях меня и других. Вам все равно было, что потом станет с нами. Но я не жалуюсь. И вы не жалуйтесь. Хотели многого, а расплатиться не в силах. Теперь давите на меня — хотите достать до отца! Напрасно.
Насколько легче, когда не надо контролировать себя! Ты говоришь Пини, кто она на деле такая и куда ей следует отправиться, притом немедленно. Кричишь, сыпешь проклятиями. А она холодно спокойна, как и подобает дочери великого правителя, и ты напрасно разоряешься перед ней.
— Да! Позвала в жилетку поплакаться! Мозги тебе полоскать! Да! А зачем ты пришла, сука помойная! Позором моим насладиться, унижением?! Дикари! Варвары! Ненавижу!
Ноздри Пини раздуваются, но она по-прежнему молчит. Ты отворачиваешься, бросаешься на постель, зажимая уши ладонями, не желая ни слова слышать из ответа Пини. А она пытается что-то сказать, умолкает и, постояв немного, уходит. Ее шаги медленно стихают под сводами подземной тюрьмы.
Бренда появляется в неурочное время, так тебе кажется. Одета — блеск, по последней моде — строгий покрой платья и кричащие цвета. На боку — тяжелая сумка.
— Встать.
Молча подчиняешься.
— Руки за голову, спину к решетке.
А вот это — новое. Бренда ловит твою нерешительность, на ладони ее лежит миниатюрный игломет.
— Как хочешь, сестричка.
Лучше ее не злить. Тем более — исход один. А принять еще порцию яда в кровь — хватит уже! На запястьях смыкается холодная сталь наручников. Лязгает засов и Бренда входит в камеру. Ты прикована к решетке и не сможешь оказать сопротивления.
В лучшие твои времена тебя не смутила бы невозможность использовать руки. А сейчас — силы не те, и реакция хуже. Да и Бренда держится настороже, чтобы не попасть под удар ноги. Пусть торжествует пока. Хочет напугать? Не может такого быть, чтобы ей всерьез разрешили тебя пытать. Не может!
Бренда мрачна, сосредоточена. Стягивает ремнями твои ноги, ты решаешь не дрыгаться понапрасну. Совершенно неожиданно ты себе нравишься. "Хорошо держишься, Наоми. Давай покажем этой твари. Жаль, что жизнь твоя, в итоге, окажется очень короткой, но ничего не поделаешь". Повторяешь мысленно знакомые формулы, и сознание сужается, отделяясь мало-помалу от реального и такого жестокого мира. Губы Бренды шевелятся, ты ничего не слышишь.
Она расстегивает рубаху у тебя на груди. В руке ее гипнотически блестит узкое длинное лезвие. Острие царапает кожу. Белые полосы порезов на ребрах быстро краснеют, но боли нет. Губы Бренды складываются в недоуменную гримасу. Еще одно легкое движение и теплая кровь заливает щеку, тонкой струйкой стекает по шее.
Когда и в ком ты возродишься -
Об этом ведать не дано,
Настанет день и возвратишься,
Чтоб вновь зажечь в ночи окно.
Сердце откажет не скоро, до той поры Бренда успеет разобрать тебя на части. Осталось дождаться, когда долгая ночь укроет тебя. Тихий, еле слышный голос говорит тебе ласковые слова. Так хорошо, тепло... Шепот все громче, в нем звучит шелест леса, шипенье прибоя, ворчанье далекой грозы...
— ПРОСНИСЬ!
Свет лампы необычайно ярок и режет глаза, Раны на лице и груди саднят. Бренда глядит насмешливо:
— Ничего у тебя со мной не выходит. Каждый раз буду выводить из транса и наказывать.
Конец металлического прута светится ровным вишневым цветом, от его жара на лбу выступает пот. Ты извиваешься, пытаясь ускользнуть от горящего железа, а оно быстро касается нежной кожи над ключицей. Бренда словно не слышит твой дикий вскрик. Рука ее гладит твои слипшиеся на лбу волосы.
— Еще горяченького...
Ты кричишь, пока Бренда неторопливо отсчитывает секунды.
— Еще?
Только бы успеть. Сказать, чтобы прекратила.
— Бренда...
Жгучая боль. Свет лампы меркнет, загорается вновь. Минуты, что ты была без сознания — исчезли без следа.
Пальцы Бренды касаются твоих век, она хочет убедиться, что ты можешь еще принять муку. Слова с трудом выталкиваются из горла.
— Dolo... Mersej... По... пощадите...
