Вьюга

— Тебе правильно сказали, — она выпрямилась, кивнула, глянула этак шаловливо — точно знает, куда я там смотрел. Интересно — это так ее внешность играет, или все же какая-то часть ментального воздействия присутствует?

Поболтала напитком в стакане:

— Ничего, будет еще время, да? А я выпью — не люблю, когда меня будят по ночам из-за ерунды.

— Нам нужно убежище, магичка, — Киру, бросив на меня достаточно красноречивый взгляд, встала из кресла, оказавшись Витковской примерно по плечо, не выше, — На десяток молитв, хотя бы. Лучше на двадцать. И путь, по которому отсюда можно будет уйти в центр Тунава.

Такое ощущение, что провидица альву только что заметила, настолько искренне сыграла недоумение — откуда, мол, голос идет? Отпила глоток, со стуком опустила стакан на крышку комода:

— Пан рыцарь, ты спешишь куда-нибудь?

— Я — такая же провидица, как и ты, это знаешь? И если ты думаешь, что я позволю себя игнорировать, ведьма…

— Ты — кто? Провидица? Тебя кто-то обманул, альва. Ты — просто дерзкая бл…, которая бы сейчас подыхала на улице, не води ее за собой этот вот феномен, — кажется, хозяйка соизволила заметить, что тут еще и альва, — Я и пустила тебя потому, что думала — это ты его закрываешь. Теперь-то очевидно, что это не так — куда тебе, убожеству. А поэтому, будь добра, заткнись, если не хочешь до конца своей долгой, долгой, долгой, бл…, альвской жизни заниматься исключительно вытиранием моего роскошного зада. Кстати…

Она перевела взгляд на меня, оставив Киру задыхаться от злости.

— А ты с ней почему? Из жалости, пан рыцарь? — Елена улыбнулась, покатала во рту глоток напитка, подмигнула мне — Можешь не отвечать, и так ясно. Как еще можно польститься на… такое вот.

Прошлась, уселась в кресло напротив, демонстративно медленно заложив ногу за ногу:

— Так приятно говорить вслух, ты бы знал — мне ведь редко приходится. Не с кем, да и незачем.

— Вижу, у нас как-то плохо складывается, пани гильдейский маг с жетоном, — я поднялся, осторожно прихватил Киру за талию — главное, что бы альва не выкинула какую-нибудь глупость, — Поэтому мы, пожалуй, пойдем. Не возражаешь?

Она сделала круглые глаза, небрежно так махнула рукой:

— Да брось, пан рыцарь, было бы ради чего… Ладно, не буду задевать твою зверюшку, раз ты к ней так привязан, честно. Хочешь, я даже дам честное слово?

Магичка подалась вперед так, что ее декольте стало уж совсем неприличным, потом рассмеялась, упала обратно в кресло:

— Я тебе дам, и ты мне — тоже. Честно слово. Хочешь?

— Пани Елена, — альва под моими руками стала твердой, как взведенная пружина. Интересно, насколько быстро может ударить ментальный маг? Успеет она остановить Киру, случись что?

Магичка вдруг сбросила улыбку, как и не было. Протерла виски тонкими пальцами, глянула мне в глаза:

— Отдохнешь двадцать молитв. Потом тебя проводят — куда тебе там надо? В центр же? Я покажу дорогу, но и ты мне тоже кое-что дашь, пан рыцарь. Да не корчи ты такую рожу, нелюдь, не покушаюсь на его честь — на железе поклянется, что придет, если позову, да и все. Сойдет?

— Это на мне сработает?

— Сработает. Она тебе что, совсем ничего не рассказала, да? Впрочем, откуда ей знать, — Елена встала, потянулась — не без кокетства, стоит заметить, — Сработает, и нарушать такую клятву тоже не советую — проще сразу себе мозги вышибить.

— Киру?

— Да делай, как знаешь, — альва прошипела зло, отвернулась, уставилась куда-то в стену. Молодец, нашла время, ничего не скажешь.

— Согласен.

— Люблю деловой подход, — Елена подошла ближе, и отчетливо запахло чем-то терпким, совсем мужским — вроде табака и старой кожи, — Вытяни руку.

Действительно, много времени не заняло — надо было просто приложить ладонь к пластинке льдисто-холодного железа, которая у магички на шее висела и повторить вслед за ней, что, мол, обязуюсь все возможное выполнить, чтоб на зов явиться, если означенная магичка меня соизволит когда-нибудь позвать.

— Вот и чудно, пан рыцарь, — Елена убрала едва нагревшийся кусочек металла обратно под халат, оставив его распахнутым чуть дольше, чем необходимо, — Отдыхайте, Ванда вас проводит.

— Поздорову, пани Витковская. Увидимся.

— О, обязательно увидимся, пан рыцарь.

— Как она думает провести нас в центр?

— По леям… Венам земли, зверь.

— По чему?

— Старые туннели такие, никогда не слышал?

— Расскажи.

— Расскажу. Тебе не говорили, что заваливаться в койку в штанах — это, как минимум, неприлично?

— Киру, какого хрена ты творишь?

— Очень надеюсь, что она сейчас пробует влезть мне в голову, зверь. Очень. Приподнимись, мне неудобно, не видишь разве?

— У нас не так много времени, и знаешь, место не совсем подходящее.

— Зверь, ты когда-нибудь затыкаешься?! Надеюсь, чертова ведьма хорошенько все рассмотрит. О, пани Елена, смотри, ничего не пропусти — это вот я беру его ртом…

На обсуждение того, что же такое вены земли у нас осталось совсем немного времени — впрочем, много Киру и не знала. Почти все большие города были построены поверх старых, нелюдских еще поселений, что и понятно — всем и всегда было нужно одно и тоже — река, пахотные земли, да очень желательно — какой-нибудь торговый путь под боком, а лучше — несколько. Тут, в Ворцальском княжестве, обычно строились на месте альвских руин, хотя дальше, на севере, встречались и такие города, что под собой имели выработанные цверговы копи. В большинстве своем такие вот подземные сооружения исследовались поверхностно — абы дом какой не провалился да ходу за крепостные стены свободного не было — а использовались более чем прозаично — под подвалы, склады и канализацию там, где было возможно. Венами земли же, или леями, называли какие-то особенные пути, которые такие вот подземные склады, подвалы и канализационные стоки между собой хитро связывали — тоже, кстати, далеко не людское изобретение, но людскими магами используемое крайне активно.

На вопрос о том, может ли там что-то вроде не к ночи упомянутых Иллахем-ти обитать, альва только фыркнула, устроила голову у меня на плече и сказала не забивать голову ерундой.

— Главное попасть на леи. И потом там не заблудиться, зверь, — сонно протянула она, — Но уверена, Елена все устроит, как надо.

— Что ты имеешь в виду?

— Увидишь. Cпи.

Я думал, что нас разбудит Ванда — та самая девушка, что сюда и провела, но в дверь сунулся какой-то хмурый бородач, с характерными такими потертостями от кольчуги по гамбезону и револьвером на пузе.

— Молитва у вас, — пробурчал, стараясь на кровать не смотреть.

— Знаю, за дверью подожди, — альва, дождавшись, пока дверь закроется, выбралась из-под одеяла, потянула меня за собой, — Давай, зверь, надо спешить.

— Не все ли равно, раньше или позже? — я поежился — похоже, истопник в доме магички совсем мышей не ловил, тут едва чуть теплее было, чем на улице, а это только альвам хорошо — благо горячие, что твоя печка.

— Нет. Это тебе не паровоз на Ворцал — ждать не будет — Киру, уже успев натянуть штаны, теперь боролась с отсыревшей рубашкой. Подождал продолжения, но тему она развивать не стала. Управились даже чуть меньше, чем за молитву — как раз рычажку на плечо вешал, когда снова тот мужик в дверь стукнул.

— Сколько до рассвета? — спустились по той же витой лестнице, прошли каким-то залом — кажется, библиотека, но свет везде приглушен, не видно особо.

— Молитв двадцать еще, пан, — наш провожатый зябко дернул плечами — лучше бы сторожу врезал, ей богу, или кто тут у них за печи отвечает?

Двадцать молитв до рассвета. Всего ничего проспал, выходит — но вроде как голова ясная, насколько она ясной может быть. Плечо? Будем считать, что в порядке — двигать рукой могу свободно.

За библиотекой прошли анфиладу полупустых комнат — мебель только в чехлах по углам составлена. Спустились вниз по короткой лестнице — ступеней, может быть, десять — тут уже совсем темно было, я бы точно свалился, если бы альва не придерживала, а вот наш провожатый уверенно действовал — грюкнуло что-то, скрипнуло впереди, словно дверь открывали. Повеяло мокрой землей и чем-то еще, не разобрал сразу.

— Фонарь справа на полке, если нужен, — наш провожатый чуть в сторону отошел — не видно совсем ни хрена, только слышу его уже вроде как слева.

— Идем, — Киру подтолкнула меня вперед, мимо мужика, и сразу же за нашими спинами хлопнула дверь, провернувшись на петлях. Спустя миг лязгнул засов. Отлично, надеюсь она знает, что делает.

— Киру? — темно, хоть глаз коли, и холод дикий просто, даже на улице так холодно не было.

— Я тут, зверь, — она с чем-то возилась совсем рядом со мной, — погоди чуть.

В темноте пахло медью и гнилью. И чем-то терпким, совсем мужским — вроде табака и старой кожи.

— Елена ведь была тут, так?

— Не отвлекай меня. Я быстро.

Где там фонарь должен быть? Справа на полке?

Я потянулся рукой, вроде как стену нащупал — мокрый такой кирпич, холодный — в инее, что ли? Странно, вроде бы под землей так промораживать не должно, нет? Ага, вот полка, и керосинка стоит. А рядом у нас зажигалка, похоже — кремень с кресалом. Я чиркнул раз, другой, выбив пучок искр на фитиль.

— Зверь?

— Да?

— Ты пожалеешь, это понимаешь?

— Пусть.

Мне показалось почему-то, что Киру пожала плечами — мол, делай как знаешь. Огонек вспыхнул раз, другой, наконец разгоревшись. И сперва я не понял даже, что вижу.

Ванда, комнатная собачка Елены Прекрасной, вот мы и снова встретились, бедолага. Обнаженная девушка лежала как тряпичная кукла, бумажно-бледная, глаза закатились. Горло перехвачено так, что я увидел блестящие розовые позвонки.

Выдохнул, увидев, как изо рта идет пар. Потом наклонился и закрыл ей глаза, слепо таращившиеся в низкий потолок.

— Как же так выходит, Киру, что вся ваша гребаная магия обязательно завязана на то, что кто-то окажется на земле с порванным горлом?

Я поднял фонарь, заставляя тени запрыгать в углах подвала.

— Не надо всего этого, пожалуйста, — альва что-то тщательно рисовала мелом по стене напротив, даже не обернувшись — так сосредоточена, — И знаешь, так не всегда бывает.

— Но бывает.

— Смирись. Или мне что, покаяться? Так это не я сделала, — она наконец встала, обернулась, смерила меня своими черными глазищами, — Если хочешь что-то сделать, так лучше поторопись, а то выйдет, что девчонка умерла просто так. Дай мне руку. Надо шагнуть вперед, прямо в стену — тут, где линии сходятся — видишь?

Глава девятнадцатая, где происходит путешествие по тайным путям, герой еще больше узнает о магии, а в городе происходит чертовщина

— Внизу кто-то есть.

Луна этой поганой ночью была багрово-красной, хоть оно зимой и неправильно, а пан Вуйчук лежал в луже собственного пота на пожухлых простынях, слушая стрельбу, не утихающую с самого утра. Тяжелый день, хренов тяжелый день, знаете? У него было много, много таких дней. Может и каждый был таким. А вечером тебе нужно чутка сливовки, чарка-другая. И уж точно не надо знать, что кто-то пробрался в дом.

— Не делай вид что спишь, Казимеж, когда в нашем доме кто-то есть, — она сорвалась на визг, замерев в дверях.

— Как великая мать , — подумал Вуйчук, — Великая мать сошла к нам в своей грязной ночной рубахе.

Он сжал кулаки. Искривленные артритом пальцы в пятнах сжимались и разжимались, словно пытаясь что-то ухватить. А потом поднялся, шаркая по полу.

Хорошо, великая мать. Я разберусь с этим, хоть ты видишь — мне и не больно хочется.

Дверь была распахнута, кто бы там ни был — он не закрыл ее. Наверное, сорвался вниз. Подвал был глубоким, не угольный подвал, нет — старик думал, что подвал возник давно, как-то сам собой. А потом уже над ним построили дом. И еще фонаря на полке не было. Точно, он оставил его там, внизу, когда по осени спускался последний раз.

— Мальчишка , Казимеж, — ее голос звучал безжалостно, словно обличая, — Он упал в подвал. Иди и разберись с этим.

Свалился, точно — ступенька прогнила. Она прогнила, подломилась и он полетел вниз, так и есть. Или ты его толкнула туда? Вниз, в темноту. Крысы шуршат там, внизу.

Почему он подумал о крысах? О крысах, роющих холодную, жирную землю. Они задирают морды, глядя бельмами глаз.

Он понял, что он заорет, коснись его что-нибудь сейчас, в темноте. Несет гнильем, и чем-то таким сладковатым, знакомым, от чего идет мурашками кожа. Клятый запах, все сильнее, с каждым шагом сильнее. Шуршание громче. Это, верно, очень большие крысы.

— Это охренеть, какие большие крысы, старик, — сказал бы пан квартальный староста, окажись он тут, — Пойди и уладь все, давай. Там, рядом с крысами.

И еще кой чем.

Я шагнул, и ветер ударил оглушающим воем. Закрутил на месте, не давая дышать, выдирая мысли из головы и вымораживая насквозь. По лицу хлестнуло, словно снежным крошевом прошлось, а потом землю дернуло, выворачивая из-под ног, швырнуло вперед, в темноту, вырывая ладошку альвы из моей руки.

—Киру! —я заорал, захлебываясь в реве ветра, замолотил руками в захлестывающей тьме, и вот тогда ударило, как ребенок игрушку на пол швырнул. Приложило спиной о камни, протащило, вышибив остатки воздуха из груди, и разом навалилась тишина.

Сперва подумал даже, что оглох — так тихо, только тонкий такой писк в ушах стоит и сердце колотит за двоих. Жив? Ага, жив вроде, можно выдыхать. Рука… Вот с рукой так себе, дергает тупой болью на каждое движение. Плохо дело, пан цверг-то со своей аптечкой в Тунаве остался. Да и остался ли? Серьезные сомнения у меня по этому вопросу, если честно.

—Зверь! Ты оглох, что ли?! Зверь!? Не молчи, пожалуйста, не молчи только!

—Погоди ты, а? — это она сколько меня зовет уже, интересно? Похоже, сильнее головой приложился, чем кажется. Перевернулся, оперся на руки, осторожно так, стараясь особо правую не грузить, приподнялся — черт, а здорово болит, не расклеиться бы.

—Не шевелись!

Замер, только башкой повел — а толку, не видно ни хрена. Как в подвале, разве что воздух сухой. И безвкусный какой-то, совсем стерильный, чего за подвалами не водится.