Эадор. Книга третья. Чужие воспоминания

Бросив обеспокоенный взгляд на Хому, я нырнул в переулок и припустил что есть мочи. Дома в торговом районе, как назло, длинные, а мне нужно оббежать здание, чтобы выскочить с другой стороны улицы. Старуха не должна видеть нас вдвоём, по крайней мере, пока она смотрит в одну сторону.

Я успел как раз вовремя.

Хома, наконец, сумел проглотить комок в горле, и начал разговор.

— Эй! Карга.... Ммм... То есть, добрая бабушка, дай пирожок, — произнес он.

Вообще-то мы планировали, что Хома начнет говорить громко и нагло, чтобы разозлить старуху. На деле же у товарища получился жалкий всхлип.

— Не обдели сироту, добрая женщина, — произнес приятель.

Проклятье! Если Хома будет продолжать в том же духе, не избежать нам тумаков от Гильдии Попрошаек. Никто не имел права просить милостыню на улицах Алиссии, не заплатив Рему Калеке. В городе даже у стен есть уши, и больше всего ушей у попрошаек. Их услугами пользуются все: и стража, и воры, и распутные девки.

По счастью, главной цели Хома достиг. Старая карга просто взъелась от злости.

— Проваливай, малолетний недоносок! — рявкнула Марфа.

— Пожалуйста, бабушка, два дня во рту и мелкого зернышка не было. Дай пирожок! Я заплачу.

Старуха и бровью не повела. Карга не продаст Хоме и черствую коврюгу, даже если он швырнет ей в рыло золотую монету. Городской указ твёрд — всех скупщиков краденого на виселицу. Новый бургомистр понимал закон по-своему. Монеты сирота мог только украсть, а, значит, он вор. За торговлю с мелким воришкой Марфу могли посадить в воровскую яму. А тамошним головорезам решительно всё равно, обесчестят и юную девку, и старуху.

— Брысь, крысёныш! — отмахнулась Марфа.

Хома зарыдал.

— А вы, дяденька! — взмолился приятель.

Грузчик смутился, поспешив отвернуться. Судя по рассеянному выражению лица, он вырос не злым человеком, не в пример Марфе. Думаю, работяга даже сочувствовал несчастному сироте, но отказать себе в вожделенной сивухе не мог. Уже не мог. Наверное, каждый день он вставал с соломенного тюфяка, и под тумаки уродливой жены направлялся в порт, лелея в душе только одну мечту — напиться! Даже не напиться, а нажраться до поросячьего визга! Только в дешевом и крепком спиртном душа грузчика находила блаженный покой.

Хома, уловив слабость, чуть осмелел.

— Дяденька, дяденька! Купите пирожок!

Запрыгав вокруг, Хома дернул мужика за рукав.

— Отвали, парень, — прохрипел грузчик.

— Ну, дяденька! Дяденька! Купите!

— Отвяжись! — цыкнул мужик, правда, как-то не очень уверено.

Хома, почувствовав добычу, впился в грузчика, стремясь выхватить из его руки несколько медняков.

— Сгинь.

Растерянный мужик попятился прочь от прилавка. О покупке сладких булочек он и думать забыл. В бой тут же бросилась Марфа. Долгожданный покупатель, а, стало быть, и деньги, уходили прочь из-за грязного мальчишки. Дела у старухи обстояли неважно, недавно её прилавок поперли с рыночной площади. Марфа с грехом пополам наскребла денег на уплату Гильдии Воров, но вот для разговора с городскими стражниками монеток ей не хватило. В итоге, бабке из последних сил пришлось перетаскивать свой прилавок с шумной торговой площади в грязный безлюдный переулок.

— А ну, прочь, паршивец! — завопила старуха. — Не мешай доброму человеку.

— Хочу пирожок! — не менее громко заверещал Хома.

Не выдержав, старуха выскочила из-за прилавка, намереваясь лично надрать Хоме уши. Именно этого я дожидался!

Хома мигом отскочил от грузчика и бросился наутек. Разозленная бабка ринулась вслед за ним. Больше ждать нельзя! Не теряя времени, я бросился к лотку. Умудрившись зачерпнуть руками с добрый десяток пирожков, я развернулся и что есть духу побежал прочь. К несчастью, у проклятой карги глаза росли ещё и на затылке.

— ВОР! Держи вора! — заверещала Марфа. — Помоги, добрый человек! — обратилась она к грузчику.

Грузчик побежал. Правда, в другом направлении. Плюнув на Хому и незадачливого выпивоху, старуха бросилась спасать товар, но куда ей — старой злобной грымзе!

Я уже предвкушал вкус сытных пирожков. Интересно, какая у них начинка?! Мясо? Рыба? Птица? Ах ... если бы всё сразу. Пирожки приятно грели мне руки, а нос уже вдыхал сладкий запах свежей выпечки. Сегодня меня и Хому ждет роскошный обед! Обернувшись, я ехидно улыбнулся Марфе, пожалев, что не могу освободить руку и показать вредной старухе кукиш.

Только свернув за угол, я заметил стражника. Огромный широкоплечий верзила, очевидно, услышал вопль Марфы. Не сумев увернуться, я на полном ходу врезался в мужика, больно ударившись бедром об острый шип кольчужного наколенника. Не устояв, я растянулся по земле... Пирожки! Горячие вкусные пирожки упали на землю.

Тупоголовый стражник слегка пошатнулся, недоуменно на меня посмотрев.

— Держите вора! — продолжала вопить старуха.

— Вора? — удивился стражник.

Марфа ткнула в меня пальцем.

— Маленький крысеныш, украл у бедной старушки хлеб!

Стражник удивленно моргнул. Очевидно, это был один из тех жаждущих подвига болванов, что берут в руки оружие, желая защищать добро, а не зарабатывать деньги. К несчастью, благородный рыцарь, желающий взять оруженосца, мужику не подвернулся, вот остолоп и подался в стражу. Небось, услышав крик, тут же представил себе шайку профессиональных воров, в черных гильдейских плащах и с отравленными кинжалами в руках. И вот тебе — на! Нарвался на грязного мальчишку. Да и украли не золотое ожерелье у шестой любовницы бургомистра, а десять пирожков у страшной, как сама смерть, старухи Марфы.

Рука стражника инстинктивно рванулась к мечу, но в последний момент замерла в нерешительности. Как есть новичок! Дружки из казармы ещё не успели показать ему самые злачные места Алиссии, приучить брать взятки, быстро перебегать на другую сторону улицы при виде именных плащей Гильдии Воров, ну, и во имя справедливости вешать тех, за кого некому вступиться. Неудивительно, что остолоп оказался здесь. Нормальный стражник, если офицеры вытолкали с рынка патрулировать улицы, осматривает разве что содержимое погреба в ближайшем трактире.

— Держи вора! — верещала Марфа.

Схватив в каждую руку по пирожку, я вскочил на ноги. Резкая боль пронзила ушибленное бедро! Проклятье! Ушиб оказался сильным. По счастью, медлительный стражник не успел опомниться.

Отпрыгнув назад, я чудом сумел увернуться от скрюченных пальцев Марфы. Лишь брызжущая слюна старухи попала мне в лицо. Противно! Пересилив боль, я кое-как обскакал старуху и побежал назад по улице.

— Стой! СТОЙ! — надрывалась карга, — господин стражник, помогите же, наконец, пожилой женщине! Крысеныш украл последнее!

Стражник бросился вслед за мной. Очевидно, остолоп решил, что начинать путь к героизму следует с малого.

— Уличные крысы лишают старуху последнего хлеба!!! Помогите!

Я попробовал ускориться. К несчастью, правая нога на каждый шаг отзывалась резким приступом боли.

Стражник догонял меня. В другое время я бы запросто ускользнул от остолопа. В тяжелой стальной кольчуге далеко не убежишь; к сожалению, в равной степени это относилось и к больной ноге. Со стороны погоня представляла собой сюжет для представления цирковых клоунов. Хромающий мальчишка, следом тяжелый неповоротливый стражник, в хвосте дряхлая старуха.

Боль усиливалась. Изо всех сил я продолжал бежать, невзирая на выступившие слезы. Кое-как мне удалось добраться до ближайшего переулка. Свернув, из последних сил я пробежал ещё несколько шагов и... осознал свою ошибку! О, Великие Силы, я полный, абсолютный, законченный кретин! На моём пути встала высокая, где-то в полтора роста, каменная стена. Конечно, я о ней знал. Со здоровой ногой сигануть через стену не трудно, но сейчас....

Пересилив боль, я разбежался и прыгнул. Мне не хватило совсем чуть-чуть. Если бы я выбросил пирожки, то смог бы ухватиться пальцами за верхний край стены. Оцарапав кулаки об острую каменную крошку, я медленно сполз вниз.

— Вот он, паршивец!

Обернувшись, я увидел стражника и Марфу. В отчаянной попытке я снова подпрыгнул, но без разбега у меня совсем ничего не вышло. Вот и всё! Ловушка захлопнулась. Дальше виселица!

— Попался, чертенок! — злобно рассмеялась старуха.

— Сдавайся, парень, — произнес стражник.

Поняв, что бежать бессмысленно, я сел на землю. Боль в бедре чуть ослабла.

— Верни товар!!!! — потребовала старуха.

Я посмотрел на два грязных помятых пирожка в своих руках. Марфа совсем выжила из ума, если рассчитывает их продать. Впрочем, теплоту и запах свежей выпечки пирожки не потеряли.

"Какого черта!? Умирать, так сытым", — подумал я.

Страх уступил место голоду. Верещать буду уже перед виселицей. Сейчас мне просто хотелось есть. К ужасу Марфы, я раскрыл рот пошире и затолкал в себя сразу оба пирожка.

— Ты чего творишь?! — заверещала карга.

Странно, но от визга Марфы пирожки стали ещё вкуснее. Яростно заработав челюстями, я с наслаждением прожевывал пищу. Виселица? Она будет потом, сейчас мне казалось, что пирожки определенно стоят смерти. Даже Светлый Владыка не сможет сказать, что я их украл. В конце концов, мне придется заплатить за них собственной жизнью.

Подлетевшая карга влепила мне звонкую затрещину. Не обращая внимания, я продолжал упорно жевать.

— Мерзкий крысеныш! — взревела старуха.

Гарпия совсем вышла из себя. Крича, старуха начала лупить меня по щекам. В итоге я подавился, выплюнув несколько последних крошек. Ну, вот.... Старая перечница. Ни себе, ни людям.

— Что здесь происходит? — послышался тихий, но властный голос.

Мы обернулись. Из-за спины стражника появился низкорослый толстенький старичок, одетый в мантию священника. Несмотря на маленький рост, в мужчине чувствовалось нечто грозное. Возможно, внушительный вид ему придавала длинная седая борода, смотревшаяся вместе с привычной для монахов прической под кружок весьма забавно. В правой руке старик держал длинный деревянный посох.

Старуха хотела уже презрительно обложить монаха последними ругательствами, но в последний момент она заметила золотой амулет в форме орла. Без спору, в последние годы авторитет Церкви сильно пошатнулся, но Марфа пока ещё сохранила остатки мозгов, не рискнув нагрубить жрецу — одному из высших церковных иерархов — столпу веры!

— Что случилось?! Почему перед очами Светлого Владыки ..., — жрец указал перстом на яркое солнце, — избивают ребенка.

Стражник залился краской. Старуха тоже смутилась.

— Бездомный мальчишка, ваше святейшество, — промямлила Марфа, — дикий крысеныш.

Жрец посмотрел на мои лохмотья и с сожалением покачал головой.

— Это я вижу, — сказал он, — не всем людям Светлый Владыка даровал кров. Однако прискорбный факт побродяжничества ещё не дает право избивать ребенка.

— Извините, святейший, — деликатно произнес стражник, его голос для эдакого огромного верзилы оказался непривычно тихим и скромным, — но согласно приказу бургомистра бродяжничество запрещено законом, и каждый горожанин Алиссии должен проводить ночь под крышей.

Священник сочувственно кивнул.

— Даже если так, то почему вы позволяете вершить закон пожилой прихожанке? Разве не стражи сия обязанность? — спросил жрец.

Стражник покраснел ещё сильнее.

— Прощу прощения, святейший, — извинился солдат, — горожанка, отойдите от мальчишки!

Марфа поспешно отскочила, но сдаваться не собиралась.

— Мерзкий крысеныш перед оком Светлого Владыки совершил тяжкий грех — воровство!

Подражая жесту священника, карга ткнула пальцем в небо.

Жрец пожал плечами.

— И совершив зло в отместку, ты, добрая женщина, решила угодить Светлому Владыке?

Старухе хватило стыда отвести взгляд. Ну, не могла же она сказать, что избивает сироту во славу Божью. Признаваться же, что её заботит лишь собственный карман, бабке тоже не хотелось.

— Что украл мальчишка? — поинтересовался жрец, не дождавшись ответа.

Марфа надрывно заскулила.

— Обобрал, чертенок проклятый. Украл! Украл!

— Что украл? — повторил вопрос жрец.

— Всё украл!!! Всё! Нищей оставил! Подчистую обобрал пожилую женщину! — по щекам Марфы потекли слезы, старуха так громко зарыдала, будто съела за один присест головку чеснока.

Жрец сочувственно покачал головой и вопросительно посмотрел на стражника.

— Мальчишка обокрал уличную торговку, ваше святейшество, — произнес верзила.

Старуха зарыдала ещё громче. Закрыв лицо руками, она с громкими всхлипами и завываниями начала перечислять мои грехи:

— Ыыыыы.... Десять лучших пирогов стянул паршивец.... Ыыыыы... все съел, как только влезло в дьяволенка! Ыыыы... Одни убытки унесу. Ыыыы... с рынка выгнали, говорят, плати за своё место. Ыыыы... Тому дай, этому дай, только успевай кошель развязывать. Ыыыы.... А на что жить, у меня внучка больная!

Вытирая платком крокодильи слезы, Марфа начала жалостливо пересказывать все неудачи своей жизни, начиная с замужества. Странным образом выходило, что абсолютно во всех неприятностях старухи виноват я. По глубокому убеждению карги, на великое прегрешение меня, без сомнения, подбили демоны.

— Ваше святейшество, да вы посмотрите в глаза его бесстыжие, — надрывалась Марфа, обтирая платком уже давно сухие глаза, — да в них пламя дьявольское. Душа его уже Хаосу отдана. Еретик! ЕРЕТИК!

Я встрепенулся. До последних слов речь Марфы меня забавляла. Я понял, что не страшусь смерти. Может, просто устал. С тех пор, как умерла мама, а отчим, найдя молодую девку, "случайно" потерял меня улице, я только и делал, что боялся. Как мышь бегал по свалкам и темным закоулкам, и вот, оказавшись в цепких когтях, почувствовал странное облегчение, решив достойно принять свою участь. Я уже приготовился к тугой петле на шее, но безумной старухе моей смерти показалась мало. Карга в присутствии жреца обвинила меня в ереси! Уж лучше виселица, чем сожжение заживо!

— Неправда! Неправда! — испугано закричал я. — Каюсь, украл, но я не еретик!

— Замолкни! — рявкнула Марфа. — Как смеешь ты, жалкая крыса, открывать рот в присутствии его святейшества!

— Позвольте, я сам решу, кому и когда можно ко мне обращаться, — сказал жрец.

Священнослужитель не стал повышать голоса. Тон его оставался мягким и добродушным, но в нём чувствовалась скрытая сила. Марфа поспешила заткнуться. Обычно в ухо оглохшей на старости лет торговке приходилось громко кричать, но тихий голос священника подействовал на неё просто магически.

— Простите, ваше святейшество, — сказала Марфа, опустив глаза в землю.

— Итак, мальчик, — обратился ко мне жрец, — ты действительно встал на путь воровства?

Настала моя очередь опустить глаза в землю. К несчастью, здесь было, кому говорить за меня.

— Конечно, встал, паскудник, еретик клятый! — встрепенулась Марфа, — да он...

— Помолчите, добрая женщина, — оборвал жрец, — я разговариваю с мальчиком.

Поразительно! Тихий и мягкий голос снова заставил Марфу замереть с открытым ртом. Старуха протяжно выдохнула, выпустив заготовленный для гневной речи воздух.