Полуночные тени (общий файл)

— Ты хоть понимаешь, что я вас обоих теперь страже сдать обязан?! Или забыл, по лесам отсиживаясь, что у людей за чары на крови смерть положена?

— Я уж почти три сотни лет на крови живу — на сколько смертей набрал, посчитаешь? И все-таки до сих пор ты меня не сдал, господин Анегард, младший барон Лотар.

— То другое, — уже тише буркнул Анегард.

— Верно, другое. Доведись мне судить, как думаешь, за что я бы казнил, а за что награждал? — Зигмонд помолчал, но Анегард ничего не ответил, и нелюдь продолжил: — Я понимаю, мальчик, почему вас такому не учат: слишком опасно. Ну так послушай того, кто знает, и поверь — за такое даже боги простят. Тут все дело... в направленности, так скажем. Чужая кровь ради себя — или своя ради другого. Есть разница, знаешь ли.

На несколько мгновений меж Анегардом и Зигом повисло тяжелое молчание. Я приоткрыла глаза, глянула сквозь ресницы. Но вместо обоих спорщиков увидела только закрытое ставнем окно. Какая-то добрая душа слегка сдвинула тяжелый деревянный щит, и в щелку били золотые лучи. Сколько хоть времени прошло?

— Я бы гордился такой сестрой, — тихо сказал Зигмонд. — Смелая девочка. Нет, Анегард Лотарский, ты нас не сдашь. Законы законами, но...

— Наглый ты, — Анегард тяжело вздохнул. — Кровосос болотный, и откуда взялся на мою голову? Девчонку зачем-то втянул... Ладно, ты прав, сдать я вас не сдам, боги простят, а люди не узнают, но она ведь и правда умереть могла. А еще барон. Разбойник ты, а не барон.

— В прежние времена, — наставительно сообщил Зиг, — одно не слишком отличалось от другого. Удачливые разбойники понастроили себе замков, повыбили невезучих соперников и стали защищать теперь уже свои земли. А самого сильного и удачливого назвали королем. Во всяком случае, именно так рисуют нашу историю некоторые древние архивы.

— Трепло... комар архивный...

— Успокоился? Теперь можем поговорить о деле?

— Давай. Начни с того, что тут произошло, пока я полудохлым валялся.

Я закрыла глаза. Так приятно лежать, ни о чем не думать, знать, что от тебя больше ничего не зависит, что тебе можно поболеть. Нет, я не чувствовала себя больной, просто усталой. Поваляюсь еще немного и встану...

И приятно слышать уверенные мужские голоса, залог охраны и безопасности. Все, что рассказывал его милости Зиг, я знала и так, и еще вчера это казалось страшным до озноба, но сегодня я знала: все будет хорошо.

Я уже почти заснула, когда слух зацепился за какое-то слово, или фразу, или, может, резкую тишину следом. Попыталась сообразить, что именно меня задело. И услышала:

— Повтори, пожалуйста, что ты сказал.

Анегард, с таким недоумением, будто... ну, я не знаю даже!..

— Ты стал плохо слышать?

Зигмонд. Не столько удивленно, сколько... презрительно?

— Я сказал, что на твоем месте не стал бы оставлять сестру без охраны, когда по округе рыщут банды наемников.

— Зигмонд, я тебя не понимаю. Ты о ком?

Нелюдь хмыкнул:

— Вот только не говори, что не знаешь! Нет, я понимаю, всякие могут быть резоны, но...

— Зиг, тьма тебя побери, хватит валять дурака!

— Правда не знаешь?! Да, чую, не врешь... однако я был лучшего мнения о... да отцепись ты от меня! О ком, о ком, — о Сьюз, о ком еще! Тупица, дубина стоеросовая! Хоть бы сообразил, что чары на родню были!

Я села. Анегард, оказывается, вцепился Зигу в ворот, и сейчас нелюдь занят был тем, что отдирал от себя чужие пальцы. Интересно, что он скажет, если я попрошу повторить?

— Опомнись, как она может быть моей сестрой?! Да они вообще здесь пришлые!

— У батюшки своего спроси, как, но что она тебе по отцу сестра, я и раньше знал. И мать ее, похоже, из благородных. У вас кровь одного вкуса. То есть настолько одного, как это бывает у близких родственников.

— И когда ты ее кровь пробовал?!

— Да вчера же... нет, уже позавчера. Да отцепись ты, придурок! Когда ее тот хмырь порезал, что сейчас без головы валяется в лесу за поляной, зверью на радость! — Зиг наконец-то отодрал Анегардовы пальцы от своей рубахи, сказал уже спокойнее: — Кстати, по запаху ваше родство тоже ощущается, хотя не так уверенно.

Ничего себе новости!

Я-то думала, это бабушка Анегарда на ноги подняла, пока я валялась... и кто здесь, спрашивается, тупица?

Ничего себе Зиг... знал, значит... так это, выходит, он сразу на то и рассчитывал? Умный, зараза...

Тем временем спорщики расцепились — и заметили, что я не сплю. Уж не знаю, какое у меня было лицо, но Анегард заметно смутился, а Зиг спросил невпопад:

— Очнулась?

Нет, без памяти лежу! И брежу...

— Бабушка где?

Зигмонд подошел к окну, отодвинул ставень, высунулся, огляделся. Крикнул:

— Магдалена! Сьюз очнулась, тебя зовет!

— А ведь мог бы сообразить, — сказал вдруг Анегард. — Знал ведь про твои сны.

— А что — сны? — невольно спросила я.

Ответить Анегард не успел: вошла бабушка. Я вскочила навстречу.

— Лежи, девонька, ты что! — ахнула бабуля. — Куда тебе вставать, рано!

— А мне хорошо, — сказала я. — Честно, хорошо. Ты-то как?

— Сказала б я тебе, — бабушка укоризненно вздохнула, — да поздно уже, после драки-то... На краю ведь постояла, дитё ты неразумное!

Не знаю, подумала я, и знать не хочу, сестра я Анегарду или нет... ну, то есть ясно, что сестра, раз так вышло, да и к лучшему оно, наверное... Зиг, хмырь болотный, знал, что делал...

— Ба...

Я вытерла слезы, и бабушка, усадив меня обратно на кровать, прижала мою голову к груди:

— Ну что ты, девонька, что ты... все хорошо, и хвала богам...

Я обняла ее крепко, изо всех сил. Шепнула:

— Ба, я так тебя люблю... я так боялась...

Не хочу ни о чем думать. Если Анегарду интересно, как я его сестрой оказалась, пусть отца допрашивает, а мне плевать. У меня есть бабушка.

Мне показалось, Анегард рад был отправиться в деревню. Коротко велев собираться: "На обратном пути вас прихвачу в замок", — он ускакал. Рэнси метнулся следом, но тут же вернулся. Ткнулся носом в ладонь, словно извиняясь.

— Ничего, — вслух сказала я. — Закончится война эта дурацкая, уйду в Оверте. Или еще куда подальше...

— С чего бы? — Зиг подошел неслышно, заставив меня вздрогнуть. — Или ты хотела бы не сестрой ему быть?

— Знаешь что, — вспылила я, — держал бы ты свои открытия при себе, лучше было бы! Язык чесался разболтать? Или, думаешь, мне приятно будет, когда за спиной шушукаться начнут?

— Как начнут, так и перестанут, — Зиг оскалился, показав клыки.

— Ой, поглядите на него, грозный какой! Глотки драть начнешь за каждое слово?

— Зачем драть, — ухмыльнулся Зигмонд. — Разок пугнуть, и хватит.

— Пугнуть... Размечтался! Всем рты не позатыкаешь, а думать так и вовсе не запретишь. Знаешь, мне прекрасно жилось лекаркиной внучкой. Боги великие, ну откуда ты взялся на мою голову?!

Я сморгнула предательские слезы и зло шмыгнула носом.

— Брось, — попытался утешить Зиг, — все хорошо будет, вот увидишь. — Добавил виновато: — Между прочим, мне и в голову не пришло, что ни ты, ни Анегард о родстве не знаете!

Я отмахнулась и пошла собирать вещи.

Зигмонд говорил о чем-то с бабушкой, я невольно вслушивалась, но слов разобрать не могла, только невнятные голоса. Расспросить бабушку, думала я, или не стоит? Я никогда не сомневалась в том, что уйти из родных мест ее заставила убившая маму и едва не убившая меня лихорадка; и не задумывалась, почему пришли мы именно сюда. И почему бабушка так не любит рассказывать о маме... и так настойчиво мне вдалбливала, что Анегард не про меня... нет, одернула я себя, это уж слишком: младший барон Лотар всяко не тот, о ком смеет мечтать лекаркина внучка.

— Сьюз, — окликнула бабушка, — иди помоги.

Едва выйдя в кухню, я поняла — расспросам в любом случае не время. Бабушка то и дело терла глаза, а указания нам с Зигом раздавала таким нарочито бодрым голосом, что ясно было — еще немного, и расплачется. Поэтому я молча заворачивала в мягкие тряпки бутыли с настойками, складывала в сумки мешочки с травами и коробочки с мазями, а в сундук — все то добро, которое не имело смысла тащить с собой в замок. Зиг обещал припрятать сундук так, что никакие мародеры не найдут.

Когда со сборами было покончено, нелюдь, кровожадно сверкнув глазами, отправился в курятник.

— Пусть, — вздохнула бабушка, — правильно. С собой не взять, а оставлять...

Я оглядела кухню. Опустевшие полки, узлы у входа, горшок с остатками каши на печке, кринка с молоком на столе...

— Давай поедим, ба. Правда, я такая голодная... ничего не понимаю, вроде и обедала, а как в прорву...

— Ешь, девонька, я не хочу.

Я наложила себе каши, налила молока. Сглотнула слюну, вспомнив некстати о Колиновых колбасках. Хмыкнула: да ты, Сьюз, никак, от Зига заразилась? Мясца хочешь? Может, прогуляешься до курятника?

Смешно, но при мысли о мясе в животе аж запищало. Я торопливо хлебнула молока, зачерпнула каши. Подумала: доберемся до замка, первое, что сделаю, попрошу у тетушки Лизетт чего-нибудь... такого. Колбасок тех же или хоть мясной похлебки. Впрочем, каша с молоком тоже неплохо пошла. Я даже повеселела немного. И на вошедшего в кухню Зигмонда посмотрела уже почти без обиды.

Зиг аккуратно положил у входа облепленный куриными перьями и соломой мешок. Спросил со странной неуверенностью в голосе:

— Сьюз, а еще каша есть?

— Вон, — мотнула я головой, указывая на горшок. — А что? Собак, я думаю, перед дорогой лучше не кормить.

— Да нет.... Сьюз, ты не поверишь... — Зиг подошел к почке, взял горшок. Поднес к лицу, понюхал. — Ты не поверишь, я это хочу!

Вот так-так! А мы и тарелки уже убрали... Я выскребла последнюю ложку, ополоснула за собой миску.

— Так бери ешь, раз хочешь. Молока налить?

Вот честное слово, не стала бы предлагать, но оставшиеся полкринки все равно сама не выпью!

— Налей, — Зиг медленно, неловко накладывал в миску кашу. На лице его отчетливо читалось недоумение, словно нелюдь спрашивал мысленно: "И как это меня угораздило?!"

Я допивала молоко, поглядывая на Зигмонда. Нелюдь жевал кашу со странным напряжением на лице. Он отвык, поняла вдруг я, за три сотни лет своей нелюдской жизни отвык от обычной человеческой еды, от того, что можно жевать, а не рвать... отвык, но не забыл, иначе почему у него слезы в глазах?

Мне вдруг стало неловко. Будто за сокровенным подглядываю. Я тихо вышла, села на ступеньку крыльца. Притрусил Рэнси, бухнулся рядом, положил голову мне на колени. Я рассеянно почесала пса за ухом. Как много всего произошло! Известие о мятеже, раненый Анегард, налетчики, Зигмонд, кровавая жертва, новость о моем родстве... голова кругом! Жаль, что это не сон и нельзя проснуться. Жаль, что нельзя вернуться назад, в спокойную и понятную жизнь. А как жить дальше, поди разберись.

Вышел Зигмонд, сел рядом. Я не спросила ничего. Он долго молчал, потом сказал:

— Люди бывают удивительно глупы, Сьюз. Даже прожив три сотни лет и две жизни — человека и нелюдя. Хотел бы я знать, кого из богов благодарить за встречу с Анегардом.

Я взглянула ему в лицо. Глаза — желтые глаза хищника — словно приобрели другой оттенок. Теплый, зеленовато-карий. Губы слегка подрагивали, и я поняла совершенно ясно: песьих клыков там больше нет.

— Ты еще немножко расколдовался, да?

— Выходит, так.

— Я рада, Зиг. Правда, рада. — Я помолчала, добавила: — Если для этого нужно было все, что случилось за последние дни, то хорошо, что оно случилось.

— Хотел бы я знать... — начал Зигмонд. И умолк, не договорив. Чужая тоска резанула по сердцу. Когда никакой надежды — это, наверное, легче, подумала я, чем смутная надежда неизвестно на что. В Зигмонде как будто надломилось что-то: безжалостная уверенность нелюдя истончилась, из-под нее виден стал человек. Но тут, словно уловив непрошеную жалость, Зиг тряхнул головой, хлопнул меня легонько по плечу: — Спасибо, Сьюз. Ты права: что ни случается, все, так или иначе, к лучшему.

Вскочил — от короткой слабости не осталось и следа, — бросил быстрый взгляд на солнце.

— Надо поторапливаться. Если у тебя что еще не доделано... — И, снова не договорив, исчез, как и не было. Только ветром опахнуло. Одно слово — нелюдь!

А что у меня недоделано? Я вернулась в кухню, обвела взглядом разоренные стены, потухший очаг. И позорно сбежала.

Дело нашлось само. Мелькнула в траве у курятника золотисто-бурая спинка, я позвала...

Здесь теперь будет голодно. Пойдешь со мной?

В замке совсем не помешает охотник на крыс.

Снова — в который уж раз! — Анегард взял меня к себе на седло; но почему-то теперь я чувствовала себя до странности неловко. Самозванкой я себя чувствовала, что уж говорить! И кто Зига за язык тянул?! Небось нужна его милости Эстегарду Лотарскому дочка незаконная, как собаке пятая нога! Какому мужчине приятно, когда вот так ни с того ни с сего свалится на голову плод юношеского приключения, давно позабытого? Может, попросить Анегарда, чтоб молчал? И Зигу пусть молчать велит? Пусть все остается, как было... а вот интересно, сам-то барон знает или все-таки нет? В редкие наши встречи он глядел на меня точно так же, как на любую деревенскую девицу; но бабушка обмолвилась как-то, что я мало похожа на маму.

Цепочка всадников и телег растянулась на узкой тропе. Позади брело стадо, и там же держалась большая часть охраны. Придет Ульфар — найдет пустую деревню и голову своего наймита на шесте. Озлится, верно...

Анегард прервал молчание.

— Сьюз, когда отец вернется, я скажу ему, чтобы он тебя признал. Не дело так. Ты мне дважды жизнь спасла, он не откажет.

— Трижды, — ввернул невесть как оказавшийся рядом Зиг.

Я вспыхнула:

— Шел бы ты, а?! То есть, летел бы? Если бы я господину барону нужна была, уж наверное, он бы меня и сам признал. Раньше. А так мне не надо. Можно подумать, я за награду... придумали еще!

— Я спросил, — Анегард запнулся чуть приметно, — у твоей бабушки. Она говорит, отец не знает.

— Вот пусть и дальше не знает! — отрезала я. — Незачем.

— Зря ты так. Поверь, Сьюз, я отца знаю!

То ты, могла бы сказать я. Любимый сын, законный наследник. А еще у вас Ланушка есть. И вот вам здрасьте, явится какая-то приблуда своей доли требовать! В лесу выросшая, по хлевам работающая! Хороша баронесса! Нет уж.

Но сказала другое.

— Если спасение жизни и правда стоит награды, то пусть моей наградой будет ваше с Зигмондом молчание.

— Зря, — повторил Анегард. — Но раз ты просишь, ладно.

Зиг молча дернул вперед. Впрочем, я знала откуда-то: без согласия Анегарда он меня не выдаст.

Я поискала глазами бабушку. Не нашла: ее усадила на свою телегу Гвенда, они ехали почти в хвосте. Нашарила мыслями Серого и Злыдню. Кажется, все там спокойно... Бабушка не станет плакать при чужих, она и при мне-то старается сдерживаться. Ей бы отлежаться, отдохнуть... да и Анегарду, кстати, тоже.

Шло к вечеру; дети на телегах, кто поменьше, начали хныкать. Я подумала вдруг: как-то там мой хорек? Дикарь не дался в руки, ушел в лес. Тревожиться глупо, не пропадет; но я привыкла к нему и просто так выбросить из мыслей уже не могла. Хорошо бы вернулся, когда все закончится.