Измаил-бей скопил на нашем берегу уже больше тридцати тысяч человек. Он хочет наступать? Ну, что ж. Милости просим. Наши строят позиции ничуть не медленнее турок. Редуты на новом месте выросли как по волшебству.

Вперед, потомки Османа, на пушки. Не желаете ли?

Они желали. И лезли с упорством бультерьера. Но прорвать русскую оборону им так и не удалось.

Я обжился в отряде. При штабе находился редко, все больше — в войсках. Ночевал то у мингрельцев, где крепко подружился с командиром батальона майором

* * *

, то у улан у ротмистра Остроградского, то у егерей, то у конных артиллеристов, где тоже завел себе друзей.

Офицеры-порученцы при штабе разобрали каждый себе 'свои' части и старались попадать с приказами именно в те подразделения, где у них были друзья или родственники. А что? Для службы полезно... Генералы по возможности считались с пожеланиями своих офицеров. В результате — всем польза.

Все время рядом со мной старались находиться мои драгуны и Гаврила. Не всегда получалось по службе, да и я слегка бравировал до поры, но когда они рядом, мне как-то спокойней.

После того, как потерял коня, зарекся ездить один. Хорошо, что спешили меня рядом с нашими солдатами, а кабы нет...?

Что интересно, практически все порученцы стали выполнять приказы в составе небольшого отряда всадников в два-пять человек. Это было связанно с тем, что довольно многочисленные конные банды караджиев и татар шастали под самыми нашими порядками. Случалось, что эти сопровождающие прикрывали офицера, давая возможность выполнить приказ. Частенько своей жизнью платили...

Гибли и офицеры. Чаще чем я мог бы себе представить.

Мы всегда являлись лакомой добычей для башибузуков. Одинокий офицер — желанный трофей, так как за живого или мертвого бедолагу, попавшегося на аркан или под пулю, платили совсем неплохие деньги. Таким образом, турки стремились парализовать командование отряда. Порой это им удавалось.

Ну, это о печальном.

А хорошее — я возвращаюсь к Кутузову, срок исполнения моей командировки кончился. Теперь мне предстояла бумажная работа, с докладом командующему.

Ох-хо-хо... Как же я ее люблю... И не переложишь на другие плечи, все собственной ручкой, в смысле пером. Ну, своею рукою гусиным пером.

Положено так.

Правда, за эти полгода я здорово подтянулся во владении этом инструментом. Во-первых, бумажной работы в Русской армии всегда хватало для офицера — рапорты, приказы, сопроводительные и т.д. и т.п..

Во-вторых, я продолжал отчаянно плагиатить под своей фамилией и под парой псевдонимов, пересылая стихи своей эпохи в различные издания. А кроме того вел переписку с бароном Корфом, с Глебом и еще с несколькими, появившимися у меня здесь, друзьями. Ну, и в-третьих...

У меня самый настоящий почтовый роман. И для него совсем не нужен интернет. Бумага, перышко, чернила и много, много нежности. Пришлось подтянуть грамматику, чтобы перед своей женщиной не выглядеть неучем.

Анна Казимировна Сорокина, в девичестве Мирская, вдова русского офицера и внучка литвинского вельможи, почтила меня ответом на мое письмо.

Если честно, то это я ответил на ее послание. Мы, мужики, порою бываем отчаянными трусами, если вопрос касается настоящих чувств. Тут женщины куда решительнее нас. М-да...

Вот и я получил такую весточку в новогоднюю ночь. Как обухом по голове.

'Я Вам пишу — чего же боле...?', вы думаете, зря были написаны эти строки асом Пушкиным. В начале XIX века написать женщине первой не родственнику — это знаете ли. Ого-го...

В общем, я влип. Влип по полной и ни грамма не жалею. Та взаимная симпатия, возникшая между нами в мое краткосрочное посещение маетка Бражичи, и та страсть, которую я попытался задавить в зародыше не захотели быть забытыми. Не пожелали и все тут.

Я все понимал. Внучка одного из наиболее значимых вельмож Великой Литвы, которая к тому же обожглась на первом браке, не может быть партией простому и бедному русскому дворянину. Дед взял над ней весьма плотную опеку. Хоть род Горских и имеет весьма почтенные корни, но..., это как внучка Березовского и офицер пехоты Российской Армии. Не бывает...

А мне плевать. До получения в руки маленького листочка бумаги всего с одной строчкой текста я еще держался. А там — словно плотина рухнула...

Какие безумства я написал в своем первом послании Анне, я даже не припоминаю. Все как в тумане было. Я писал и писал, сажая кляксы и позабыв о фитах и ятях. Лист за листом. На бумагу выплескивались слова, которые я хранил глубоко в душе, чтобы никто... никогда... ни при каких...

Как сумел? — Не знаю.

Как посмел? — Не ведаю.

Но, на то и новогодняя ночь, что в нее возможны чудеса. Вот и я совершил маленькое чудо.

Когда кончилась бумага, а на столе лежала гора исписанных листов, я просто собрал их в кучу не перечитывая, запечатал, надписал адрес, кликнул хозяина дома, в котором проживал и отправил его на почту. А там уже и тройка запряженная стояла. И все...

Поздно стало, что-либо менять.

Месяц места себе не находил. Второй раз загнать чувство в подполье не выходило никак. Сопротивлялось с всею силой рвущейся весной из-под земли травы. Вроде и мягкая, а камни сдвигает и асфальт ломает.

Потом пришел ответ. Светлый, нежный и немного испуганный.

Оказалось, все то, что творилось со мной, было не безответно.

Вот такие пироги.

С тех пор и переписываемся. Аннушка, в одном из писем с легким юмором написала, что если буду хорошо себя вести, она даст мне перечитать мое первое к ней письмо.

Интересно, и чего такого я там написал? Ой, чувствую, доведется мне еще краснеть.

Ну, кажись, слегка отвлекся.

Генерал-лейтенант Засс мне передал пакет для командующего, поблагодарил за хорошую службу. Сказал, что порекомендует Михайлу Илларионовичу отметить меня как исполнительного и храброго офицера, о чем и сообщил в представлении от своего имени. Я поблагодарил, вскочил на Трофея и отправился в ставку.

Трофей — крупный серый конь ахалтекинских кровей.

Полукровка, по всей вероятности, поскольку при почти всех статях ахалтекинца несколько крупнее. В холке сантиметров на десять выше, ну и тяжелее, соответственно. Злющий зараза, но скакун — отменный и как боевой конь хорош. Из-под какого сипаха его взяли, не знаю, но мне коня презентовали мингрельские мушкетеры. Они и имя дали. Солдаты упорно именовали себя не пехотинцами, а мушкетерами. Классные ребята. А с Трофеем мы поладили. Оказалось, заговорить его на дружбу не труднее, чем Ворона, моего оставленного в Смоленске андалузца. Лошади очень четко улавливают нюансы настроения человека.

Трофей меня признал. Да и Грача, баловавшего красавца, тоже привечал, а остальным конь вольностей не позволял. Справный скакун.

— Турки. — Выдохнул Гаврила тихо.

— Клади коней. — Скомандовал я, также углядев группу всадников, выезжающих из-за деревьев впереди. К счастью они сейчас были к нам спиной. Едва ли успели нас заметить. Мы только из балочки выехали. Турок вообще-то угядели чудом. Из-за деревьев выехали и через сто метров в другую рощу ушли. Пара минут на виду всего.

Закрутив лошадей по-казачьи, мы уложили их на бок, укрывая в траве и низком кустарнике.

Сколько же их? Десятка три... Но уж больно скрытно идут. Ждем.

Вот еще пять человек. Зыркают по сторонам, назад оглядываются. Эти бы углядели, но мы уже травой скрыты. Ждем.

И еще... пять. Десяток выходит.

Эти — замыкающие. Наверное, и впереди есть не меньше, только мы не успели увидеть. Если есть тыловое охранение, то наверняка и в передовом дозоре не меньше.

А куда енто они намылились? Полусотня всадников, судя по лошадям и вооружению, очень непростых ребят. Похожи на тех, что нам на дороге попались, когда только в Валахию прибыли.

Может ну их? Нас не заметили и ладно.

Не. Нельзя. Ведь это не просто налетчики, явно куда-то целеустремленно двигаются. Причем, прямо среди наших порядков. Надо глядеть...

— Грач. За ними. Далеко не ходи. Трофея возьми, своего коня оставь мне. Если удирать придется, он вынесет наверняка. — Я еще не принял решения, но присмотреть за турками не помешает.

— Гаврила. Возьми трубку подзорную в моей сумке. Вон на то дерево повыше взберись — глянь округу. Может, что интересное заметишь. Иван Михайлович. Что думаешь?

— Эти — охотники. Резать идут. Но — отчаянные. Считай, к нам в дом влезли среди дня. Идут к какой-то цели, когда надо пересидеть до сумерек. Зачем? Ясно, гадость нам сотворить. Какую, мы не знаем...

Надо бы их не отпускать с глаз. А как наших углядим поболе числом, так и шумнуть.

Гаврила задержался на дереве чуть дольше, чем я рассчитывал. Явно — что-то высмотрел. А ну-ка чего там, докладай?

— Сергей Саныч! — Гаврила взволнован и от спешки задыхается. — За рощей — люди на поляне. До трех десятков. Наши. Конные. На обед, видно, встали у камней. Офицеров много. И шарф генеральский на одном. Треуголка с перьями...

Там, эта... — сглотнул слюну.

— За поляной еще лесок есть, и там тоже кто-то хоронится. Кто и сколько — не углядеть. Далеко. Похоже — турки. Только с верхотуры и разглядеть можно...

Засада? Блин, да это целый грамотный загон на генерала. Сейчас урежут с двух сторон. Нашим — карачун, генерала — в торбу. И к себе, за Дунай... Бабки получать. Ну, нет — шалишь.

Пока эти через лесок... Пока то-се... А нам — напрямки... Должно выгореть!

— По коням! — Эх, успеть бы только.

Подковы ударили в землю. В карьер! Выноси, коник...

Успели.

Я появился на полянке на целых тридцать секунд раньше турок. В бою — целая вечность.

— В ружье!! Турки! Справа полсотни и слева не меньше!!! К бою! — Мой отчаянный крик выиграл еще пять секунд.

Когда подлетели к группе, конвой из драгун и офицеры уже были в полной боевой готовности. Турки за спиной разочарованно взвыли. И бросились вперед.

Смыться не успеваем. А у меня пакет...

Так, под этот камушек заныкаем пока и ладно. Будем живы — достанем. А не будем — турку не достанется.

Значит — судьба, придется драться.

Тем более, что место для стоянки было выбрано грамотно. Рядом что-то вроде кольца из камней. Никак не Стоунхендж, но обороняться в них можно. Неплохая позиция. Даже несколько коней можно было при желании прикрыть от пуль , если бы имели хоть какой запас времени. Но сейчас не до них. Только оружие и заряды с собой — и в укрытие.

Турки кинулись в атаку неорганизованно и в первый раз мы их отбили почти без потерь и чрезмерного труда. Палили без передыху, сколько было зарядов в ружьях и пистолетах, и нападающие откатились под защиту деревьев. Ненадолго.

Мы не обольщались. Противнику надо либо взять нас в ближайшие минуты, либо убегать по-быстрому. Нашумели мы крепко, а русских войск здесь в достатке.

Генерала я узнал. Князь Михаил Семенович Воронцов, генерал-майор. Бывал у него разок с пакетом. Он тоже признал меня в лицо, кивнул головой, некогда было разговаривать, поскольку турки необычно быстро организовались и пошли в атаку.

Их было больше ста, нас около тридцати. Благо, перезарядиться успели. Понимали и они и мы — не будет еще одной попытки. Вот-вот подойдут русские войска. Свалка предстояла серьезная и злая. Сталь на сталь.

Сперва мы палили, как и при первом нападении, но где там...

Каждый из нас успел сделать как минимум два, а то и три выстрела. Дымом затянуло все перед глазами. Эх, ветерок бы сейчас. Из этого дымного облака стали выскакивать вооруженные саблями и кинжалами смуглые, горбоносые люди.

— Алллааа!!! Акбааар!!!

Все. Понеслась...

А тотошка в сумке на Трофее остался. Жаль.

Эту скоротечную резню описывать не берусь. Все свелось к трем метрам земли у ног, вокруг смотреть возможности просто не было. Рубил. Колол. Орал что-то рифмованное, перемежая матом, как со мной часто бывает в минуты напряжения. Слева — Гаврила, справа — Перебыйнис. Сзади — камень. Держим оборону, парни.

— Налетай, ишаки горные! Всем... Хватит... Хаа...! — Страх ушел, возбуждение переросло в яростное остервенение.

Гаврила падает, напоследок ткнув клинком во врага. Отплатил, стало быть... Фельдфебель опускается на одно колено. Эк, жмут-то...

Счас я, ребята...

Сперва вправо... Укол.

Поднимайсь, Иван Михалыч, на том свете отдохнем. Во! Молодец.

Теперь влево...

Ты куда, муфлон? Не трож Гаврилу! Я те добью... Нннна...

Хорошо Дель Рей рубит. И мисюрку развалил и головушку. А как же? Так и назывался при рождении 'меч для камзола'. Меч — понятно?

Гаврила пытается встать на четвереньки и опять падает. Но жив...

...Не успеваю...Блин...

Темно.

Светло. Качает. Голова кружится...

Тошнота подступает к горлу. Успеваю повернуться. Кто-то поддерживает.

Меня рвет отчаянно. Каждый спазм отзывается взрывом бомбы в голове. Больно...

Это длиться вечность.

Но вот и отпустило. Ничо... Мы живучие...

А боль — фигня. Потерпим.

Кажись, мозги у меня есть, поскольку все симптомы сотрясения этого предмета налицо. Кстати, лицо...?

Пытаюсь притронуться к чему-то мешающему.

Добрый 'кто-то', что поддерживает меня за спину, перехватывает руку на полпути. Голос Грача.

— Погодь, ваше благородие, нельзя трогать. Там рана у тебя. Кровь только перестала течь. А так ты цел... Тебя по макушке приложило саблей, но плашмя. Гаврила руку подбил у турка. Успел. А лицо клинком уж после попортили. Случай...

Это когда мертвый турок на тебя лежачего сверху упал. Будешь теперь меченый...

— Ххх-де...Хххаврила...— говорить трудно.

— Живы наши все, слава Богу. Ванька почти цел. С полдюжины порезов да ушибов — не в счет. Гаврила в ногу ранен. И грудь наискось порубили, но ребра сталь дальше не пустили. Помяло их, но не прорубило. Рана длинная, однако, поверху пошла. Крови, это — да, потерял маленько...

Должон выжить. Только поил его. Счас и тебе водицы дам...

— Ххх...генера-а-ал? — я все-таки совладал с буквой 'г', зато стал спотыкаться на 'а'.

— Жив. Даже не ранен. Из всех кто в бой вступил, только семь человек живых и осталось, генерал в том числе. Иные почти все ранетые, но их превосходительство сберегли. Не всем повезло так стать, как вы втроем да он с последними конвойными. Они аккурат с другой стороны камня отбивались. Так вы один другого и прикрыли, выходит. Турок только спереди и мог нападать. Вы там гору трупов перед собой навалили вокруг камушка. А генерал-то, рубака славный оказался. М-да... Живым хотели...

Я-то все видел, но подойти не мог. Помочь вышло только тем, что лошадей у турок пугнул, да по коноводам ихним пострелял слегка. А как егеря подошли, тут турку и конец. Без коней — куда? Сдались...

Да и не много их осталось. Но ты пока лежи. Носилки сладим — вынесем. Набирайся сил.

Ты глянь. Столько слов подряд от Грача не слыхивал, наверное, никто. Удивил...

Неужели проскочили и в этот раз? Хм. Похоже. Все живы...

Ох, и везучий ты песий сын, Серега! И это здорово!

Так я и попал в ставку.