Я бесконечно проповедовал целостность подразделения. И мы практиковали то, что я проповедовал. Мы ели, пили и веселились всей компанией. Мы разоряли бары в Вирджиния-Бич, а когда заканчивались все желающие, мы начинали крушить друг друга. Это был нетрадиционный способ инициации всех этих четырнадцати человек, которые обучались как воины, но — за несколькими исключениями — еще не побывали в битве. И то, как я их готовил, останется со мной: я будут использовать эти методы снова, когда буду командовать Вторым отрядом SEAL и я буду снова использовать их, чтобы сколотить Шестой отряд SEAL.

То, что я делал тогда, в 1967 году, я делал от балды. Но мои инстинкты были верными. Бесконечные контакты заставили взвод думать, как единое целое. Каждый из них чувствовал себя с другими комфортно, в то время как шероховатости и раздражающие привычки стирались изо дня в день, трением тел и личностей. Мы начали мыслить, как семья, ставить потребности группы выше наших личных желаний.

Пьянка была важным элементом процессом слияния. Это было больше, чем просто бесцельные вечеринки с мачо-дерьмом или состязание "выпей-одним-глотком" в доме студенческого братства. Я всегда верил во фразу "истина в вине". Пять или шесть часов буйной вечеринки после 12-часового дня жестких тренировок позволили мне увидеть, как мои ребята будут действовать, когда они будут разбиты, почти неуправляемы и чудачить — и как хороши они будут на следующее утро, когда будут поддерживать пульсирующие головы с налитыми кровью глазами — но все еще должны будут проплыть шесть или семь миль, бежать десять, или сдавать квалификацию по стрельбе.

Дело в том, что вы можете многое рассказать о человеке по тому, как он обращается со своим алкоголем.

Время в баре было еще и социальным ускорителем. Чем больше они вместе пили, тем сильнее притирались друг к другу и бросали вызов миру, тем теснее становились их отношения. Я никогда не верил, что человек должен пить алкоголь, чтобы проявить себя, но я верю, что такое маленькое и сплоченное подразделение как взвод SEAL должно регулярно — каждую ночь — веселиться вместе, чтобы достичь такого слияния, которое может развиться только в нерабочее время. Эта уникальная форма развития целостности подразделения работала. К концу ноября у меня было четырнадцать крутых ублюдков; люди которые будут — и делали это — пить мочу друг у друга, которые, я был в этом уверен, будут лучшими в охоте и убийствах.

Это была первоклассная группа, которая отправилась в начале декабря 1967 года в двухнедельную одиссею, заканчивающуюся в Бинь Тху, республика Вьетнам. Мы остановились на несколько дней в Калифорнии для отдыха и пополнения, и я знал, что обучение взвода было завершено. Когда мы отправились в Тихуану, на два дня непрерывной вечеринки, большинство парней предпочло вернуться обратно в Штаты нелегально, вместо того, чтобы пройти через обычные пограничные переходы.

Моим вторым номером был лейтенант Фрэнк Дж. Бойс, он же Горди, парень, напоминавший маленький пожарный гидрант. Горди был настоящей карманной ракетой: надменный, напористый, придирчивый, напыщенный — все, что я люблю в мужиках. Он был из офицеров запаса, моложе меня, родом из "старых денег" Новой Англии — его отец был приятелем Эллсворта Банкера, посла США во Вьетнаме. Но Горди никогда не позволял богатству или происхождению его напрягать. На самом деле, Горди был настолько сумасшедшим, что казался ненормальным. Например, он не пил. Но даже употребляя водопроводную воду или кока-колу, он мог отмочить что-нибудь не хуже, чем иной после ящика пива. Он был неутомимым ходоком, вечеринкой студенческого братства из одного человека.

Потом был Гарри Хамфрис. Гарри был парнем из Джерси, крупным, крепким, темноволосым парнем шести футов (1,83 м ) и весом в двести фунтов (прим. 91 кг). А главное, он был настоящим отщепенцем. Он происходил из богатой ирландской семьи в Джерси-Сити и учился в Ратгерсе. Но жизнь в колледже не давала ему достаточно впечатлений, поэтому он завербовался во флот и прошел отбор в UDT. Когда я познакомился с ним, он служил в четвертом взводе 22-го отряда UDT. К тому времени, как я закончил свой первый тур во Вьетнаме и вернулся домой, заминка Гарри уже закончилась. Он вернулся в Джерси-Сити, и мать припрягла его к семейному делу по переработке жиров. Для меня очистка сала казалась пустой тратой его настоящих талантов.

И все же, условия, в которых он разлагался, были шикарными. Он променял казарму для рядовых на фамильное поместье Хамфрисов, квадратный квартал в Джерси-Сити, окруженный десятифутовой (прим. 3м) стеной. Внутри, за коваными железными воротами — вроде поместья Крестного отца — стояли семь почти одинаковых домов из красного кирпича. Гарри дали один, где он жил со своей женой Пэт, бывшей моделью, с которой он познакомился в Сент-Томасе и одним маленьким ребенком. Непыльно так. Джерси-Сити был не так уж далеко от Нью-Бумсвика, поэтому во время поездки к своей родне я заглянул в усадьбу Хамфрисов. Мы с Гарри пропустили пару стаканчиков холодненького и решили догнаться.

После нескольких кружек пива Гарри дал понять, что ему скучно перерабатывать топленое сало и жир.

— Я жалею, что не остался в команде, Дик. Сейчас бы меня уже, поди, отправили во Вьетнам, как и тебя.

Я сыграл хладнокровно. Я рассказал Гарри, как мне было весело в моем первом туре. Я рассказал ему, что сделал в "Браво" и в какие игры мы могли играть.

— Я, кстати, собираюсь вернуться. Мне дают собственный взвод.

— Ни хрена себе. Это здорово, Дик.

— Здорово? Черт, Гарри, это настоящие каникулы. Восторг и веселье. Жизнь в грязи. В тебя стреляют. Стреляешь в япошек. Сплошная веселуха.

Хамфрис поднес стакан к кончику носа и посмотрел сквозь пиво на зеркало в баре. Я знал, о чем он думает. Я забросил наживку.

— Ты прав — жаль, что ты ушел. Мы могли бы по-настоящему повеселиться вместе.

Он кивнул.

— Это точно.

Он отхлебнул пива.

— Знаешь, я ведь не так уж долго отсутствовал — я мог бы легко наверстать пропущенное, если бы ты взял меня в SEAL.

— Какого черта ты хочешь променять то, что у тебя есть, на солдатское жалование?

— Потому что я занимаюсь этим чертовым бизнесом по переработке жира, Дик, и не хочу им заниматься.

Я поставил пиво на стойку.

— Вот что я скажу — если ты хочешь снова записаться, я, наверное, смогу тебя пристроить в SEAL. Ты квалифицированный парашютист и ныряльщик. Остальное мы сможем добрать за пару месяцев.

Он задумался на несколько минут. На его лице появилась самодовольная ухмылка.

— Ты знаешь, Пэт меня убьет — сказал он.

— Не-а.

— Хочешь поспорить? Ей нравится, что я занимаюсь делом. Она любит это место, особенно теперь, когда беременна вторым нашим ребенком. У нас есть все, что мы хотим — и что она получит в Вирджинии-Бич? Передвижной дом?

— Она к этому привыкнет.

— Неверно. Она может это сделать, но она никогда к этому не привыкнет.

От отхлебнул свое пиво.

— И моя семья на дерьмо изойдет, когда узнает, что я захочу выйти.

Я ударил его по плечу. Крепко.

— Выйти?

— Из дела.

Я хлопнул его еще раз.

— К черту бизнес. Когда тебе будет сорок, ты сможешь заниматься бизнесом. Тебе сколько? Двадцать шесть, двадцать семь лет? Это время веселиться. Хлопать и топать. Стрелять и хватать. А потом... Потом ты можешь вернуться, носить серые фланелевые костюмы всю оставшуюся жизнь и никто не будет с тобой спорить.

Я допил пиво, заказал еще по одной и чокнулся с ним бокалами.

— Ну же, Гарри, вот тебе причина, по которой ты в первую очередь присоединился к команде: быть охотником.

Мне не пришлось долго его убеждать, потому что Гарри принял решение задолго до того, как мы пошли за пивом.

Но вы не смогли бы убедить его жену или мать, что его возвращение не было полностью и целиком моей виной. Больше всего расстроилась старшая миссис Хамфрис. К тому времени, как Гарри и Пэт переехали на юг, в Вирджиния-Бич, у Пэт родился еще один ребенок. Мама Гарри приехала с ними, чтобы позаботиться о ребенке, пока они не найдут себе жилье (и да, в конце концов, они нашли себе отдельный дом).

В последний раз, когда я ее видел, она трясла у меня перед носом грязным подгузником и вопила как сморщенная ирландская баньши.

— Черт бы тебя побрал, Ричард Марсинко. Ты заставил моего мальчика снова записаться на службу, а теперь везешь его во Вьетнам, где его могут убить и оставляешь нас с этим!

Я посмотрел на Гарри, и насмешливое облегчение в его взгляде сказало мне:

— Лучше мы, чем она.

Моим взводным медиком был Док Никсон. Он был из "планконосцев" Второго отряда SEAL — одним из первых бойцов SEAL на восточном побережье. Его первым именем было Гай, вторым Ричард, но не помню, чтобы его кто-нибудь звал иначе, чем Док. Это был задумчивый голубоглазый воин. Настоящий раб своего члена — опасный мужчина для женщин.

"Стонер" номер один был Рон Роджер, который знал, чего от меня ждать, потому что он был частью отделения "Браво" в моем предыдущем туре. Орел Галлахер и Патч Уотсон тоже собирались вернуться во Вьетнам, но, на этот раз, их назначили в седьмой взвод. Роджер, однако, пошел со мной. Это меня обрадовало — сукин сын был хорошим бойцом. Его удары все еще крушили все, во что попадали — и не было ничего, что бы он не сделал, если бы его попросили.

Затем был Луис Кучински — еще один "планконосец" Второго отряда. Я называл его Хосс или Ски. Он был архетипичным большим, ушастым поляком — боцманматом; сильным и молчаливым. Его лицо было таким грубым и рябым, словно его только что обработали пескоструйкой. И умным — ему не надо было ничего повторять дважды. На самом деле, Хоссу и один раз редко приходилось что-либо говорить.

Кучински был женат на красивой, длинноволосой, крошечной, как москит, женщине, по имени Тигр, которая любила его настолько сильно и всецело, что пыталась регулярно выбить из него дерьмо, когда они выпивали вместе несколько кружек пива. Она отбивалась, а он только смеялся и смеялся, поднимал ее и целовал до чертиков.

Фрэнк Скализ был коротышкой, астматически худым курильщиком из Блэксбурга, штат Вирджиния, захудалого городка в предгорьях Аппалачей, примерно в двадцати пяти милях от Роанока. Он был нашим горцем — охотником, который следил за тем, чтобы ели бельчатину или оленину каждый раз, как мы отправлялись на маневры в Кэмп-Пикетт или Форт-Эй-Пи-Хилл, и варил нам утренний кофе с яичной скорлупой и грязными носками в котелке. Он был крошечным парнем — не более 140 фунтов (прим. 64 кг), если промок насквозь, с густой бородой, которую нужно было брить дважды или трижды в день. На самом деле, он был похож на шахтера, потому что сколько бы воды мы не потратили на него в душе или другом водоеме, где оказывались, у него на коже был бы серый угольный налет. Вы могли оставить его на солнце на несколько недель, и он все равно выглядел бы болезненно.

Я звал его Тормоз Фрэнк, потому что двигался он именно так — вяло. Никогда настолько быстро, чтобы вызвать хоть какой-то ветерок в своем кильватере. Он был старомодным моряком. Обычно он держал во фляжке бурбон, а в уголке рта у него всегда торчала неизменная сигарета. Сколлиз постоянно страдал от резкого кашля курильщика, который ему каким-то образом удавалось заглушить каждый раз, как мы выходили на патрулирование. Он ненавидел плавать, но я не мог пожелать лучшего человека с паяльной лампой — или винтовкой.

Фредди Тутман был панамец, темнокожий, спокойный, испаноговорящий гигант, который оказался подарком для работы с вьетнамцами. Может быть, это было сходство темпераментов или, может быть, это было удовольствие от совпадений антивьетконговского настроя. Как бы то ни было, он находил истинное удовольствие, руководя в рамках программы "Феникс" рейдами организованными ППР, провинциальными подразделениями разведки, состоящими из перебежчиков-вьетконговцев.

"Стонер" номер два, Кларенс Ришер, был из взвода Джеймса Дина. Долговязый кудрявый молодой бунтарь с очаровательными черными глазами, он рос на нескольких военных базах, где служил его отец, подполковник морской пехоты. Ришер был салагой во взводе — не хронологически, но потому, как он себя вел. Он был тихим и капризным, когда не получал того, чего хотел. Он был озорным, но не таким грубым, как большинство "стариков" из команд UDT. Фрэнк Скализ или Рон Роджер, например, просто швыряли вас в стену и выбивали из вас дерьмо, если хотели немного повеселиться. Ришер больше увлекался словесной чепухой — вроде дразнилок на школьном дворе, которые казалось, всегда вырождались в "сам дурак" и "сам дважды дурак".

Я всегда считал, что бойцам SEAL не следует играть в такие детские игры, и это меня беспокоило. Что еще больше беспокоило меня в Ришере, так это то, как он пил. Он был счастливым пьяницей. Но после нескольких кружек пива, он, казалось, всегда погружался в монолог о папе-полковнике. Через некоторое время это стало похоже на мыльную оперу. Он поступил на флот потому, что папа был морпехом. Он стал рядовым, потому что папа каким-то образом внушил ему, что он недостаточно хорош, чтобы стать офицером. Он стал бойцом SEAL, потому что это лучший способ доказать папе, что он тоже мужик.

Ришер женился незадолго до нашего отбытия во Вьетнам.

Не потому, что он был отчаянно влюблен, и не потому, что он боялся потерять девушку. Он сделал это, потому что каким-то образом он почувствовал, что так и должно быть. Но салага или нет, Ришер был также талантлив с пулеметом "Стонер". Он был большим — выше шести футов и сильным — 190 фунтов или около того — и мог нести почти половину собственного веса в боеприпасах. Парень, возможно, был незрелой занозой в заднице, но он всегда тянул свою долю.

Деннис Дрейди был еще одним старомодным подонком. Он был взводным доставалой — с синдромом матушки-наседки — который постоянно приставал к нам, пока мы не выбивали из него все дерьмо.

— Ты взял достаточно патронов? — спрашивал он у Хосса.

— Ты не забыл почистить пулемет этим утром? — спрашивал он у Рона Роджера или Кларенса Ришера.

— Ты взял свежие данные у разведки? — спрашивал он у меня.

Дрейди был невысоким парнем, с длинным носом, маленькими черными глазками, вытянутым лицом и большими, как у крысы, передними зубами, придававшими ему вид хорька или злобного грызуна. Сходство усиливалось прямыми волосами мышиного цвета и быстрыми, почти нервными, движениями.

Я постоянно подавлял желание придушить его, потому что он действительно был нудным. С другой стороны, без Денниса мы, наверное, забыли бы свои головы. У него была отличная память на детали.

Он был талантливым и одаренным пойнтменом. А что касается домогательств, то когда мы оказывались в тридцати-сорока кликах от дружественных сил и обнаруживали, что забыли дополнительный боекомплект для АК-47 или потеряли моток растяжки, то чаще всего именно Дрейди с самодовольной ухмылкой совал руку в карман, находил недостающее и говорил мне: