Хроники Обетованного. Тени и зеркала

— Катхаган ка-иратт, — произнёс Бадвагур и заговорил с сородичами на родном языке; в спокойных переливах его низкого голоса слышалось спрятанное напряжение. Альен только теперь заметил, что они вдвоём, не сговариваясь, встали спина к спине.

Слушая Бадвагура, агхи чуть опустили, но не убрали мечи. Их взгляды на Альена — снизу вверх, из-под кустистых бровей — по-прежнему сверкали враждебностью.

— Стражи границ. Они проводят нас вниз, — тихо проговорил Бадвагур. — Так надо.

Один из агхов — черноволосый, на вид самый старший и сильный из всех — коротко сказал что-то, будто каркнул. Другой, вторя ему, заговорил быстро и взволнованно, кивая на Альена. Тот вздохнул: ему начинала надоедать эта не в меру патетичная сцена.

— Надо так надо, — заметил он. — Скажи, что я затем и пришёл. И что не пытаюсь сопротивляться.

Бадвагур перевёл его слова — Альен не сомневался, что скрупулёзно и без изменений. Но обстановку это совершенно не разрядило: дети гор угрюмо перестроились вокруг Бадвагура и Альена, образовав подобие колонны, и прятать оружие явно не собирались. Один из них, чуть отойдя, налёг крепким плечом на щербатый валун, закрывавший второй из проходов, которые Альен не разглядел раньше. Ему стало интересно, знал ли о них Бадвагур; мельком взглянув на его встревоженное лицо, Альен убедился: не знал. Что ж, это неудивительно — крестьяне в Кинбралане до сих пор могли сказать о каком-нибудь старике: морщин на нём больше, чем гномьих ходов прорыто в Старых горах.

Валун слегка сдвинулся, открыв зияющую черноту. Тоннель почти отвесно уходил вниз, в нутро скал. Альен дёрнулся было, чтобы пройти вперёд, но на него с недовольством не то зашикали, не то зарычали. Посыл был ясен: ни шагу без разрешения. Альен не терпел приказаний — любых; будь он котом, у него в ответ на них вся шерсть поднималась бы дыбом. Но момент для сопротивления был совсем не подходящий, так что он покорно ждал, пока первая пара стражей, взяв из скоб на стене факелы и поднеся их к костру, отправится впереди, осторожно, чуть ли не след в след, нащупывая место для каждого шага. Шириной проход был рассчитан на одного, а высотой — точно не на человека, и Альену пришлось согнуться почти пополам. Трое агхов двинулось впереди, а ещё трое — позади них с Бадвагуром, который устало сопел ему в спину. У кого-то из замыкающей тройки тоже был факел, и свет вперемешку с тенями метался по красновато-серым, неровным и крошащимся стенам хода, прорытого в незапамятные времена.

Альен не знал, сколько они шли — в полном молчании, следуя извивам тоннеля в стенах скалы, опускаясь всё ниже и ниже. В спёртом воздухе факелы ужасно чадили, камни давили; становилось трудно дышать. Слышны были лишь тяжёлые, шаркающие шаги агхов да ритмичное падение капель где-то вдалеке. Темнота обволакивала, притупляя чувства; Альена одолевала неуместная сонливость, и несколько раз он хватался за холодные, шершавые камни, чтобы не упасть. Он не мог не подумать, с каким удовольствием оказался бы сейчас в своём лесу на Волчьей Пустоши — или, на худой конец, в Долине Отражений.

Наконец спуск закончился — массивной квадратной аркой, покрытой полустёртыми древними рисунками. За ней тоже тянулся тоннель, только более широкий и тщательнее прорубленный, а ещё ветвистый — пути расходились сразу в трёх направлениях. Направляющие без колебаний свернули направо и пошли быстрее, чувствуя себя более уверенно на ровной земле. Через десяток шагов Альен обо что-то споткнулся и, услышав странный звон, опустил голову.

— Рельсы?..

— Да, — шёпотом подтвердил Бадвагур. — Мы в одной из заброшенных шахт. Я ни разу тут не был.

— Почему заброшенных? — Альен повнимательнее присмотрелся к широким стенам и подпоркам, что терялись во мраке, удерживая своды. Он пытался представить стук молотков и кирок, грохот вагонеток, перевозящих руду или минералы... — Месторождения иссякли?

— Нет, просто некому больше работать, — в голосе агха послышалась горечь и что-то другое, более личное — вина?.. — Нас ведь всё меньше, да и торговля с людьми затухает...

Он хотел продолжить, но бредущий позади спутник ткнул его в спину, недовольно что-то пробурчав. Альен отвернулся, подивившись такой братской любезности. Ладно он сам — человек, да ещё лорд, да ещё колдун, в общем, втройне чужак. Но почему они и Бадвагура встречают, как врага?..

Миновав ещё несколько развилок, они вышли к воротам в полтора роста Альена — то есть весьма значительным для агхов. Неподъёмные на вид железные створы подались, однако, от лёгкого толчка — совершенно бесшумно. А за воротами был балкон.

Огромный балкон — смотровая площадка, вырубленная в скале. Даже Альен, всякого навидавшийся, с трудом сдержал поражённый возглас.

Потолок словно ушёл вверх, а стены раздались в стороны — полое пространство внутри горы открылось ему, такое, что не хватало взгляда. Гха'а, подгорный город. Главный оплот старогорских агхов.

От этого зрелища захватывало дух. Альен привык, что города открывают свои лица исподволь, постепенно: строгие линии, камень и дерево Академии, черепичные крыши и шум торгового Энтора, мраморная белизна, рощи и укромные дворики Вианты... Гха'а же овладевал зрением сразу и бескомпромиссно, и его величие подавляло.

Улицы располагались исполинскими круглыми ярусами; Альен попытался считать их, но скоро сбился со счёта: десятки были над ними, и десятки уходили вниз — в бездну, ярко освещённую факелами и круглыми зеленоватыми фонарями. Каменные навесы были над ними, каменные лестницы — широкие, как проспекты, и узкие, отсюда казавшиеся нитками, прямые и витые — соединяли их. Всё, что могло охватить зрение, заполняли большие каменные дома и каменные мосты, каменные площади, крыши и полукруглые купола. Далеко внизу виднелся ряд огромных статуй, с такого расстояния напоминавших причудливые игрушки, каменный фонтан и даже подобие каменного сада: искусно, до мельчайших деталей выточенные каменные деревья неподвижно красовались "листвой" из зелёных кристаллов. Всё, что не было вырублено из камня, было выковано — столбы для зелёных фонарей, подпорки мостов и более сложных конструкций, отделка жилых домиков и чёрные перила, изящные, как железные кружева. Краем глаза Альен заметил что-то вроде громадного лифта, который медленно и беззвучно скользил между ярусами, влекомый невидимыми механизмами.

Всю сцену окутывал полумрак, но город отнюдь не походил на мрачную пещеру. Наоборот, каждая мелочь казалась естественной частью скалы, созданной с такой любовью, с бережной заботой о её каменном теле и металлической крови. Город жил в симбиозе с горой — или так, как зародыш живёт в материнской утробе. Теперь Альен понял, почему агхи веками не допускали сюда посторонних: чем-то слишком личным и, наверное, важным для каждого из них была эта связь. Нечто сокровенное, выстраданное чудилось в сотворённой веками каменной симфонии — в том, что хранило память о тяжком труде многих поколений.

Звуки тоже отличались от звуков людских городов: ни топота копыт, ни криков торговцев, ни женского смеха и воплей жадных ворон. Зато Альен слышал негромкий шорох машин и — на разной высоте — приглушённый шум воды, насосами поднимаемой из подземных источников. Но главное — перестук сотен или тысяч кузничных молотов, вдохновенную песню метала, эхом отдающуюся от каменных сводов.

Бадвагур встал с ним рядом, и тихое счастье светилось у него на лице. Морщины их хмурых провожатых тоже разгладились, и кое-кто из них поклонился каменному простору, приложив кулак к сердцу. Альен молча переглянулся с резчиком и кивнул, признавая его правоту в их давней полубеседе-полуспоре. Гха'а действительно был великолепен.

Они двинулись вдоль одной из каменных улиц, на которую открывался балкон, а затем поднялись на два яруса вверх. Несколько встречных прохожих останавливались и глазели на Альена, не скрывая любопытства. Все мужчины носили бороды и доспехи — мастерски сделанные, иногда украшенные драгоценными камнями, серебряными или золотыми вставками. Сходство агхов сбивало с толку, и Альен не смог бы даже примерно определить их возраст. Стражи, патрулировавшие каждый из этажей, были препоясаны такими же короткими мечами или носили алебарды. Женщин и детей почему-то совсем не было видно.

Альена ввели в высокое конусообразное здание с рядами узких окон, над входом в которое сверкал огромный, с человеческую голову, полупрозрачный сапфир. Будь у них больше времени, Альен, наверное, долго простоял бы перед ним, заворожённый чистейшей синевой. Но времени не было, и его довольно-таки грубо направили — откровенно говоря, почти погнали — вверх по отшлифованным шагами ступеням крыльца.

Едва Альен вступил под незнакомую крышу, как услышал уже знакомый боевой клич: прямо на него нёсся высокий агх (примерно по грудь ему ростом) с перекошенным от гнева лицом и занесённым топором. Не успев задуматься и понять, что происходит, Альен выбросил вперёд сжатый кулак, направляя в ударе энергию нерастраченных сил, клокотавших в нём. Агх, опрокинувшись, отлетел к дальней стене — к рядам чёрных обсидиановых скамей, словно сражённый ударом в грудь. Вокруг Альена, повинуясь его приказу, вырос трепещущий серебристый кокон магической защиты.

— Что это значит? — резко спросил он, когда снова смог дышать. Стражи невозмутимо столпились у входа, а Бадвагур смущённо молчал. — Проклятье, я имею право на объяснения!.. Значит, так дети гор встречают тех, кто согласен помочь им?

— Именно так — нам ведь нужно знать, хватит ли у них на это сил, — откуда-то из полумрака ответил глубокий, выразительный голос с бархатным местным акцентом. — Добро пожаловать в Гха'а, господин волшебник.

Из тени выступил седобородый агх — не в доспехах, а в длинном одеянии, расшитом серебром и самоцветами. Спина его чуть клонилась к земле от старости, но вся приземистая фигура дышала царственностью. В прищуренных глазах — синих, как сапфир над входом — светился опасный ум. Бадвагур опустился на одно колено, склонив голову.

— Мой вождь.

— Спасибо, что привёл его, резчик, — плавным жестом старик разрешил ему встать. — Клан этого не забудет... Прости нас, уважаемый гость. Таковы наши традиции: каждый чужак, вступая под горы, должен пройти испытание поединком.

Уж чего-чего, а поединка Альен не заметил: подбитый агх всё ещё охал, потирая помятую на груди кольчугу и пытаясь взобраться на скамью; топор его валялся где-то далеко в стороне. Воин был похож на беспомощную черепаху, которую уложили на панцирь, и вызывал брезгливую жалость.

— Извинения перед человеком, Далавар? — из-за скамей раздался язвительный вопрос, и на свет вышел ещё один агх — довольно щуплый и тоже безоружный. Весь в алом и с раскрасневшимися щеками, он напоминал большое сердитое яблоко. Это сравнение рассмешило Альена, который был так вымотан и обескуражен всем происходящим, что не сдержал улыбки. Агх в красном, увидев её, просто разъярился. — Извинения перед чернокнижником, перед ходячим извращением и злом! Да он должен ползать в твоих ногах за то, что его не убили у наших границ, как крысу!

— Потише, Толмо, ни к чему кричать в Доме Власти, — поморщившись, попросил Далавар. — Ты забыл святой закон гостеприимства? Никто не должен подвергаться оскорблениям в наших горах — а тем более тот, кто не поднял на тебя руки.

— Не поднял руки? — гневно повторил краснолицый, в запальчивости подступая всё ближе к Альену. Бадвагур, поднявшись, тихонько придвинулся к нему — видимо, готовый при необходимости биться бок о бок. Альена это даже растрогало, и он попытался, как мог, взглядом выразить благодарность. — Будто ты не знаешь, что своим мерзким колдовством он поднял руку на всех нас, тысячи невинных поставил под удар! Нет моих сил смотреть на него, да и никакого стыда в нём не видно... Весь клан Хребта Мельхиоса объявляет тебе вечную вражду моими устами, волшебник! — он бы, наверное, плюнул Альену под ноги, если бы не суровый предостерегающий взмах старческой руки.

— Ступай домой, Толмо, сын Твинна, и срывай злость на своей жене, если не можешь с ней справиться!.. Мы собрались для переговоров, а не для упрёков. Этот человек пришёл с миром.

— И чем же ты это докажешь? — взвился Толмо. Бадвагур, явно встревоженный, робко кашлянул в кулак, но на него никто не обратил внимания. Разгневанные голоса возносились к высоким каменным сводам, покрытым геометрическими барельефами. Альен пытался вызвать в себе ответную злость или хотя бы изобрести разумные аргументы, но ему хотелось лишь остаться в одиночестве и передохнуть. Виски невыносимо ныли, а ноги подкашивались от усталости. — Чем — может быть, его наглостью? Или кровью лорда, которому с малолетства вытирала нос толпа слуг? Вот они к чему приводят — людские титулы, замки, книги и магия! — наверняка наслаждаясь моментом, он ткнул в Альена пальцем, точно в неодушевлённый предмет; у того скулы свело от унижения, но препираться он считал ниже своего достоинства. — Я всегда твердил тебе, Далавар, что мы должны порвать с людьми, порвать окончательно! В лучших из них чести не больше, чем в моих сапогах, а этот...

— Достаточно, — перебил Далавар; он не повысил голоса, но Толмо мгновенно умолк, хватая ртом воздух. — Никто не станет больше выслушивать это. Ты позоришь наш народ, Толмо, позволяя себе подобное, — он снова обратился к Альену, и в звучном голосе послышалась скорбь. — Однако это не значит, что я предлагаю тебе дружбу, волшебник. Хочу, чтобы ты понял: мы не просим тебя о помощи, мы её требуем. Здесь ты в полной безопасности, пока твоя магия не угрожает нам, но при первом же подозрительном шаге не жди пощады. Ты вызвал к жизни страшные силы, недоступные нашему пониманию. Мы не знаем, что именно ты сделал или делаешь, но ты обязан остановить это. Никогда раньше горы не были угрозой для нас, своих сыновей, — он помолчал, с тоской глядя куда-то мимо Бадвагура и Альена, а потом закашлялся — по-старчески жалко. — А теперь... всё изменилось. Всё меньше мест, где мы можем добывать руду и камни, потому что тени поднимаются из глубин, горы покрываются трещинами, а подземный огонь подбирается прямо к нашим ногам. А руда и камни — всё, чем мы живём... Ещё немного — и наши женщины, наши дети начнут голодать. Даже наши хроники не помнят такого, волшебник — наши письмена, которые потемнели от древности, когда ни один твой предок ещё не сделал и вдоха.

— Я не думал, что всё так закончится, — тихо сказал Альен, стараясь не смотреть на красного Толмо. — Я не оправдываюсь, вождь Далавар, и не собираюсь оправдываться, но говорю правду: я не думал. Без злого умысла я разорвал материю нашего мира. Я не рассчитал свои силы — и пришёл теперь, чтобы другие не расплачивались за моё недомыслие. Позвольте мне изучить ваши горы, и, если смогу, я закрою разрыв.

— Если бы всё получилось, как ты говоришь, лорд Кинбраланский, — с грустным достоинством откликнулся Далавар, упорно величая Альена именем, от которого он отрёкся, — я бы поднёс тебе лучшие наши сокровища...

— Сокровище уже поднесено, — вдруг прервал его ещё один голос, и Альен, присмотревшись, разглядел у стены агха в белом — с бородой клинышком, совсем юного, моложе Бадвагура. Всё это время он втихомолку сидел у стены, прислонившись к ней спиной, и сосредоточенно вертел что-то в чутких пальцах; однообразная правильность его движений наводила на мысли о помешательстве. — Твоё лучшее сокровище, Далавар. Твой старший сын...