— Спасибо за приглашение. Я конечно не против, но только сначала условия обговорить нужно, чтобы потом не было недоразумений. Мы люди свободные и в холопы ни к кому не пойдем, поэтому давай сразу договоримся об оплате за постой до лета, а там видно будет.

Так разговор из шутливого, постепенно перерос в деловой и вскоре мы пришли к соглашению. Еремей видимо имел на меня особые виды, поэтому плату назначил чисто символическую и передал нам под жилье дом с амбаром недалеко от пристани на 'Словенском конце'. Как я потом узнал, район был не совсем благополучным, а подворье находился на спорной территории. Поселив нас на этом подворье, Еремей убивал сразу двух зайцев, получив плату за усадьбу, которую не мог сдавать в аренду, а заодно бесплатную охрану для спорной собственности. Решив вопрос с проживанием, мы договорились, что Еремей представит меня в Новгороде своим дальним родственником из Пскова, который надумал переехать на жительство в Новгород. Таким способом мы решили обрубить концы, которые могли нас связать с побоищем у Волоколамска и на время обезопасить от ненужных вопросов.

Пока мы обговаривали с Еремеем вопросы нашей легализации в Новгороде, шло время, за которое обоз подъехал к яму, где мы провели последнюю ночь на тверских землях.

На постоялом дворе купец договорился с коллегами по торговому бизнесу, и наш обоз пристроился в хвост к большому купеческому каравану рязанцев, направлявшемуся в Новгород. Рязанских купцов сопровождал большой отряд наемников, поэтому мы без помех добрались до Нового Торга, называемого в народе Торжком.

Торжок расположен на берегу реки Тверца впадающей в Волгу в Твери, поэтому полностью контролирует водный путь, ведущий к Новгороду. Крепостные стены и валы Торжка весьма впечатляли и внешне не уступали стенам Московского Кремля.

Торжок являлся крупным торговым центром на пути из западной Европы в бассейн Волги и Каспия, поэтому большой торг, раскинувшийся на берегу реки под стенами какого-то монастыря, гудел как растревоженный улей. Еремей неоднократно бывал в этих местах и проблем с поиском постоялого двора у нас не возникло. Пока наш обоз устраивался на постой начало темнеть, поэтому поход на торг было решено отложить на завтра. Еремей умотал куда-то по своим делам, а я со своими гвардейцами отправился в баню, чтобы смыть с себя дорожную грязь, а заодно и усталость. Баня на постоялом дворе топилась по-белому, и нам впервые удалось вымыться в комфортных условиях, что позволило привести в порядок свой внешний вид, а то моя гвардия все больше начала походить на бандитов с большой дороги.

Грязную дорожную одежду мы отдали в стирку и починку, а сами, одевшись во все чистое, отправились ужинать в трактир при постоялом дворе. По сравнению с харчевнями в придорожных ямах, это заведение местного общепита казалось настоящим рестораном с чисто выскобленными столами и лавками, а также с вышколенной прислугой. Правда цены, взимаемые за качественный сервис, тоже кусались, но я решил не жадничать и отдохнуть со своей дружиной по полной программе. Деньги можно заработать, а гвардейцы мои соратники и друзья, поэтому они имели право не только на ратный труд, но и на достойный отдых.

Мы оккупировали отдельный стол в дальнем углу зала, на середину которого я торжественно водрузил последнюю баклажку с настоянным на травах самогоном, а Дмитрий Молчун сделал заказ шустрому половому в расшитой рубахе. Парень не раз бывал со своим отцом в Рязани, где посещал подобные заведения, поэтому лучше всех разбирался в этих вопросах. Пока готовилось горячее, нам принесли холодец, соленые огурцы и квашеную капусту, а также мясную нарезку из буженины, сыр и сырокопченую оленину. Если верить рассказам Еремея, то на этом постоялом дворе гарантировалась безопасность постояльцев, а также сохранность их имущества, поэтому можно было спокойно расслабляться. Отдыхали мы в узком кругу, так как извозчики Еремея рылом не вышли, чтобы посещать подобные заведения и проводили досуг по собственному плану в какой-то забегаловке попроще.

Первая стопка под хорошую закуску проскочила в горло как вода, а между первой и второй промежуток небольшой. Самогон легко снял стресс, накопившийся после дорожных приключений и мне быстро 'захорошело'. Уже через полчаса жизнь в древней Руси уже не казалось мне такой уж пропащей и безысходной, а поэтому настроение резко улучшилось. Мои гвардейцы после принятия на грудь по паре стопок напитка из будущего тоже зацвели, как ромашки на лугу, а беседа за праздничным столом стала домашней и непринужденной. Последний раз я так хорошо сидел только в прошлой жизни перед посадкой на зону, а поэтому блаженно улыбался, слушая разговоры за столом.

Постепенно трактир заполнился посетителями, среди которых встречались даже иностранцы, а затем чтобы публика не скучала, началась культурная программа. В противоположном от нашего стола углу, рядом с прилавком, заменяющим барную стойку, за которой восседал хозяин заведения, появился гусляр с двумя дудочниками, который довольно приятным голосом запел знакомую мне былину про князя Ингваря. Пел гусляр вполне достойно, но невольные ассоциации с его коллегой из Вереи подпортили впечатление. К счастью певец вскоре сменил репертуар и запел песню о битве Дмитрия Донского с татарами. Песня видимо была местным патриотическим хитом и вызвала среди присутствующих бурные восторги, после чего стоящая рядом с исполнителем миска для пожертвований стала наполняться мелочью. Я тоже решил поддержать работников искусства материально и одарил гусляра 'со товарищи' целой куной.

Мои бойцы, уяснив благодушное настроение начальства, тоже перестали сдерживать эмоции, и застолье начало набрать обороты. Через некоторое время обычно стеснительный Мефодий Расстрига не выдержал и попросил:

— Спой командир про воеводу, пусть знают наших!

Я уже находился в хорошем подпитии а, следовательно, в лирическом настроении, поэтому не стал запираться. Пока два скомороха лихо выписывали ногами кренделя под веселую мелодию, Мефодий шустро сгонял в наш номер за гитарой. Я настроил инструмент, после чего братья Лютые потолковали со скоморохами за жизнь и дал мне отмашку, что хозяева сцены не в претензии и можно начинать выступление. Еще со времен зимних посиделок в Верее у меня были заготовлены несколько адаптированных под нынешние реалии текстов песен, поэтому я, прокашлявшись, взял несколько аккордов и запел:

Как на берег Дона в поле у Непрядвы,

Вывел князь московский сорок тысяч лошадей.

И покрылся берег, и покрылось поле

Сотнями порубаных, постреляных людей.

Любо, братцы, любо,

Любо, братцы, жить!

С нашим воеводой не приходится тужить!

Любо, братцы, любо,

Любо, братцы, жить!

С нашим воеводой не приходится тужить!

А первая стре'ла, а первая стре'ла,

А первая стре'ла, братцы попала в коня.

А вторая стре'ла, а вторая стре'ла,

А вторая стре'ла насмерть ранила меня.

Припев:

А жена поплачет — выйдет за другого,

За мово товарища, забудет про меня.

Жалко только волю во широком поле,

Жалко мать-старушку, да буланого коня.

Припев:

Кудри мои русые, очи мои светлые,

Травами, бурьяном, да полынью зарастут.

Кости мои белые, сердце мое смелое,

Коршуны да вороны по степи разнесут.

Припев:

Воевода знает кого выбирает,

Грянула команда да забыли про меня,

Им досталась воля, воинская доля,

Мне досталась пыльная, горячая земля

Припев:

Тишина, воцарившаяся в зале, на этот раз меня не особо удивила, потому что мне уже приходилось сталкиваться с подобной реакцией на песни из будущего. Однако рев благодарных слушателей, который затем раздался, меня буквально оглушил. Бешеная популярность тоже имеет свои минусы, потому что все присутствующие пожелали лично меня обнять или хотябы похлопать по плечу. В результате проявления бурных восторгов моими талантами, поклонники фактически выбили из меня душу и едва не задушили в своих объятиях. К счастью гвардейцы быстро отбили меня у разбушевавшейся публики и не дали погибнуть во цвете лет. Пока я переводил дух, Павел Сирота залез на лавку и потребовал от присутствующих демонстрировать свои восторги в твердой валюте, а не рвать на куски его любимого командира. После этого заявления благодарные слушатели буквально засыпали наш стол серебром, после чего настойчиво потребовали продолжения концерта.

Деваться было некуда и я, накатив очередную стопку самогона, выдал вторую песню на патриотическую тематику, которая имелась в моем репертуаре:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С татарской силой тёмною,

С проклятою Ордой.

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, -

Идёт война народная,

Священная война!

Дадим отпор душителям

Христианских всех людей,

Насильникам, грабителям,

Мучителям детей!

Припев.

Не смеют крылья чёрные

Над Родиной летать,

Поля её просторные

Не смеет враг топтать!

Припев.

Гнилой татарской нечисти

Загоним стре'лу в лоб,

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб!

Припев.

Пойдём ломить всей силою,

Всем сердцем, всей душой

За землю нашу милую,

За Новгород родной!

Припев.

Встаёт страна огромная,

Встаёт на смертный бой

С татарской силой тёмною,

С проклятою Ордой!

Припев.

Реакция на вторую песню оказалась абсолютно неожиданной, а если выразиться точнее, то неадекватной. После продолжительных восторженных воплей, зрители зачем-то накостыляли по шеям двум купцам восточной наружности, которые никакого отношения к татарам не имели и вообще были не при делах. К счастью служба безопасности трактира сработала, как положено и вышибалы заведения вывели попавших под раздачу купцов через черный ход. Несколько особо возбужденных индивидуумов потребовали от присутствующих немедленного похода на Казань, почему-то со мной во главе. Желание штурмовать Казань у меня полностью отсутствовало, поэтому я произнес тост во славу русского оружия, после чего сменил репертуар и спел песню 'Ехал на ярмарку ухарь купец', а затем 'Шумел камыш, деревья гнулись'.

Народ довольно быстро раздумал штурмовать Казань и концерт, совмещенный с пьянкой, продолжился. Что происходило потом, я помню только местами, потому что хмельной мед лег на самогон и мозги фактически отключились. Как говориться: 'Остапа понесло', поэтому La Camisa Negra (Черная рубашка) исполняемая Juanes и битловский Yesterday, были только малой толикой тех шедевров мировой эстрады 21 века, которые обрушились на неподготовленных слушателей. Как потом я узнал, особливо понравились народу 'Снегири' Трофима и 'Березовый сок' Ножкина, которые исполнялись на бис по нескольку раз.

Однако обласканный благодарной публикой певец узнал о своей бешеной популярности только после полудня следующего дня, когда проснулся с дикой головной болью в своей комнате. К счастью подчиненные позаботились о надорвавшемся на гастролях командире и возле лавки, на которой лежало мое бренное тело, стоял кувшин с хмельным квасом для опохмелки. Приведя организм в относительную норму, я решил умыться и, охая, выполз из комнаты.

Возле двери в обнимку с Дефендером храпел мой телохранитель Павел Сирота, но стоило скрипнуть двери, как парень мгновенно проснулся.

— Где остальные? — спросил я горе часового.

— Спят без задних ног, внизу в светелке.

— Все живы, а то я толком ничего не помню?

— Да погуляли мы знатно! А ты командир всех удивил! Всю ночь, до утра песни пел и ни в одном глазу! Правда, заснул под утро как убитый, и пришлось нам тебя на руках нести. В каких это странах так лихо хмельное пить умеют? Ты за ночь больше выхлебал, чем загнанная лошадь, воды зараз выпивает. Сам бы не видел ни в жизнь, не поверил, что человек столько выпить может и не помереть!

— Какие твои годы, еще научишься. Чего я еще вчера учудил? Обоз наш не пропил и в закупы вас ни к кому не продал?

— Да нет вроде. Правда, я сам, что поутру было, плохо помню, но тогда уже в трактир Еремей из города вернулся. Я только казну сторожил, чтобы не утащили!

— Какую казну?

— Да ты своими песнями из торговых гостей полпуда серебра вытряс, а немцы (иностранцы), которые к полуночи заявились, с тобой за песни золотом рассчитались! Гишпанец так тот вообще едва не зарезался, когда ты про какой-то 'амор' запел, други евонные еле кинжал отобрали. Правда, он к тому времени уже пьяный в лоскуты был, но скулил уж больно жалостно.

— Буди гвардию, пойдем, перекусим в трактир, а то что-то жрать охота.

— Командир лучше давай я сбегаю и сюда принесу чего-нибудь поесть. Тебя толпа народу почитай с самого утра возле трактира дожидается, я давеча едва отсюдова ходоков во двор выгнал.

— Что за ходоки такие нарисовались? — удивился я.

— Да это Расстрига спьяну расстарался, оглоблю ему в дышло! Когда тебя спать унесли он вещать начал как юродивый, вот и напроповедовал! Теперь народ ждет, когда ты в ополчение воев набирать станешь, чтобы на Казань идти.

— Да вы что там совсем рехнулись, какая нахрен Казань? — оторопел я, услышав неожиданное известие.

— Так и я говорю, что до лета подождать нужно, а Расстрига: 'сейчас пойдем, пока нас не ждут'!

— Бегом гони всех сюда! Разбираться будем, что вы там еще учудили! Мать моя женщина и за что только мне все это? — приказал я Сироте, а затем, схватившись за больную голову, вернулся к себе в комнату.

Минут через десять страдающая от похмелья и сильно помятая гвардия явилась перед моими очами, и я приступил к разбору полетов.

Сначала у меня было большое желание просто пришибить Расстригу, который, по словам Сироты, затеял всю эту катавасию с казанским походом, но в процессе расследования выяснилось, что и у меня рыльце в пушку. Постепенно с помощью вопросов и ответов мне удалось восстановить хронологию событий вчерашнего банкета, и я понял, что попал не по-детски.

Оказалось, что в антракте концерта, я сцепился с каким-то монахом, заявившегося в трактир собирать пожертвования на реставрацию 'Храма Гроба Господня' в Иерусалиме. Поначалу я в коммерцию монаха не вмешивался, но когда тот начал торговать в розницу гвоздями, которыми якобы был распят на кресте Иисус, то не выдержал такой борзости и поколотил божьего человека. Монах завыл как потерпевший и проклял меня за то, что я поднял руку на паломника 'ко гробу Господа нашего', а по нынешним временам такой индивидуум считался чуть ли не святым. Народ возмутился подобным святотатством, и в трактире запахло жареным.

Быстро сообразив, что наша компания может легко огрести люлей, за нападение на служителя церкви, я попытался взять ситуацию под контроль и заявил, что сам лично бывал в Иерусалиме, а монах врет как сивый мерин. Среди посетителей мгновенно нашлись добровольные арбитры в начавшемся религиозном диспуте, после чего началось шоу 'Что, где, когда?'.

После нескольких заданных мною наводящих вопросов быстро выяснилось, что монах никакого понятия не имеет о расположении библейских мест на 'святой земле' и симпатии зрителей стали склоняться на мою сторону. Поняв, что прокололся, монах начал юлить и плеваться, за что был нещадно бит посетителями и с позором выброшен из трактира. Однако этот урод оказался послушником местного Борисоглебского монастыря, а избиение божьего человека считалось серьезным преступлением и грозило выйти нам боком.