Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

...Вот замечу, к слову, что не впервой уже мы с моею сильфидой на лесника натыкались, и я опять обратил внимание на некое взаимное их отчуждение, какую-то натянутость, легонький, но явно просматривающийся (как, кстати, и в словах экскурсовода) холодок. Нет-нет, не негатив, не неприязнь, а просто сдержанный межличностный официоз, что ли, хотя сразу было понятно, что знакомы эти двое давным-давно. Почему такой официоз — загадка, но, ей-ей, совершенно для меня не важная.

А важным для меня было лишь то, что я почти всё светлое время суток проводил с Эсмеральдой.

Урра-а-а!!!

Глаголь пятнадцатая

Признаюсь, друзья: в первые дни нашего сладостно-романтического консенсуса я опасался, что Эсмеральда опять потащит меня на ту самую Смерть-гору. Опасался — не в смысле прям боялся, но вот как-то не хотелось: ни названье горы, ни связанная с нею трагическая история чего-то, извиняюсь, не вставляли. И, хвала Демиургу, в последующие славные деньки ни о Смерть-горе, ни о несчастных Светозаре со Световидом душенька моя больше не заикалась, а потому гуляли мы очень и очень хорошо. Забыл сообщить: Эсмеральда почти сразу подарила мне маленький серебряный свисточек, который при дутье исторгал из себя забавные птичьи трели, и, приходя на дежурное место свиданий, я начинал радостно в него дуть, после чего вскорости не менее радостно прибегала и моя лесная принцесса.

Раз она прибежала со своей собачкой — ни по габаритам, ни по стати не чета огромному шарпею, которого из-за Эвридики так не любил Ганс-экскурсовод. Слушайте! — крохотная колченогая вислоухая тварь со звучной кличкой Верцингеторикс, а в придачу сварливым гонором и моментально возникшей ярко выраженной ко мне антипатией. Наверное, из-за ревности к очаровательной хозяйке.

Но ваш, друзья, рассказчик тоже не лыком шит: когда этот курносый рахит, злобно урча, едва не тяпнул меня за палец, я терпеливо продолжил внешне любезно улыбаться, даже якобы попытался ласково его погладить, однако внутренне сразу окрестил соперника за место в Эсмеральдином сердечке Шавкой-Ушанкой. И едва лишь сладенькая повелительница наших с ним чувств на минутку отлучилась попудрить в зарослях спелого малинника носик, якобы нечаянно отдавил этому ублюдку единым махом сразу обе задние кривые лапы.

Верцингеторикс заорал, как подстреленный, я тоже заохал, запричитал, что вот, мол, такой-сякой, неловкий, недоглядел, а бедненький пёсик прищемил лапки в трещинке пня. Прибежавшая на наши вопли Эсмеральда расплакалась за компанию и ну давай утешать звереныша. В общем, свидание то, как и в казусе с фэйри Клементиной, оказалось скомкано, но зато с вредным Верцингеториксом наши стёжки-дорожки больше уже не пересекались. Кстати, я чуть-чуть трепетнул — а вдруг недоносок пожалуется владелице, кто его умышленно искалечил, но нет, никаких претензий на сей счет Эсмеральда следующим утром не предъявила. Значит, эта местная собака, в отличие от залетного Мартина, не была говорящей.

А вот упомянутый всуе Мартин то пропадал надолго, а то порой здорово, выражаясь фигурально, путался под ногами. Однажды увязался за нами с самого утра, прилип, как спелый репей. Я и рожи ему грозные корчил, и по всякому доброму намекал. "Лети-ка, — шиплю, — несообразительная, бестактная птица, куда-нибудь покушай". А он: "Я уже накушался". "Тогда, — шиплю, — лети куда-нибудь покакай". А он, негодяй: "Спасибо, я уже и накакался". Еле отцепился. Но в общем и целом всё у нас с Эсмеральдой складывалось очень-очень хорошо. Да что там хорошо — просто замечательно!

Вдобавок и Мусейонные мои будни потихонечку вошли в довольно доброкачественное русло — плавно, размеренно потекли себе, как прозрачные, смирные воды Коцита, в каждое следующее новое завтра.

Я периодически (хотя порой и против желания) общался с разными Гансами. Допустим, с главным егерем гулял по природе, любуясь блэквудскими красотами, и, увидев однажды пропылившую недалеко от линии горизонта телегу с ланистами, спросил, что означают изображенные на ее борту петух и ястреб.

— Какой ястреб?! — удивился егерь. — То не ястќреб, а обычная кукушка. Ну да, похожа на ястреба, однако же всё равно кукушка.

— Но для чего их нарисовали?

— Кто знает, — пожал плечами егерь. — Может, это, как его... твари тотемные, типа предков? У нас в Ойкумене тотемами многие балуются.

— Ну, может, — пожал плечами и я.

— А может, такую двуколку в конюшне им выдали, — сделал новое предположение Ганс. — Там когда-то маляры стены красили и заодно колесницы с телегами для детских праздников сказочными персонажами размулевали: есть шарабаны с Зайчиком и Лисицей, Львёнком и Черепахой, Слоном и Моськой, козлятами, мартышками, крысами разными, даже кроќкодилами.

— Может, и так, — снова пожал я плечами, поскольку других версий, да и особого интереса к данной теме, признаюсь, не имел.

Кстати, в ту встречу с лесником еще подивился, почему за время пребывания в "Чернолесье" не видел на небе настоящих, дождевых туч, ну и дождей соответственно не было.

— С такими вопросами к Гансу-метеорологу обращаться надо, — был ответ. — Только он гном засекреченный, из бункера по управлению погодой почти не вылазит, сами годами не видим. — Понизил голос: — Дождь на моей памяти, сударь, единственный раз случился и аккурат совпал с дюже нехорошим ЧП. Каким, не скажу, но — ох, нехорошим! Вот с той поры промеж нас, Гансов, и родилась примета: дождь, уважаемый, — к беде...

А с архивариусом-пинакотекарем мы порой рассуждали о живописи, ваянии и зодчестве, разных видах и формах изящной и не вполне словесности. С ведущим экскурсоводом — о вещах менее абстрактных, иногда даже, напомню, достаточно вольнодумных, скользких и не совсем пиететных в отношении блэкќвудского начальства.

Но однажды он своими речами здорово удивил: и в гуманитарственных вопросах оказался докой не хуже мусейонного тезки, только в силу критичного склада ума, в отличие от дипломатично-крученого хитреца Ганса-библиотекаря, демонстративно не жаловал окопавшихся на санаторных угодьях подмастерьев культуры вообще и логофилии в частности. И вольнонаемных, и местных. Обзывал их халтурщиками, шабашниками, пройдохами, другими совсем уж неприличными словами. В общем, был гораздо раскованнее, независимее, смелее в суждениях и оценках, нежели его сослуживец-близнец в балахоне со звездочками.

И между прочим, знаете, что этот Ганс как-то сказал?

Он сказал:

— Есть, сударь, некая очень старинная, но очень красивая и архиколоритная легенда одного из ваших древнейших северных земных племен. Ихнему верховному богу по имени Один, видите ли, срочно потребовалось переместиться в какое-то далекое-далекое место. И он, ради удобства и скорости, взял да превратился в гигантского орла. А для поддержания сил и просто чтобы в дороге поплотнее покушать, Один своровал где-то очень питательный волшебный мёд, оказавшийся, как на грех, в придачу еще и магическим Мёдом поэзии. Пока бог летел с горшочком в лапах, естественно, время от времени подкреплялся, роняя порой медовые капли на землю, ну и, понятное дело, обратные подкреплению организменные процессы тоќже происходили в достатке. И вот, согласно легенде, якобы с давних-давних пор хорошие поэты получают в качестве вдохновения тот самый чудесный мёд, а плохие — субстанцию, в кою Один в полете переварил его.

— Вы на кого-то сейчас намекаете, — осторожно предположил я.

Ганс повертел худосочной шейкой:

— Считайте, как хотите. Может, это у меня внезапно буйное воображение разыгралось и я просто фантазирую.

— А коли не намекаете, а просто фантазируете... Нет, но послушайте: каким же, любопытно, манером, пускай даже чисто теоретически, оказался в былые времена еще и над вашими африканскими краями этот самый северный Один?

— Ну, не знаю, — хмыкнул ведущий экскурсовод. — А вдруг транзитом, по пути, допустим, в Антарктиду. Один являлся богом холодных земель, а в Антарктиде когда-то, говорят, не цапли с аистами и скворцами гнездились да птенцов высиживали, а всё во льдах было и жуткие морозы.

— М-м-м... — протянул я. — Говорят... И неужто экскурсантам эту сказочку рассказываете?

— Не всем, не всем, — покрутил своей соломенной шляпкой гном. — Исключительно вменяемым. — Помолчал и глубоко вздохнул: — Я иногда и другую историю на данную тему рассказываю, но... но это уж совсем избранным. Почему, спросите, избранным?

— Спрошу, — кивнул я. — И почему же?

Ганс вздохнул еще глубже:

— Да потому, сударь, что в истории той мой в остальном весьма славный и почтенный народ выступает в, мягко говоря, не очень выгодном свете. Так рассказать?

— Ну, коль считаете достойным... Но вообще-то, боюсь, я далеко не мудрец.

— Вы еще молоды, — возразил гном. — Авось наверстаете. И скромность делает вам честь. Мудрость у любого существа появляется не сразу, зато, юноша, сразу видно, у кого она, увы, так никогда в жизни и не появится.

(Не скрою, был польщен. Мудрецом, даже потенциальным, меня не называл еще никто.)

— Ладно! — решительно тряхнул головкой в шляпќќке экскурсовод. — Ладно, слушайте! Итак...

Итак, легенда гласит, что давным-давно, в незапамятные-незапамятные времена, в Начале Начал, именно гномы получили волшебную жидкость под названьем Медовый Напиток Поэзии. Напиток, которому хорошие смертные поэты обязаны с тех пор своим вдохновением и за приготовление которого народ гномов заслужил вечную их благодарность и славу. Поняли?

— Понял, — снова кивнул я. — А где же тут не очень выгодный свет?

Ганс помрачнел:

— Эх-х-х, сударь-сударь... Увы, беда в том, что подробности и детали этого деяния, ежели верить преданию, в наши дни вполне можно квалифицировать в качестве тяжкого, ужасно отвратительного уголовного преступления.

Как это было? А вот как. Мудрейшие из мудрейших гномов сотню лет составляли рецепт чудо-напитка: определяли нужные субстанции, субстраты и суспензии. А когда определили, выяснилось, что нужен еще один, самый важный ингредиент...

И тогда хитрые гномы пригласили Квасира, главного советника богов, разделить с ними трапезу в чертогах подземного царства. После обильных мясных блюд и многих кружек эля двое хозяев сказали гостю, что хотели бы посоветоваться кое о чем наедине. Втроем они вышли в соседнюю комнату, и не успел Квасир даже опомниться, сударь, как гномы вытащили острые кинжалы и принялись наносить ему удары.

Бедный советник богов заметался по всему подземелью, а гномы, отбросив кинжалы, подставили под его кровоточащие раны чайники, бегая за изрезанным Квасиром по лабиринтам пещер. Для чего они совершили столь жуткий поступок? А ответ в том, что им потребовалась кровь Квасира, ибо была она пропитана величайшею мудростию.

Убийцы вернулись к остальным гномам, гордо подняв сосуды с кровью несчастного бога над головой. Их друзья обрадовались, развеселились и принялись смешивать с запекшейся кровью Квасира приготовленные ранее ингредиенты, добавив в конце мёд. Напиток разлили по трем сосудам, плотно закупорили, и со временем он обрел крепость, дававшую такое вдохновение, что кто бы его ни выпил, тотчас овладевал высоким поэтическим даром.

Но гномы, сударь, не получили никаких дивидендов от этого грязного предприятия. От них дивный экстракт попал к сосульчатым великанам, а далее неисповедимыми путями — к богам. У последних он и остался навечно, и только боги решают с тех пор, кого оделять Медовым Напитком Поэзии, осчастливливая смертных скальдов и бардов, а кого нет. Вот так, получается, гнусное преступление обеспечило будущие поколения благословенным даром Поэзии. Увы, если легенда сия правдива, то позор, конечно же, величайший позор на славные в остальном головы моих предков — всех этих гоблинов, лепрехунов, троллей и наккеров, кланы эрдлаут, стиллфолк, бергфолк, хульдрефолк и многих-многих других, — но надеюсь, сударь, что хотя бы в моем скромном лице вы их простите!

Я самонадеянно-польщенно встрепенулся:

— Да ладно, ладно, разумеется, прощу! — И добавил: — Признаюсь, первая легенда, про какающего орла Одина, мне понравилась больше. Вторая уж слишком мрачная и жестокая.

Но давайте-ка вернемся в день сегодняшний, и проясните, пожалуйста, следующее: намедни по мосту через Коцит телега с двумя вашими ланистами проезжала. Ганс-егерь подорожную им отмечал, шлагбаум поднимал и типа стихи от женщины в телеге терпеливо выслушивал. Что это за экспонаты?

Экскурсовод усмехнулся:

— Ну, сами ж сказали — ланисты. Вы ведь в курсе, что в рамках культурно-просветительско-развлекательной программы в "Блэквуде" работают литературоводы-спецконсультанты? Которых видели, клиќчут Понтоппиданус Фантазиус и Кандида Кураже. До них здесь другие ланисты практиковали — трио посредников с гениальностью под кодовым лейблом "Прокси-профи". Но, не признанные в своей гениальности, разругались с администрацией и, обвалявшись в экзальтации, демонстративно эвакуировались на Меркурий. В итоге в верхах ставка была сделана на дуэты, и наши нынешние мигом тут как тут взамен сбежавших "гениев" — тепленькое местечко не терпит пустоты. Еще была в санатории ставка специалиста по подрезанию преждевременных виртуальных крылышек у перспективной молоди и ампутации закостеневших маховых перьев у перезрелых середняков. Наверняка чувствуете — весьма противоречивая по задачам и функциям ставка, да? В итоге она морально не прижилась, была изъята из штатного расписания, а первого и последнего "секатора" уволили "по собственному желанию". Говорят, помыкался-помыкался без толку по схожим профилем с "Блэквудом" земным профилакториям, обиделся и улетел. Кажется, на Луну.

— Ну, не знаю, — пожал я плечами. — Может, вы к этим людям предвзяты? Вроде делают, на первый взгляд, доброе дело.

— На первый — доброе, — кивнул гном. — А вам не известен такой базовый принцип человеческого, да и не только человеческого, общежития, как псевдокомплиментарная энтропия? Впрочем, откуда? Вы еще молоды: ни, простите, опыта, ни набитых шишек. А принцип удивительно простой и в то же время удивительно эффективный: делая что-то для себя, притворяйся, что делаешь это для других. При качественном исполнении результат почти гарантирован.

И, кстати, — добавил экскурсовод, — подвизались еще попервам при ланистах верные перьеносцы под псевдонимами Панург и Какамбо, массовка в таких делах штука полезная. Правда, вовремя опомнились и свалили. Была тут поначалу и парочка консультантов-виланов.

— Фермеров? — уточнил я.

Ганс поморщился:

— Да не вилланов, сударь, а — виланов, с одной "л", по-другому — "вознесенцев". Профессиональных кутюрье по работе квазитворческими вилами, или иначе — пиардистов. Однако эти тоже не задержались: работка хоть не пыльная, но грязноватая, скользќкая, морально шаткая, отнюдь не всегда благодарная. Плюс издержки репутационные, на выходе ж чаще пшик да мыльные пузыри.

Ну а у прижившихся ланист есть еще старшой, который сейчас в отпуске. Старшой вроде их любит, ценит, холит, бережет, окормляет, хотя по правде... — Гном, скривившись, умолк.

— Что — по правде? — решил не отставать я.