Красное Солнышко

— Ясно?! Не балуй!

— Храбр! Храбр! Князь велит на лодьи всходить!

— Слышу.

Оглядел палатку, в которой два месяца прожил. Забросил на спину котомку бабкину, да свою с немногими пожитками. Оружие уже на лодью погружено. Только теперь не со всеми в трюме, а в клети на корме крохотной. Зато только на них двоих... Меха, да прочая рухлядь здесь останутся. Храмовые приберут все следы. Зачем ему шкуры тащить? Ухватил деву рукой, на ноги вздёрнул:

— Пошли.

Повёл за собой. Та пошла. Хотя и упиралась изо всех сил. Да что толку?.. Лодью увидела, задрожала. Кочевники испокон веков воды боятся. Ясное дело... Вздохнул, на руки подхватил, да так и внёс по трапу, словно жених новобрачную в свой новый дом... Протрубил рог, ударили вёсла. Сорок лодий великих в путь вышли. А вернуться ли домой корабли, али нет — один Святовид знает...

Глава 15.

... Факелов было море. Но освещали они лишь гладкие головы, на которых было по длинной пряди волос, да обнажённые, покрытые узорами тёмные тела. Рядом возник дозорный, спустившийся с вышки по гладкому шесту, торопливо выдохнул:

— Волки спасли, княже! Чужинцы хотели тайно подкрасться, через ограду перелезть да в ножи нас взять. Да звери их почуяли. Рык подняли, да видно прихватили кого-то. Мы свет бросили — а там... Увидели, что мы не спим, и назад. Потом факелы зажгли...

Брячислав слушал, а рядом уже выстраивались дружинники, облачённые в полный доспех. Неужели опять?.. Что в бою падут — князь не боялся. Придут наши — отомстят. Люто. Тут другое — трудов жалко. Едва ли не до слёз. Дома, только выстроенные, поля потом людским обильно удобренные, обещающие невиданный урожай. Детей будущих, ещё не родившихся. Чудинки все на сносях ходят... Ежели оружие у находников такое, что в том захоронении нашли, то славяне отобьются. Будут раненые, убитые, но град отстоят. Эх, миром бы дело решить... Но чужаки пока не атаковали. Чего то ждали. В груди Брячислава затеплилась крохотная надежда, впрочем, погасшая с первыми лучами солнышка — с полуденной стороны к месту, где располагался град к врагам спешило подкрепление — десятки лодок, в которых сидели вооружённые копьями и луками полуголые враги. Теперь можно было рассмотреть противника лучше. Коричневые тела, изукрашенные узорами, нанесёнными то ли синей глиной, то ли ещё чем. Короткие фартуки, прикрывающие срам. Копья с широкими наконечниками. У всех луки. Но простые. Явно уступающие по силе и дальности стрельбы боевому составному оружию славянской дружины. Как уже стало обычно — железа у противника не увидели. Кость, камень... Ни на что не надеясь, князь отдал распоряжение:

— Дым бросьте.

— Дым?!

— Мне повторить?!

Добрыня с Ольгом бросились с тына вниз, мгновенно раздули огонь, бросили на него охапку сырой травы, плеснули из кувшинчика. Взвился ввысь пламень, выбросив густой чёрный дым. Юноши схватили турью шкуру, накрыли огонь. Снова сбросили... Облака чёрного густого дыма одно за другим вздымались к небу. Древний, как сама славянская земля, знак войны. Тревоги. Просьбы о помощи. Враг наступает на родные очаги, грозится порушить дома, сжечь поля. Людей рода славянского уничтожить или в полон увести... Бросают отроки дым. А само вверх, на князя смотрят. Чужинцы подкрепление увидели, ещё громче завопили, копьями затрясли. Потом один зашагал к граду. Смело идёт, несёт гордо голову, потрясает в воздухе своим топориком. Теперь ясно, для чего тот у скелета лежал. Оружие это у них боевое. И с таким против меча? Подивился Брячислав храбрости, спустился к воротам, повелел открыть, его выпустить. Засады уловки он не боялся — чуть что, и пятьдесят стрелков в краткий миг выпустят сотни стрел. И от ливня стали не спасёт ничто. Тем более лёгкие, обтянутые кожей щиты с личинами... Верно угадал. Поединщик. Только вот на такое тот не рассчитывал. Увидел закованную в сталь глыбу, на голову выше себя, побледнел, губу прикусил, но шага не изменил, и осанки. Не подаёт виду остальным, что у же распрощался с жизнью, поняв опытным взглядом, что нет у него ни шанса против славянина. Князь по земле стелется, идёт мягким шагом, глаза из-под личины стальной — что два ножа острых. Щит у него круглый, для всадника, зато бляхами железными окованный, да с острым шишаком в центре. И не просто кожаный, а и из дуба морёного внутри. Такой каменным наконечником копья не пробьёшь. Топориком своим не зацепишь. А стрелой из лука — если в глаз попадёшь. Так это ещё суметь надо. Пусть и метки стрелки вражеские, да и воины дружинные не лыком шиты. А князь — первый воин среди всех. Стрелу на лету рукой ловит... На ходу достал князь меч свой верный из ножен, крутанул кистью, описывая полукруг — замер на миг чужинец, потом завопил дико, метнул копьё. Брячислав даже уклоняться не стал. Грудью оружие принял. Звякнул чуть слышно доспех, с жалобным хрустом наконечник разбился обсидиановый* (* — обсидиан — вулканическое стекло, наиболее распространённый материал наравне с кремнем, из которого делали наконечники оружия индейцы доколумбовой эпохи). Чужак было следом прыгнул, с топориком своим в руке, думая скоростью взять, да наткнулся в прыжке на щит, прямо на шип торчащий, ногу просадил насквозь. Но вида не подал. Рванулся, отскочил, запрыгал на одной ноге, в левой руке шит свой держа, а правой своим смешным оружием потрясая. А потом вдруг метнул его, да так метко, что едва не в лоб князю. Да шлем спас. Выдержал удар, хоть на миг потемнело в глазах, но рана не дала противнику быстро подбежать и нанести удар ножом. А Брячислав рассвирепел... Взметнулся меч, блеснул молнией, и... Распался враг на две половины, рассечённый от головы чрез пах. Взрыло острие мягкую землю. Взвыли враги. Но с места не двинулись. Дождались пока князь удалится к себе, потом бегом подбежали к поверженному, в свои ряды утащили. И оружие его поломанное. Затихли. Между тем лодки к берегу пристали, оттуда воины начали высаживаться. Как князь понял — другого Рода, но союзного. И тоже тьма тьмущая. А славян и двух сотен нет...

— Дым бросайте.

Процедил князь сквозь зубы отрокам. Те продолжили своё дело. А враги начали охватывать град кольцом, беря в окружение. Потом выстроили три клина — с четвёртой стороны не давала подойти вода. Гортанный крик, и в небо взвилось столько стрел, что на мгновение потемнело. Вмиг взметнулись вверх, прикрывая воинов, червлёные щиты, о которые забарабанили, отскакивая лёгкие стрелы. Брячислав вскинул меч, и по этому сигналу едва стихли вражеские залпы, славянские стрелки, не таясь, взошли на помосты, и... Это не охотничья стрела с каменным или костяным наконечником. Это куда страшнее. Длинная, выточенная любовно долгими зимними вечерами из ясеня. Оперённая орлиным пером, с отточенным наконечником лучшей стали, пробивающая любой доспех... Да в упор... Да пять штук в воздухе, а шестая на луке... И все в цель... Будь у дружинников больше стрел — никто бы даже не успел до тына добежать! Да количеством задавили. Падают сразу по двое-трое, но остальные бегут. Бросают верёвки длинные с петлёй на конце, как степные люди арканы в родном краю, цепляются за острые вершины кольев. Ловко перебирая руками вскарабкиваются по валу, вспрыгивают на частокол и... Валятся, взмахнув руками, отброшенные страшной силой удара боевой славянской стрелы: лучники уже оттянулись к центру городка и бьют оттуда. А ворота града распахиваются, и стальная стена щитов и секир врубается в бесформенную массу. Но не сдаются дикари. Пытаются метать копья, потрясают своими топориками, на удивление метко и ловко бросают их в дружинников... Но те уже приспособились. И все попытки нанести вред тщетны. И начинает уже стальной ёж свой жуткий круг, сгоняя врагов к стене града, но новый торжествующий вопль издают раскрашенные груди туземцев — из леса появляется новая армия, и их столько же, сколько уже пало от рук закованных в сталь воинов... Брячислав обречённо тряхнул головой в островерхом шлеме, надсадно закричал:

— Помните, братья — за нами дети и жёны! Не бывало такого, чтобы славяне сдавались! На миру и смерть красна! В бой, братие!

И ответил ему рёв глоток разъярённых боем воинов:

— На слом! На слом!

Начал оттягиваться было к граду стальной ёж, да завяз в сплошной массе краснокожих тел. Встал на месте. Не первый час уже бой идёт лютый. Устали люди. А чужаки всё прибывают и прибывают... Видать, со всей земли новой собрались, чтобы с пришельцами покончить... И вдруг вновь распахнулись ворота града, и оттуда ещё один отряд вышел, в сталь закованный, на выручку к стоящим насмерть посреди раскисшего от крови поля воинам двинувшийся. А следом — ещё один, куда больше предыдущего, смертный круг закручивающий вновь. Да ливень стрел, со стен городка бьющий, вдруг куда гуще стал...

— Потянем, братья!

— Гой Да!..

Крики умирающих, вопли краснокожих воинов, дико улюлюкающих свой клич, хруст разрубаемых костей и мяса, скрежет камня и кости о металл. Вой рассекающих воздух стрел и надсадное хеканье, словно у дровосеков, дружинников, рубящих сплеча. Стоны раненых... Брячислав, шатаясь и волоча за собой меч, двинулся к вышедшему из стены воинов высокому человеку в доспехе. Добравшись, стянул с головы шелом, кое-как просипел:

— Не такой встречи хотел я, брат... Но хвала Богам нашим, вовремя ты...

Гостомысл шагнул вперёд, и рёбра брата затрещали от объятий:

— Жив! Главное — жив!..

...Дым переселенцы увидели издалека. И сразу навалились на вёсла так, что те даже затрещали от натуги. Одновременно мужчины облачались в доспехи, торопливо извлекали из трюмов тулы с запасными стрелами, готовясь к бою. Едва корпуса лодий коснулись пристани, как с них бросились в бой первые ряды, чтобы поддержать своих, дать им хотя бы немного роздыху, оттягивая на себя следующий удар нападающих. Ну а тем временем корабли закончили швартовку, и почти все мужчины ринулись в бой...

— Воды...

Прохрипел князь, и тут же в руки ему ткнулась кожаная фляга с прохладной озёрной водой. Сделал несколько глотков, пополоскал во рту, выплюнул. Чуть подождал, на этот раз выпил чуть-чуть. Потом спросил терпеливо ждущего брата:

— Сколько вас?

Тот горделиво ответил:

— Две тысячи. Сорок лодий.

— Две?!

— Две. Все семейные. Так что...

Договорить ему не дали. Из-за воинов вывернулось нечто визжащее, плачущее, бросилось Гостомыслу на шею, начало торопливо, лихорадочно покрывать его лицо поцелуями. Младший князь деву не отрывал, только прижал крепче к себе свободной рукой, стиснул так, что у той перехватило дыхание. Потом ответил на поцелуй, чуть отстранил, опустил на землю:

— Замуж пойдёшь ли за меня, девица красная?

Та задичилась, прикрыла заалевшее лицо рукавом длинной славянской рубахи, смущённо кивнула. А Гостомысл улыбнулся брату:

— Не дождалась меня Дубрава. И к лучшему. Ладно. Веди людей в град, брат. Там говорить будем. И думу думать...

Навстречу братьям и воинам, возвращающимся с поля брани, вышли жрецы, прибывшие с караваном, глянули быстрым взглядом на заваленное телами убитых и раненых поле, багровое от крови, торопливо отдали распоряжения. Их городка заспешили люди, стали разбирать тела. Убитых складывали длинными рядами, раненых клали отдельно, на чистое. Жрецы захлопотали возле них, делая перевязки, вправляя выбитые булавами кости. Гостомысл было дёрнулся, но брат удержал его:

— Нам миром бы всё порешить, брат. А воевать — не потянем.

Тот утих, прижимая к себе идущую о бок Эпику. Понял. Брячислав добавил:

— Народу много теперь. Кто лодьи выгружает, а кто пусть тут поможет...

К вечеру скорбный труд закончили. Насчитали две с половиной тысячи убитых. Раненых было едва больше сотни. Тяжёлых — немного. Но жрецы заверили, что выживут все. На всякий случай пленным связали ноги, но те не предпринимали никаких попыток бежать или навредить лечащим им служителям Святовида, молча глядя на неуязвимых для их оружия пришельцев с невиданно бледной кожей. Выставили удвоенные дозоры. Славянские волкодавы свирепо порыкивали на охраняемых воинами пленников, да молча кружили вокруг города, который сразу вырос в несколько раз. Пока, правда, из-за шатров, но это ненадолго... Брячислав быстро пришёл в себя после битвы. Убитых не было. Зато ранены оказались почти все. В пылу боя люди не обращали на раны никакого внимания, охваченные бешенством сражения. А теперь и славянам пришлось обратиться к лекарям за помощью. Лечили наравне с туземцами, разницы не делали, и те, видя это, делали нужные поселенцам выводы... За день выгрузили скот, птиц. Пригнали в городок, поставили в новенькие, изготовленные загодя теми, кто оставался, стойла. Что удивительно было для всех, собаки не тронули волков, живущих с людьми. Обнюхали, запоминая запах, но не тронули. Те, впрочем, тоже агрессии к извечным врагам не проявили. Миром обошлось... Ночью почти не спали. Те, кто вернулся, делились новостями с остававшимися. Рассказывали, что нового в мире, оставшимся за Великим Морем... Храбр нашёл Слава сразу после битвы. Тот командовал требучетами , которых на всякий случай построили десять штук, и стрелки их этих орудий внесли немалый вклад в победу. Хотя и им досталось тоже. Небольшой отряд смог преодолеть частокол, и воинам пришлось сойтись врукопашную. Впрочем, вырубили краснокожих быстро, хотя некоторых поранили... А теперь оба побратима сидели в новенькой избе Слава за богато накрытым Анканой столом, не меньше мужа обрадованной возвращением Храбра. Тугаринка, уже оправившаяся от раны, молча ела, бросая острые взгляды на славян и иннуитку, время от времени отвлекавшуюся на кормление ребёнка...

— Значит, сын у тебя? Рад, друже. Весьма рад.

— Ага. Парень. Первый, родившийся здесь. Ну да ты рассказывай, что дома?

Тёк неспешный рассказ... Пока Слав не сообразил спросить:

— А что супружница твоя молчит? Из каких краёв родом будет? Чьего племени?

Парень нахмурился:

— Не жена она мне пока. Зовут — Йолла. А роду-племени того самого, что семнадцать зим назад Род Первых Волков под корень извёл...

Слав начал подниматься из-за стола. Молча. Страшно. Но побратим осадил его:

— Охолонь. Время прошло. И я тоже не забыл. Но вот выбрал. Можешь — прости. Нет — расстанемся.

Парень снова сел, взглянул тяжёлым взглядом на тугаринку. Помолчал, потом вздохнул:

— Ежели так...

— Здесь у нас все роды живут. Все племена. Коли сможет она нас принять — станет такой же. Нет... Значит, не судьба. Но мне она по нраву, хоть и нравом дика, как рысь лесная. Не знаю почему — сразу глянулась, честно признаюсь. Надеюсь, станет мне женой по доброй воле со временем...

Слав вздрогнул, перехватив острый внимательный взгляд, брошенный тугаринкой на побратима, но промолчал. Потом, спустя мгновение спросил:

— А как ты с ней объясняешься?

Храбр смущённо улыбнулся:

— Да как ты с Анканой поначалу. Знаками. Иногда, правда, приходится и подзатыльник отвесить, чтобы не кусалась.

Хозяин дома усмехнулся, потом обратился к Йолле:

— И не надоело тебе? Парень тебя хороший выбрал. У князя, как вижу, на добром счету. Будет тебя любить, оберегать. Чего прикидываешься?