Фатальное колесо_Книга 1

Не верю! Остается впечатление какой-то тупой подставы. Отвлекающего маневра. Липы. Я голову даю на отсечение, что на кассете нет никаких записей. Ее подбросили экспромтом, на бегу. Какой агент будет прятать подобный материал в банке с чаем? Наше поколение прекрасно знает, как "жуется" пленка из-за куда меньшего сора.

В этом времени о таких особенностях магнитофонной кассеты никто не имеет ни малейшего представления. В подобных тонкостях здесь могу разбираться только я. Даже у Пятого, с его гигантским практическим опытом, и мысли не возникло о физической иррациональности этакого тайника. Что и говорить — вокруг мир, не отравленный медиа-технологиями и засильем гаджетов.

И еще один штришок, на который мои собратья по невидимому фронту не обратили внимания. Может быть, пока не обратили, за неимением времени. Побрасывая нам кассету, злоумышленник почему-то был уверен, что она будет нам ЗНАКОМА! То есть, как минимум, что-то подобное мы увидим уже второй раз. Получается, что он в теме событий, связанных с Данилой, у которого на недавнем пожаре сгорел чемодан с такими же кассетами. А шустрый сорванец в моем лице одну из них даже умудрился подобрать. После чего начались все эти непонятки с Румыном и старым зэком.

И тогда нам подсовывают вторую замануху, небрежно спрятанную в комнате бедного Михалыча. Даже если бы тело обнаружил не я, а кто-нибудь другой, кассету непременно нашли бы. Либо родственники, либо очередной сменщик, пожелавший полакомиться чайком. И подозрительная штуковина, от которой просто за версту несет шпионскими неприятностями, немедленно оказалась бы в органах. Только значительно позднее.

И что мы должны были подумать? А то, что ветеран — чей-то агент. И умер естественной смертью. А с кем он чаще всего общался из подозрительных типов? Правильно. С Ричардом! С кучерявым "золотым" мальчиком. Который, как божится всеми обожаемый капитан Гришко, абсолютно бесперспективный и пустой объект.

Кому же надо, чтобы мы тратили время на пустышку?

Кому ты так насолил, Ричард?

Глава 29

Как люди падают в моих глазах

В полвосьмого я уже был возле кинотеатра "Победа".

Успел только забежать в больницу. Наспех проглотил пару бутербродов после пинка Ирины и переоделся в темный спортивный костюм. Сама Ирина вышла чуть раньше и моментально растворилась среди прохожих. Она будет незримо присутствовать на месте встречи, так что я даже ее и не увижу. Ниндзя в юбке...

Уже стемнело.

Освещение улиц в советское время не такое яркое и напыщенное, как в наши дни. Здания не подсвечиваются, нет праздничной россыпи неоновых реклам. Только скромные названия некоторых магазинов из гнутых светящихся трубок. "Гастроном", "Бакалея", "Аптека", "Кожгалантерея". Просто и сурово. Никаких тебе "Роялей", "Альянсов" и всяких прочих "Каруселей"...

Внутри кварталов и дворов — старенькие фонари на деревянных столбах. Да лампочки перед подъездами, в лучшем случае — в громоздких стеклянных плафонах. В наши дни такой дизайн назвали бы "антивандальным". Освещение скорее символическое, чем реальное. Шагнешь в сторону — и ты уже во мраке.

Стараясь держаться именно таких темных зон, я добрался до Таврической лестницы и по ней поднялся на площадку над кинотеатром — туда, где чуть выше на холме тянулась вдоль склона улица Володарского. Кстати, если подняться по этой же лестнице дальше, через какую-то сотню метров справа будет наша туристическая станция. И пустырь для тренировок, который мы звучно называли Полигоном.

"А ведь после перестройки от юных туристов на этом месте и следа не останется, — почему-то пришло мне в голову. — Слишком "сладкий" кусок: центральный городской холм. Любопытно, до революции в этом здании была женская гимназия, при Советах — пацаны с рюкзаками и краеведческий музей, а победившая демократия посадила там жалкую кучку юристов. Кажется, апелляционный суд там будет".

Задумавшись о грустном, я свернул во дворы. Где-то здесь должна быть высокая бутовая стена, подпирающая Полигон. А, точно. Вот она, темнеет. Над ней террасой угадывается еще одна стенка, чуть поменьше. На ней мы тренировали спуски дюльфером...

Стоп!

Какое-то движение у трансформаторной подстанции во дворе. Я стоял практически рядом с ноздреватыми камнями стены и полностью был скрыт высокими темными кустами. И через дворовую дорожку краем глаза случайно заметил прячущегося в зарослях человека рядом с кирпичной будкой. Метрах в пятнадцати от меня.

Я замер, стараясь дышать реже.

Темная фигура в кустах была менее аккуратной. Собственно, из-за этого я ее и заметил. Клиент сопел, перетаптывался на месте, шуршал листвой, громко почесывался. Один раз даже скрипнуло ржавое железо. Он там что, в кандалах, что ли? Кусты вдруг зашевелились, и в пятно света, падающего из открытого окна на втором этаже, шагнул... Гришко! Собственной персоной. Голубая молния.

А он-то что тут делает?

Капитан воровато оглянулся и направился в сторону освещенной улицы. Я осторожно стал смещаться вдоль темного простенка, дождался, пока мсье Кочет скроется за углом, и выскочил из кустов — с целью проследить немножко. И... тут же прыгнул обратно. Потому что сзади гулко хлопнула дверь подъезда. В сторону все-того же освещенного квадрата на асфальте проследовал человек. Однако до боли знакомые кучеряшки! Это же...

Ричард!

Тьфу ты. Так это Гришко своего подопечного пасет! А я уже не знал, что и подумать. Ну, правильно. Ричард сам сказал, что снимает квартиру возле кинотеатра. А Гришко говорил, что с ним живет наш информатор от конторы. Надо запомнить адрес на всякий случай — по Володарского у трансформаторной будки. Напротив Полигона.

А Гришко здесь просто добросовестно "усиливает наблюдение" по команде Пятого. Эталон исполнительности.

Я выбрался из кустов, осторожно прошел по клумбам вдоль торца дома и выглянул за угол. Все верно. Ричард не спеша идет по тротуару к спуску к кинотеатру. Кочета... выбрал же себе позывной... не видно. В прятки играет. Не прикопаешься.

Уже не таясь, я вышел на освещенную улицу.

Навстречу ковылял благообразный старичок, ритмично постукивая тростью по тротуару. Аккуратная, хоть и порядком ношеная, одежда, смешная шляпа с широкими полями и седая, короткостриженая бородка а-ля сеньор Троцкий. И в таком же стиле старинные очки-блюдца с круглой оправой. Какой милый дедушка!

— Мальчик! Ты почему так поздно гуляешь?

Поразительно! Ну и времечко! Я бы сказал — всепоглощающая атмосфера ответственности. Всех за всех. Что бы в наше время ответило современное дитя такому "доколупавшемуся" до него пенсионеру? Я думаю: "А вам какое дело?" И на "вы" — это в лучшем случае.

Даже не знаю, что и ответить...

— Я в кино иду, дедушка. Родители меня там ждут...

— В кино? Так поздно? Что делается в этом городе! Конец света! А пойдем-ка к твоим родителям!

Черт! Ну, вот что с таким делать? И обижать не хочется. Формально он прав — нечего шпане болтаться по улицам в позднее время. И тем более в кино ходить на "взрослые" сеансы.

— Вы же в другую сторону шли, — пытаюсь как-то я отмазаться. — Вас, наверное, где-то ждут. Беспокоятся...

— Никто меня не ждет, мальчик. А вот твоим родителям мне есть что сказать. По поводу воспитания подрастающего поколения. Пойдем-пойдем!

Вот встрял-то! Отчего-то моя симпатия к "милому дедушке" стала стремительно улетучиваться.

— В наше время детворе было не до кино, — продолжал занудствовать старый морализатор, уже следуя за мной в сторону кинотеатра, — я с двенадцати лет работал на заводе, помогал деньгами своей семье...

— Мне семь всего, — буркнул я, лихорадочно придумывая выход из этой дурацкой ситуации, — я только в первый класс пошел... в сентябре...

— Семь лет! А он уже один по ночам ходит. Определенно, мне есть о чем поговорить с твоей матерью!

— Дедушка! А вон мои папа и мама, впереди. Видите? Эй, мама!

С этими словами делаю несколько мелких шажков назад и за спину старичку, который, приложив руку ко лбу, пытается высмотреть впереди несуществующих родителей.

— Не вижу. Где? Мальчик. Мальчик!

А "мальчика" уже и след простыл. Только верхушки кустов приветливо колыхнулись в ответ пожилому герою трудового фронта.

— Мальчик!!! — донеслось мне в спину.

Ушла добыча! Испортил вечер пенсионеру. Нет совести у этой молодежи. Вот в наше время...

Но меня сейчас больше беспокоило, где мой новый американский дружок.

И... что там в кино сегодня показывают?

— Хай! Витьйок! Добрый вечь-ер!

Э! Он чего? Обниматься, что ли, собрался?

Ну да! Обозначает свои "обнимашки", похлопывая меня по спине. Ра-адуется, Маугли...

— Ричард! Йоу! Стоп. У нас так не принято... симпатию свою демонстрировать... ПОКА еще не принято. Лапу давай. Петушка! Во-от. Вот так у нас нормальные люди приветствуют друг друга. Те, которые сурьезные.

— Оу! Я знаю. Just... Sorry... Просто я ри... ално рад. Здесь мало... кто меня... как это... при-зна-йот. Близко. Я понимать. Амер-рика — соперник. Но я — не Пентагон. Я — Ричард Донахью. Друг твоя страна...

— Да понял я, понял. Не бери в голову. Обнимайся, если нравится. Самая большая роскошь на свете — это роскошь человеческого общения.

— Great! Ты уже читать Экзюпери? Здорово! Ты есть очень... как это по-русски... развит-тый ребь-йонок. Не по годам. Инть-ересный.

— Заруби, Ричард, на носу. Советские дети — все очень развитые. Не по годам. Заруби и передай своим в центр. Это наше тайное оружие. Наша секретная фишка!

— Оу! Шутка? Я понимать. Ха-ха. Я передать. Ха-ха. Я уже знать — КГБ думать, каждый амерь-иканец — работать в Си-А-Эй. Я не обижаться. Мне нравится... здесь. Хороши люди. Нет злость.

Да уж, хорошие. Один только старичок с тростью и в круглых очках чего стоит. И ведь плохим-то его тоже не назовешь! Занудным разве что...

Упс! Вспомни черта! А вот и мой пожилой спутник. Мелко семеня ногами, быстро движется к небольшой очереди возле кассы. Пристально высматривает кого-то в толпе. Давайте угадаем — кого?

— Люди, говоришь, хорошие? — я как бы невзначай смещаюсь так, чтобы между мной и кассами оказался американец. — Слушай, Ричард, а расскажи мне... про хороших людей. Ну, кто тебе здесь нравится?

— А кино? Вить-йок. Опоздать.

— Да бог с ним, с кино! Видел я уже этого Фантомаса. Причем... совсем недавно. Дурацкий фильм. Вон, кафешка на углу. Давай по мороженому, угощаешь?

— Of course... конечно!

Старые добрые советские кафешки!

Первое, что всегда поражает, — это густой запах ванили и сдобы. Такого запаха не создашь освежителями и дезодорантами. Так пахнут настоящие, без примесей и добавок, истинные лакомства. И здесь таким запахом пропитано все. И больше всего, кажется, сама продавщица. Согласен, в те времена маловато было эффектных и молодых сотрудниц модельного ряда. Вернее, вообще их не было. Феи сливок и мороженого всегда были подстать продаваемому продукту — пышные, белые и объемные.

А цены! Господи, какие тут смешные цены! Сдоба по шесть копеек — огромные душистые облака запеченного теста. Молочный коктейль — семь копеек — не оторвешься, пока трубочка не станет с хрипом тянуть воздух. Вазочки со сбитыми сливками, шоколадные бруски пастилы, какие-то розочки, прянички, пышечки... бр-р! И все — копейки, копейки, копейки...

— Трудно тебе будет здесь разориться, — задумчиво говорю я Ричарду, стоя у витрины. — Вот скажи, у вас бывает мороженое... м-м-м... за десять центов?

— Десять? Ноу! Самое меньшее... Quarter... двадцать пь-ять... Бат... сорри... Но... невкусный... одна вода. Наполнитель. Usually... обычно... пятьдесят. И больше.

— Жуть. Как вы там вообще живете?

— Пух-нем... с... го-ло-духа.

— Нахватался уже где-то, фольклорист. Знавал я одного американского журналиста, который ни черта не понимал в России, зато всюду вставлял русские поговорки. В основном — не к месту...

— О! Я его знаю?

— Не думаю. Нам, пожалуйста, вот это, это и вон то. И две чашечки кофе. А, ну и два коктейля, будьте добры. Ричард, забирай.

Официантов сервис не предусматривал, поэтому все угощения пришлось перетаскивать самим. Мы расположились за круглым тяжелым столиком у окна с видом на кинотеатр и верхний участок Таврической лестницы. Старичка уже видно не было.

— Так что там насчет хороших людей, Ричард? — спросил я в перерыве между всасываниями коктейля через трубочку. — Много их у нас?

— Очь-ень. Можно сказать... всь-е.

— Я и не сомневался. А все же кто больше всего тебе понравился? — не унимался я. И даже уточнил по-английски: — Who do you guess is most attractive?

Неожиданно Ричард покраснел. Кто бы мог подумать! Если он артист, то артист гениальный.

— Well... I can`t... Это есть... интимно...

— Нет-нет, Ричард! — слегка всполошился я. — Я не имею в виду твои симпатические интересы к противоположному полу. Нет! Кого ты просто уважаешь? Респект?

— А! I don't quite understand correctly. Sorry. Ну, ваш мэр, как это... чиф гоу-рис-пол-коум... Паул Стен-коу-вой. Гур-лень Володья, ком-со-моул. Эндрю За-ха-роув...

Ричард перечислил с пару десятков имен и фамилий, так или иначе связанных с руководством города. Странно, Михалыча среди них не было.

— ...Галь-я Мар-тьи-нэн-ко... вери бьютефул экти-вист... Стэпа-ан Гришь-коу... бэйлиф...

— Стоп-стоп-стоп! Кого ты назвал? Гришко? Бэйлиф?

— Йеа! Это мой... как это... бодига-ард... охраня-йет... над-смат-ри-ва-йет... КГБ-officer. Чудь-есный чело-вьек. Делать добрый работа...

Нормально?

Гришко шифруется что есть мочи, землю роет голубыми тапками, а его давно срисовали и просто считают телохранителем. Как неизбежное зло. Да что там! Неизбежное добро. Он, оказывается, "чудь-есный чело-вьек"! И "делать добрый работа". Прикол! Хотя, собственно, чему тут удивляться? Ну, не выглядит Гришко высоким профессионалом, как ни крути.

— И он тоже хороший? Гришко?

— Конечно! Смешной только... чуть-чуть. Очень старается. Но ведь это хорошо? Маслом кашу... не испачкать?

— Почти... А Михалыч? — не выдержав, прерываю я перечень высоких номенклатурных работников. — Он какой человек?

— Мик-калыч? О! Очень добрый СЕРВЕНС. Только... чуть-чуть... фамилиэари... грубость... Соленый шутка... Но это... Забавно... Русский ментэлити...

Ах, вон оно что!

Ах ты тварь капиталистическая!

СЕРВЕНС? Это Михалыч — "сервенс"?

Прислуга, стало быть. Лакей! Вот он кто для тебя? То-то ты мне втираешь про местных друзей-начальничков! Видимо, про тех, с кем твой папочка общался, пробивая разрешение на пребывание в городе. И кого считаешь ровней своей великой заднице. А крабов твоих варить — так сразу сервенс Михалыч?

Рейтинг этого папиного сынка в моих глазах сразу скатился до плинтусовых отметок. Вот гаденыш!

Ну, погоди!

— Слушай, Ричард! А как твои крабы получились? Вкусные?