Ученица Палача. Мастер

Илиан и Тигран переглянулись. Что-то больно радостным выглядел зятёк.

— Как без дам? — обиделась Климентина. — Подумаешь, немного возмутилась, имею право. Без меня ты никуда не поедешь. Филиппа мы оставим здесь с няньками и с двумя фрейлинами, присмотрят. Возьму только... Леонору, — и бросила коварный взгляд на брата, — думаю, неплохо развлечёмся.

Тигран поморщился, откладывая погнутую вилку. Илиан спрятал ехидную усмешку, нужно предупредить Манон о приезде, чтоб успела подготовиться к встрече с "любимыми родственниками".

Филирр был доволен и улыбался.

Манон Авье, Маркус Солер

Манон сидела под яблоней. Смотрела на холмик, заваленный уже увядшими цветами, дети принесли. Солнце клонилось к закату. По телу разлилась ленивая истома. Дом.

Вчерашний день был такой суматошный. Маркус и Жюли, в своём соперничестве за заботу над Манон, вывели из себя. Носились с ней, как с хрустальной вазой. Замучили больше. В конце концов, Манон закрылась в башне, где у Перрэ была лаборатория. Вылезла на площадку, бросила там покрывало, и спокойно уснула. Проснулась уже ближе к ночи. Спустилась вниз, вздохнула с облегчением, не застав у дверей, ведущих в башню, ни Жюли, ни Маркуса. Во дворе дети играли со щенками.

Манон смотрела на них, вспоминала первых восьмерых привезённых сюда детей. Софи и Флора, девятнадцатилетние красавицы, в прошлом году вышли замуж. Софи — за арендатора, Флора — за судью городка Фонтен в баронстве Перрэ.

Элизе исполнилось четырнадцать, Катарине семнадцать. Они жили по-прежнему здесь, стали главными помощницами Жюли.

Люка и Жозеф перебрались в гарнизон под командование капитана, в этом году им исполнится семнадцать. Девятнадцатилетний Филипп уже год, как учился в столице на юриста. Что стало с Денизой, Манон не знала и не пыталась узнать.

У ног Манон что-то завозилось и заскулило. Взгляд её опустился к земле... Лопоухое, длиннохвостое чёрно-рыжее чудо пыталось забраться по её ноге, царапая когтями кожу сапог. Манон застыла. В её сторону бежали дети. Месячные щенки за ними, смешно переваливаясь и заваливаясь на неокрепших лапах.

— Вот он, вот он, — кричала рыженькая десятилетняя девчушка, — снова сбежал.

Щенок ещё яростнее заскоблил сапоги. Манон наклонилась и за шкирку подняла щенка, он перебирал в воздухе лапами, пытаясь сбежать, зарычал, встретился взглядом с Манон и затих, покорно сложив лапки.

— Отдайте, он мой, — потребовала рыжая девчонка.

Манон посмотрела на неё, на щенка.

— А ты знаешь, что щенки сами выбирают хозяина?

— Ничего подобного. Я его сама выбрала, он один такой, все остальные просто чёрные.

Манон усмехнулась, глядя на рыжие подпалины. Последняя любовь Дарка дала плоды. Вокруг Манон стоял гомон из детских голосов и щенячьего тявканья. Подняла повыше, ага, кобель.

— Видишь ли, милая, ты выбрала его, но он от тебя сбегает, значит, ему с тобой некомфортно. А у нас по взаимности, он выбрал меня, я его. У меня вчера умер пёс, отец этого щенка. Может, ты уступишь мне его? — Манон прижала щенка к себе, тот завозился, устраиваясь и пытаясь облизать её.

— Вы сильно плакали? — спросила девочка. Манон кивнула, не в силах ответить.

— Тогда берите. Но играть с ним можно будет?

— Можно. Но сильно не тискай, они этого не любят, — сказала Манон, спуская щенка на землю, и тот сразу же вклинился в стаю братьев и сестёр. Манон улыбнулась, рановато забирать от матери, наиграется с себе подобными, пусть у него будет детство,

Дети во главе с рыжей командиршей побежали к псарне, щенки за ними. Чёрно-рыжий впереди.

Манон услышала шаги. Маркус. Сел рядом, почти касаясь её.

— Ты избегаешь меня?

— Нет. Я избегаю вашей с Жюли чрезмерной заботы и опеки, — честно ответила Манон. — Вы просто едва не порвали меня на куски.

— Прости, не подумал, — усмехнулся Маркус, — я перенервничал.

— Прощаю... и спасибо тебе за заботу, — Манон склонила голову на его плечо, взяла за руку и пожала. Маркус накрыл их руки своей рукой, погладил пальцы Манон.

— Знаешь, ОН был последнее, что меня связывало с моим миром, — Манон вдруг почувствовала острую необходимость выговориться. Рассказать о себе всё. ЕМУ. Она заговорила, начиная рассказ с мальчишки на льду. Он ни разу не прервал её, только руки сжимали её руку всё крепче.

Когда Манон закончила, они долго сидели молча. Маркус переваривал информацию. Она чувствовала покой, ничего затаённого не осталось.

— Теперь понятны твои некоторые странности, — наконец сказал Маркус, повернувшись к ней и приподнимая за подбородок её лицо.

— Какие?

— Песни, слова, поступки, собака, — Маркус смотрел в её глаза. — Ты точно туда не уйдёшь?

— Не уйду, туда возврата нет.

Он прижался лбом к её щеке. Манон погладила его по волосам.

— Спасибо... что доверилась мне, — тихо проговорил он.

— Это ещё не всё... — Манон отстранилась. Маркус, заинтригованный, ждал. — Пойдём.

Они вышли на площадку башни. В своё время барон приказал убрать часть зубцов, и одна треть башни теперь имела невысокий, но широкий парапет. Манон часто сидела на нём. Её покрывало так и осталось лежать на каменном полу. Она сняла сапоги, носки и с блаженством прошлась по нагретым за день камням. Маркус поставил узел, в котором стоял поднос со снедью, и бутылку красного на покрывало. Манон затащила его ограбить кухню, перед тем как подняться в башню.

Она запрыгнула на парапет, Маркус чуть напрягся. Она обернулась к нему.

— Ты доверяешь мне? — спросила она, протягивая к нему руку. Он подошел, запрыгнул на парапет рядом с ней и сжал её ладонь. Всецело, — сказало рукопожатие. Эта часть башни выходила на запад. Под ними раскинулся бескрайний простор, на горизонте видны были горы, и заходящее солнце окрасило вершины чёрных силуэтов оранжево-красным, располосовало голубое небо нереальными полосами розового, красного, оранжевого. Легкий ветер трепал их волосы.

— Это моё любимое место.

— Знаю, я каждый раз с замиранием сердца следил за тобой, стоящей здесь, оттуда, — Маркус протянул руку, указывая на небольшую поляну в глубине сада. — Я там тренировался, один. И наблюдал за тобой.

Манон развернулась к нему, провела ладонью по его волосам, по щеке, поворачивая к себе. Он смотрел на неё и ждал. Впитывая каждое прикосновение, подушечки её пальцев словно изучали его лицо, касаясь скул, очерчивая трепещущие крылья носа, контур чуть приоткрытых губ. Погладила усы и бороду. Потянулась к нему легким поцелуем, едва коснувшись, и отодвинулась. Посмотрела в его горящие зелёные омуты с огромным зрачком.

— Для непонятливых, — прошептала Манон, проводя пальцем по его переносице, — это было ДА.

Маркус сглотнул, уголки губ дёрнулись в сдерживаемой улыбке.

— А можно, для особо непонятливых повторить? — попросил севшим голосом. — Вот абсолютно непонятливых.

Манон хмыкнула.

— Ну, если совсем-совсем непонятливых, то повторю, — она вытащила свою ладонь из руки Маркуса, обхватила ладонями его лицо и смачно поцеловала в губы. Отодвинулась.

— Теперь намёк понятен? — спросила Манон, приподняв в ожидании бровь.

— Что-то стало проясняться, — Маркус положил руку ей на поясницу и притянул к себе. — Совсем чуть-чуть. Может, ты намекнёшь мне ещё? Там, внизу?

— Намекну, — пообещала Манон. Маркус спрыгнул на камни, сграбастал Манон в охапку и перенёс на руках к каменным зубцам, где лежало покрывало. Босые ноги ступили на тёплый камень.

Маркус прижался спиной к зубцу, закинул её руки себе на плечи, сам обнял за спину, прижимая к груди.

— Намекай, — выдохнул ей в губы. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, что целую вечность, хотя за это время их сердца совершили не более чётырёх ударов. Их губы встретились в бешеном исступлении, неожиданном для обоих. Только что шутили...

Её руки обвились вокруг его шеи, пальцы запутались в волосах, лаская. Он отстранился, зарылся лицом в её шею, опаляя кожу горячим прерывистым дыханием. Его несло, несло горячей кровью по жилам. Он словно узник, выпущенный на волю, не веря в то, что может перешагнуть границы своего добровольного заточения.

Её руки оттянули его за волосы назад. Он встретился с её взглядом, да, именно такой взгляд был в его снах — неистовый, страстный и нежный одновременно.

Всё её тело, натянутое словно струна, стремилось к нему... сыграй на мне...

Напряжённые взгляды, достигшие крайней точки...

Забыв обо всем, он прижал это тело к своему и впился губами в ее рот, словно изголодавшийся не просто по этой женщине, а по всему, что так долго было под запретом. Бешеный, неуправляемый поток давно сдерживаемых желаний, все смешалось — любовь, грех, безумие... Голова ее запрокинулась назад; она прогнулась под его натиском, предоставляя возможность насладиться, властвовать безраздельно. Потом ожили её руки, требовательно принялись, освобождать его от одежды. Руки Маркуса освобождали от одежды её. Скользнув по припухшим губам языком, губы Маркуса заскользили по её телу, опускаясь всё ниже вслед за опускающимся на колени мужчиной, стаскивающим с Манон расстегнутую рубашку. Потёрся лицом о её живот, целуя горячими губами кожу, покрывшуюся мурашками. Руки Манон стискивали его волосы, вжимали в себя.

Пальцы Маркуса расшнуровали завязки её бриджей и рывком стянули вниз, освобождая ноги. Глухой стон исторгнулся из его пересохшей глотки, когда рука накрыла чёрный треугольник.

— Ночка... Ночь... моя... Ночь.

— Твоя, — не менее глухо подтвердила она, опускаясь на колени напротив. Их руки одновременно обхватили лица друг друга, глаза пожирали оболочку, проникая в самую душу.

— Обратно возврата не будет... — прохрипел он.

— Не будет...— хрип в ответ.

Их руки двигались в едином ритме, прикасаясь, изучая такие знакомые черты и словно увиденные впервые. Так слепые изучают лица, впитывая и запечатлевая образ. Пальцы спускались ниже, исследуя шею, плечи. Руки Манон стянули с него расстёгнутую куртку, рубашку сняла через голову, развязали завязки на брюках. Подрагивающие пальцы обоих коснулись сосков одновременно, сжали, два утробных стона вырвалось сквозь стиснутые зубы. Не прерывая зрительного контакта, они словно выжидали, кто сорвётся раньше, накручивая до предела спираль желания. Не выдержали оба, метнулись навстречу. Схлестнулись тела и души... Покатилась по камням опрокинутая бутылка, зазвенел поднос, отшвырнутый с покрывала, туда же полетели брюки Маркуса...

На мгновение он замер, нависнув над ней неподвижно, словно давая им последний шанс опомниться. Рука её взметнулась, притягивая его... Он упал на неё, покрывая жадными поцелуями лицо, рот, шею. Под ним извивалось податливое, на всё согласное тело. Голые ноги, касавшиеся его голых ног, торчащие соски тёрлись о его грудь... он не мог больше ждать... Её тело дёрнулось в инстинктивной судороге, принимая его. Он замер, задержав дыхание... только не шевелись... дай привыкнуть, осознать. Её руки обвились вокруг него, словно приковывая навечно, на ту самую, так желанную ему вечность. Желание кончить немедленно отступило, и он сделал первое движение навстречу. Сладкий стон. Сильные ноги оплели его бёдра, вторя его движениям и вжимая в себя до предела... Это было как электрический разряд... как маленькая смерть, она раскрылась ему полностью, как ни перед кем и никогда. Его движения были замедленны, растянуты во времени... словно тело его говорило — прошу тебя... верь мне... верь мне... верь мне...

Руки Манон выпустили его плечи, откинулись за голову, он поймал их, переплетя свои пальцы с её. Их взгляды вновь раздирали тела, внедряясь вод кожу, плавя кости, добираясь до дна, пока не встретились две души... Она тихо вскрикнула и забилась под ним в судорожных толчках.

— Люблю... твои глаза, — просипел он, вонзаясь в лихорадочно сжимающиеся вокруг него мышцы. Полустон-полурык вырвался из горла, когда телу, из последних сил сдерживающемуся в ожидании горько-сладкого конца, наконец, было дозволено отпустить на волю свои желания. Оно содрогнулось в последних конвульсиях, оставляя частичку себя в столь желанном теле.

Манон лежала в руках мужчины, не понимая, что произошло, что с ней было... ничего сладостнее она прежде не испытывала. Покой, блаженство, отрешённость. Он всё еще был с ней.

Тигран был потрясающим любовником... но никогда она не испытывала такого единения. Словно душа с душою говорит. Не хотелось слов, достаточно было прикосновений.

Рука его гладила её изгибы, вырисовывая рисунок шрамов, но больше не было стеснения. Она повернулась к нему, скрещивая взгляды.

— Люблю... твои глаза, — вернула ему признание.

Манон стояла обнажённая в нише между зубцов, положив ладони на камни, запрокинув лицо к ночному небу. Ноги чуть подрагивали после второго раза, уже более нежного и тягучего. По телу разлилась истома. Маркус подошёл сзади, прижался к спине, накрывая своими руками её, вклиниваясь пальцами между пальцев, сжимая. Его губы вновь целовали её волосы, шею, плечи.

— От тебя пахнет мной, — прошептал он довольно, вдыхая запах её волос и кожи. — Я есть хочу.

— Ненасытный, — фыркнула Манон, толкнувшись в него ягодицами.

— Я вообще-то имел в виду парочку бутербродов, но твоё предположение мне нравится больше... — она почувствовала, как его колено раздвигает её ноги... пристроился и толкнулся в неё, она прогнулась, давая возможность проникнуть глубже. — Не-на-сы-т-на-я, — простонал в её волосы. Они несколько минут двигались, просто, чтоб заполнить себя друг другом, без стремления к логическому концу, пока его пальцы не разжали её ладонь и не прошлись лёгкими поглаживаниями по руке, плечу, перескакивали с позвонка на позвонок, очерчивая, чувствуя как мурашки бегут следом.

— Ма-р-ку-с-с... — выдохнула Манон, откидывая голову ему на плёчо. Он тут же поймал губами мочку уха, поиграл, шепнул:

— Тебе буте-рброд как всегда, с тома-том? — не прекращая движения внутри, рука обхватила грудь, сжала на грани боли.

— Да-а-а...

— Вина? — шептал, так, словно предлагал все блага этого мира.

— Да-а-а...

— Хорошо, — толкнулся глубоко в последний раз и вышел. Поцеловал в шею. — Сейчас сделаю.

— Э-эй, — возмутилась Манон, оборачиваясь и получив лёгкий поцелуй в губы. — Требую продолжения банкета.

— Будет, ненасытная моя, вот как раз после банкета и будет, — потянул её за собой к покрывалу.

Усадил, огляделся в поисках рубашки, нашёл, накинул ей на плечи и отправился собирать припасы, раскиданные по площадке. Подобрал бутылку, удивился, что не разбилась и пробка на месте. Нашёл узел со снедью. Вернулся к Манон на покрывало, сел напротив, скрестив ноги. Поставил узел между ними, бутылку передал Манон. Развязал ткань, раскинул углы, получилась импровизированная скатерть. На подносе обнаружились мясо, сыр, помидоры, каравай ржаного хлеба.

Оба одновременно потянулись к своим сапогам за кинжалами. Глаза встретились, улыбнулись. Манон не повезло — не тот сапог, в этом был стилет. Она поднялась и прошлась мимо Маркуса, вильнув перед носом задом, клацнули зубы. Манон обернулась через плечо. Маркус изобразил волчий оскал и ещё раз клацнул зубами, предупредив — мужчина голоден. Голодный мужчина получил щелбан по носу, ибо неча скалиться на неприкосновенное. А вот это она зря. Отбросил кинжал, отпихнул ногой поднос, схватил и повалил визжащую и хохочущую Манон на покрывало... бутылка снова покатилась по камням...