— Но тогда у них в трущобах выходит настоящая клоака, — заключил я. — Как сие возможно, помыслить трудно.
— Да уж, выходит, что так. Дождутся римляне второго Нерона, только из плебса, — хмыкнул он. — Это выходит… сколько ему годков-то было, вы не упоминали? — решил уточнить он.
— Между тридцатью и сорока, не более и не менее, — ответил я. — И он, выходит, гимназиум не кончал, проверки не получал…
— А значит, родился в трущобах же. Полис в Полисе, — хмыкнул Леший. — Впрочем, будем думать, что с сим делать, точнее, какую позицию занимать. Вряд ли таковых много, Управы римские хоть и ленивы, но крупное явление преступных одарённых не пропустили бы. Да, отчёт составьте, максимально подробный. Можете не составлять, — ехидно взглянул он на дёрнувшегося меня, — только я вас от бесед с лицами заинтересованными ограждать в таком разе не буду.
Ну да, сгноят всякие причастные и прочие товарищи на допросах, изящно названных беседами. А вообще, включив мозги (не в последнюю очередь из-за злоначльственного присутствия), я получил неважную картину “римского бытия”. А именно, Полис с преступниками, например, в шайках, борется непримиримо, а о термине “организованная преступность” политики даже и не слышали.
И вопрос тут вот в чём: педагогика в полисе построена на высоком уровне, и человек, неважно в каком качестве, место в социальной структуре занимает. Хочешь просто жить — путь тебе в подданные, получишь возможность, не слишком перенапрягаясь, вполне достойно существовать. Горишь желанием “сделать лучше”, причём, неважно, себе или всем окружающим — иди в граждане, возможности будут и к тому, и к тому. Не желаешь ничего делать или решать — есть путь раба.
Система более-менее устойчива, соответственно, преступники, в большинстве своём — психически нездоровые люди, потому как здоровым предоставляется достаточно путей для самореализации. Но дело тут вот в чём, недовольным быть — свойство человека, всегда “что-то не так, чего-то не хватает”. А систематизированная и организованная преступная группа становится раковой клеткой: она ухудшает жизнь массе людей, стимулируя рост недовольства. Недовольные люди приходят к выводу, что “все им должны” и… становятся преступниками. Безусловно, не все, но организованная преступность создаёт среду, в которой преступники воспроизводятся, то бишь для оного воспроизведения благоприятную.
— И какого лешего эти трущобы вообще терпят, — пробормотал я себе под нос.
— Структура Рима такова, что менять что-то местные политики видят опасным, — ответил Леший. — Это и на жителях отражается, этакий “застрявший в истории” Полис. Уже с сотню лет, с учётом разработок биологов, Рим может себя прекрасно обеспечивать, например. Либо разрастись и заселить трущобы, но детей мало, приток населения идёт от “недовольных” из других Полисов. А к самообеспечению у римлян нет стремления, скорее тому сопротивляются. Ладно, Ормонд Володимирович, собирайтесь. Я же с добытыми вами бумагами пока ознакомлюсь, — направился он к сейфу, — да и отправимся домой.
— Неделя же? — уточнил я.
— А зачем нам тут неделю пребывать? Вопросы посольские решены, соответственно, ничего нас тут не держит, — озвучил Добродум. — А вообще, ваша претензия об информированности вас на тему агентов, имеет обоснование. В рамках Рима, — уточнил он, — да и есть несколько близких по бардаку Полисов.
— И каких же? — заинтересовался я.
— В основном, заокеанские Полисы. Кто их основал, сами знаете, — на что я покивал — в основном молодежь, с не самым лучшим образованием и мыслями, что “они знают, как лучше”. — Ну вот и творится там, хотя, нужно отметить, далеко не везде, бардак почище местного.
Собственно, собирать-то мне особо ничего не надо было, тут скорее Добродума, погрузившегося в бумаги, ждать пришлось. Так что пробежался я по лавочкам гостиного двора, накупив гостинцы родным, да и отправились мы с Лешим в воздушный порт. И довольно любопытным был способ, которым мы добрались до Вильно: Добродум нанял небольшой курьерский самолётик на четырёх человек практически без груза.
Меня сначала удивил, даже несколько насмешил вид серповидных, многолопастных пропеллеров. Однако, доставил сей самолётик нас в Вильно за три часа, что, учитывая расстояния, выдавало скорость если не фантастическую, то крайне высокую. Как мне ранее казалось, для винтовой авиации недостижимую.
В самом же Вильно, тотчас по прибытии в Управу, Добродум осуществил свою угрозу, то есть призвал Артемиду и отдал меня ей на растерзание. Растерзание проходило в тёплой, дружественной обстановке, в трапезной Управы. И, кстати, демонстрируя высочайший профессионализм гетеры, никак не касался происшедшего: просто беседа на отвлечённые темы, вроде той же истории и диплициклов, знакомство с которыми Артемида явила отнюдь не поверхностное.
И лишь её же наука и пристальное вдумывание позволило в части абсолютно невинных вопросов выявить диагностический подтекст. Причём уверен, что лишь в малой доле их. А по окончании трапезы Артемида поставила вердикт, что жить буду. А насколько недолго и хреново, зависит от меня.
— И учтите, Ормонд Володимирович, эмпатия у вас ослаблена. Что в текущих реалиях вам благо, но знать, обращать на это внимание и при нужде нивелировать последствия вам надо, — подытожила гетера перед прощанием.
Возможно, и так, рассуждал я, распрощавшись с дамой и бредя, направленный злонравным Добродумом, в близлежащую лечильню. Жизнь Ормонда, самограниченная в социальных проявлениях, развитой эмпатии не способствовала. А Мир Олега тем более, дегуманизация там — проблема не только “правящих кругов”.
Впрочем, “ослаблена” не значит “отсутствует”, до патологии не дотягивает. А эффекты оной имеют как отрицательные, так и положительные моменты. Но про внимание Артемида верно сказала, подытожил я.
В лечильне же осмотревший меня терапефт (за счёт Управы) совершил над рубцом эфирное воздействие, да и обозначил необходимость показаться перед ним через седмицу. Тут, кстати, сыграло роль эллиническое отношение к красоте телесной в Полисе: губы на пол лица не надуют, но очевидные изъяны внешности понимались болезнями, излечения требующими.
Отчитавшись перед злонравным начальством о деяниях своих, я был с миром отпущен, аж на трое суток. Это, выходит, ежели я, например, голову потеряю, мне седмицу отдыха предоставят, не менее, оценил я.
Впрочем, время было уже совсем позднее, так что я, переночевав, с раннего утра отправился к родным. Одарив гостинцами, моя загадочная персона бровями шевелениями и видом таинственным отца от поездки по делам отвратила, так что дела были сброшены на старшего братца, а меня Володимир завёл в кабинет, усадил и требовательно уставившись вопросил:
— Что сказать хотел, Ормонд?
— Слышали ли вы, отец, о новинке воздухоплавательной, супницы некие, появившиеся лет пять назад? — вопросил я в ответ.
— Слышал, да негодящее дело. Дорого, да и скорость невелика, — отмахнулся Володимир, снисходительно уставившись на меня, да и откинулся на спинку кресла.
— Невелика, говорите, — протянул я. — Вот только в Рим я попал за ночь. И совершает Спорый, аэростат, на котором я прибыл, рейс от Вильно до Рима за сутки в оба конца. При учёте разгрузки, притом. А везёт он тысячу четей веса, — веско подытожил я.
— Погоди-погоди, — нахмурился отец. — А не ошибся ли ты? Приглашал меня Всеслав Ложка, академик наш, на демонстрацию, припоминаю. Энас заместо меня был, да говорил, что негодящая задумка.
— Прототип, небось, был, — высказал предположение я. — Либо денег не хватило, либо специально скрывал, желая сливки снять. Странно, но ежели учёный в партнёры дельца хваткого заимел, вполне возможно. Полис в торговлю сверх нужного не лезет, а ныне выходит, что снуют эти супницы не первый год по маршрутам дальним. Скорость у них около двухсот вёрст в час, расходы на топливо — слёзки. Вот и посчитайте, отец.
Нахмуренный Володимир погрузился в расчёты, а по мере их ощутимо мрачнел. Очевидно, что “ложкина компания” не то, чтобы скрывала, просто подобрала такой вариант торговли, чтобы местные купцы просто не замечали её. Но шила в мешке не утаишь, соответственно, развитие сей техники ознаменует новую эру грузовых перевозок. Все достоинства транспорта наземного пропадут, отдав ему роль работы “в окрестностях Полиса”. А всё что сверх — ляжет на тарелкину тягу, чистая выгода.
Наконец, нахмуренный Володимир открыл шкап, достал некую папку с бумагами, почитал. Совершил звонок по фони, интересуясь расценками. Уставился на меня, привстал, да и поклонился, не в пол, но довольно глубоко.
— Благодарствую, сын, что не забыл семью и дело семейное. Не знали толком, да и не задумывались. Могли таким образом до разорения полного дойти ко времени должному, — выдал он.
— Ну, несложно сие мне было, — несколько смутился я. — Вот ещё что, отец, пришла мне идея, — сделал паузу я, дождался одобрительного кивка и продолжил. — Ежели в супнице той, вместо лепестков гондолы грузовой приспособить пол надёжный, с прозрачными проёмами, да каюты пореспектабельнее сделать…
— То долю между самолётами быстрыми да аэростатами роскошными урвать можно, — сообразил отец. — Дельно, вот только дело-то незнакомое, — констатировал он, на что я плечами пожал — о семье заботу проявил, сообщил, что знал, а дело дальше не моё.
А вообще, рассуждал я, уже покинув отчий дом, борьба с “сверхбогатством” в Полисах построена на диво разумно. И не столько даже в “сверхприбылях”. Дело, они дело такое, ситуативное и налогами решаемое. А именно в консолидации в одних руках излишних средств. Дело-то не столько в том, что “жалко”, просто деньги Полиса не резиновые, никто “печатный станок” не включает, зачастую дефляция наблюдается. А после скопления прибылей в одних руках, пусть и прибыли не сверх, определённая сумма начинает “исчезать” из экономики Полиса. Не наест и не нараскошествует оборотистый купчина столько, сколько получать будет. В дело вложит — так опять же, от дела оного лихва ему пойдёт, увеличивая конечную сумму прибыли, выводя её из экономики Полиса.
Ну а если копит, в других Полисах тратит, или там же дело открывает — это уже вопрос непринципиальный. Из ограниченного финансового благосостояния Полиса сумма уходит, понижая купно благосостояние прочих жителей, не участвуя в экономической жизни.
А основой этой борьбы был “налог на наследство”. Хоть наизнанку вывернись, но мытари извернутся, проверят, да и отнимут при передаче до восьмидесяти процентов наследуемого. Да и собственное дело наследователя (если имеется) проверят, да в наследство, буде так будет, зачтут. Вроде и раздражать должно, мол, как же так, для детушек. А вот для социума выходит благо: то же наше семейство в торговле три сотни лет подвизалось, каждый новый глава семьи начинал в условиях стеснённых, талантом и оборотистостью благосостояние поднимая.
Что и семье на благо: не было негодящих, ленивых глав и прожигателей. Да и Полису пользу несло: товары доставлялись, быстрее, качественнее, дешевле. Повышая благосостояние жителей в целом.
Хотя к самому “институту семьи”, нужно признать, философия Полисов относилась не слишком тепло. Не гнобила, но и не поощряла: желают разумные совместное хозяйство вести и детей воспитывать, никто препятствий не учинит. Но и ответственности с них за ошибки, просчёты и преступления никто не снимет. Собственно, прикидывал я, второй шаг пути “единого человечества”, первый же с “я” на “семья”. А в Полисе семья до оного и разрасталась, в идеале, конечно, но всё равно, довольно близко.
Так, за мыслями философическими о природе Мира, да штудиями своими (похоже, что пожизненными, что, по совести, скорее радовало), провёл я отведённые мне “дни свободы”. Явившись же к злонравному Добродуму на расправу, я закономерно был обрадован работой тяжкой, причём морда начальства змейская выражала предвкушение моих неисчислимых страданий и возмущений.
— Вот таким вот образом, Ормонд Володимирович, — ехидно витийствовал Добродум, поведав, что я теперь “курьер и ВрИО”.
— Ну, сие известно мне давно было, — с улыбкой светлой ответствовал я. — А что ранее не поведали, так возраст у вас, Добродум Аполлонович, такой, — сочувственно покивал я антикварным мощам начальства. — Впрочем, вопросы у меня есть чисто технического толка, — деловым тоном продолжил я, пока меня на хрен не уволили, а то подёргивающееся веко Лешего на это намекало.
— Задавайте, — буркнул уязвлённый Добродум.
— Средства достижения мной Полисов, снабжение и прочее. Каковые ресурсы управа мне в решении дел… — недоговорил, но отчётливо намекнул на “ваших”, — представит?
— От дела зависимо, сроков, важности. На самолёт личный и дюжину секретарш весёлых не рассчитывайте, — пытался отыграться злонравный начальник.
— От вас, Добродум Аполлонович? — аж изумился я. — Так был я у медика недавно, да и Артемида Псиносфеновна проверяла, — ехидно напомнил я.
На что леший злокозненный мне папку всучил, да из кабинета выпроводил. Ну, полноценная трудовая деятельность началась неплохо, заключил я, с всученым мне ознакамливаясь. И выходило, что Леший мне всё же гадость учинил: Полис назначения не один был, а несколько. И хоть задача состояла во всего лишь передаче ряда бумаг “из рук в руки”, как пугательно уведомляла папка, да и Полисы относительно близлежащие, мотать меня должно по траектории сложной и хитро вывернутой. Невгин, Маладзечно, Воранав, а вдобавок, Ковно. Всё вроде и недалеко, но выходил этакий полукруг на восток, притом что Ковно совсем на запад. И сроки не сказать, что щедро отпущены, заключил я уже в библиотеке Управы, затребовав себе карту. Сами-то Полисы я знал, но вопрос дорог был досконально неизвестен. Хотя со столь злокозненным начальством мне не помешает не диплицикл, а самолёт лёгкий.
Впрочем, на таковой у меня денег не наберётся, так что надо думать, как до целей моих добираться. Ну, положим, с Ковно понятно, в этом случае воздухом, причём, наверное, в последнюю очередь, из Невгина. Бес знает, есть ли рейсы между ними, значит арендовать лёгкий самолёт придётся, но и претензий в “растрате” мне никто не предъявит: уж больно сжатые сроки.
