Тем не менее, в операциях Баллрум было похоронено больше ценностей, нежели общественное осуждение. Стоимость выбранной войны с чем-то таким мощным, как "Рабсила" и ее корпоративные союзники, в области максимально кровавой цены, слишком часто выплачивалась ими в виде самостоятельного ожесточения — превращения себя в кого-то, кто не только был способен совершать злодеяния, но и стремиться к ним.
Баллрум всегда прилагал сознательные усилия, чтобы идентифицировать себя и своих членов как бойцов, не просто убийц, но после достаточного количества смертей, достаточного кровопролития, достаточных ужасов, обрушившихся на других в ответ на пережитые ужасы, эти различия стирались с пугающей легкостью. Слишком часто, приходило то время, когда играющий роль социопата преобразовывался в какого-нибудь социопата, и довольно многие бойцы Баллрум, попадавшие в эту категорию появлялись здесь на Факеле неспособные — или не желающие — полагать, что планета, населенная почти исключительно экс-рабами могла отказаться от террористической тактики Баллрум.
Джадсон в действительности не винил их за то, что они чувствовали себя таким образом. На самом деле, он не видел, как это могло бы быть любым другим путем, в настоящее время. И он пришел, чтобы ощущать не просто сочувствие, но и родство понимания мужчин и женщин, которые нащупывали и думали о том пути, который он категорически отрицал перед тем как оказался здесь, на Факеле. Он видел и узнавал слишком много сотен и даже тысяч людей, которые — как его собственный отец — испытали жестокость "Рабсилы" из первых рук, кое-кого виня за горевшую в глубине их ненависть.
Тем не менее, одной из обязанностей Иммиграционной Службы было идентифицировать людей, которые ощупью искали этот путь, потому что Джереми Экс был совершенно серьезен. И он тоже был прав. Если Факел собирался выжить, он должен был продемонстрировать своим друзьям и потенциальным союзникам, что он не собирался стать простым убежищем для террористов. Никто в здравом уме не мог ожидать, что Факел повернется против Баллрум или порвет все связи с ним, а если Джереми попытается сделать что-то подобное, его соотечественники набросятся на него, как волки. И это было справедливо, по мнению Джадсона.
Но Королевству Факел придется вести себя как звездной нации, если оно когда-либо намеревалось быть принятым в качестве звездной нации, и дома для бывших рабов, построенным бывшими рабами, в качестве примера и доказательства, что бывшие рабы умеют вести себя как цивилизованное общество, что было гораздо важнее, нежели могла быть любая открытая поддержка операций в стиле Баллрум.
У всех других, кто выражал сочувствие голосом бедственному положению жертв "Рабсилы", не покидая своего сытого, хорошо обеспеченного существования, было все же неистребимое предубеждение против рабов. Против любого, кто определялся в первую очередь как "джини". Как продукт преднамеренного генетического конструирования. Это было так, словно некоторые генетические рабы не имели даже своих собственных различий, думал он, учитывая отношение слишком многих из них как к Кощеям. В свои безрадостные моменты, он размышлял, что было бы проще, если бы у каждой группы имелась какая-нибудь важная персона, чтобы смотреть на нее.
Что это была бы эндемичная часть человеческого общественного положения, однако эти гены человека приводились к тому, чтобы быть расположенными в определенном шаблоне. В другое время, он огляделся бы и признал пути подавляющего большинства людей, которых он лично знал и кто поднялся выше этой "эндемичной" потребности и знал, что это, возможно, в конце концов, уничтожит любой предрассудок.
Но несмотря на то, что это возможно, это может быть не произойдет в одночасье. А тем временем, Факел должен был держаться, как свет, которым он был назван, доказательством того, что генетические рабы могли построить мир, а не только быть машинами воздаяния. То, что они могли вынести из их войны с "Рабсилой" и трансформировать это таким образом, который доказал бы, что, по сути, они не уступают своим конструкторам и угнетателей, но и превосходят их. И так же, как они должны были доказать это людям, которые поддерживали необходимость их существования, они должны были доказать это самим себе.
Должны были окончательно отомстить "Рабсиле", доказав, что "Рабсила" солгала. Что все, что было сделано с ними, несмотря на то, как их хромосомы были деформированы или перекручены, они все еще были человеческими существами, не меньшими наследниками потенциального величия человечества, нежели кто-либо другой.
Большинству из них было бы крайне неудобно попытаться облечь эту мысль в слова, но это не помешало им осознать ее. И когда кто-то, кто не смог согласиться с ней, прибывал на Факел, ответственностью иммиграционистов было опознать его. Не для того, чтобы отказать ему во въезде или угрожать произвольной депортацией. Конституция Факела гарантировала каждому бывшему рабу и каждому ребенку или внуку бывших рабов, убежище на Факеле. Именно поэтому Факел существовал. Но, в свою очередь, Факел требовал согласия своим собственным законам, и эти законы включали запрет на операции в стиле Баллрум, начатые на Факеле.
Несмотря ни на что другое, Факел не сажал в тюрьму людей, которые отказались отречься от традиционной тактики Баллрум, но никому из них не будет позволено оставаться на Факеле или использовать его территорию в качестве безопасного убежища между ударами в стиле Баллрум. Вот почему люди, чья собственная ненависть может заставить их делать это, должны были быть опознаны.
И, как Джадсон лично не ненавидел эти обязанности, не было никаких сомнений, что Харпер был прав. Телеэмпатические чувства Чингиза, его способность буквально пробовать "мыслесвет" любого, кого он встретит, делали его абсолютно и однозначно подходящим для этой задачи.
— Ладно, — сказал он вслух, — должно быть так. Но я предупреждаю тебя сейчас, Чингиз и я будем ожидать завтра днем перерыва.
Он выдержал свой веселый тон, но он также встретился твердым взглядом с Харпером. Несмотря на то, что Чингиз может хорошо подходить для этих задач, пробираясь через это множество "мыслесветов", многие из них несли свои собственные травмы и шрамы, всегда изнурительные для древесного кота. Он нуждался в небольшом количестве времени вдали от других мыслесветов, времени в эквиваленте чащи Сфинкса на Факеле, и Харпер знал это.
— Вперед, — сказал он. — Выкручиваешь мне руку! Вымогаешь дополнительный отпуск у меня! — Он улыбнулся, но его глаза были такими же твердыми, как у Джадсона, и он слегка кивнул. — Мне всё равно, что ты сделаешь!
— Хорошо, — ответил Джадсон.
* * *
Несколько часов спустя, ни Джадсон, ни Чингиз не чувствовали себя особенно весело.
Вовсе не потому, что прибывающие шаттлы были погружены исключительно в уныние, отчаяние, ненависть и кровожадность. На самом деле, у большинства прибывших была невероятная радость, ощущение конечного достижения, что они ступают на почву планеты, которая была фактически их.
Словно, наконец, оказались дома.
Но у них были шрамы, и слишком часто все еще кровоточащие психические раны, даже у самых радостных, и они били по чувствительной сосредоточенности Чингиза, как молотки. Тот факт, что кот нарочно искал опасные линии разлома, карманы особенно тревожной темноты, заставлял его открывать себя всей остальной боли также. Джадсон ненавидел просить об этом своего спутника, но он знал Чингиза слишком хорошо, чтобы и не спрашивать. Древесные коты были прямодушны, с ограниченным терпением к некоторым человеческим глупым социальным понятиям. И, честно говоря, у Чингиза было много меньше проблем с принятием и поддержкой менталитета Баллрум, чем у самого Джадсона.
Еще Чингиз также понимал, насколько был важен Факел не только для его собственного человека, но и для всех других двуногих вокруг него, и что большая часть его надежды на будущее опиралась на необходимость выявления людей, чей выбор действий может поставить под угрозу факельцев, которые стремились с такою силой строить. Мало того, Факел теперь был его домом к тому же, а древесные коты понимали ответственность за клан и место гнездования.
Что не делало ни одного из них особенно веселым.
— Вдруг мелькнули пальцы Чингиза.
— Что?
Джадсон дернулся. До сих пор, несмотря на неизбежную эмоциональную усталость, сегодняшняя транспортная нагрузка новых иммигрантов содержала несколько "проблемных детей", и он устроился в своего рода круиз-контроле, наблюдая их фильтрацию в процессе собеседования прибывших.
— повторили пальцы Чингиза. —
— Увидел, — сказал Джадсон мгновение спустя, хотя ничего особенно внешне впечатляющего у новичка не было. Очевидно, он был одним из общеполезных генетических линий. — Что с ним?
— ответил Чингиз, его пальцы двигались с необычной медлительностью. —
— Беспокоится, — повторил Джадсон. Он протянул руку и ласково провел пальцами по спинке Чингиза. — Многие двуногие беспокоятся о многих вещах, о, гроза бурундуков, — сказал он. — Что же такого особенного в этом?
— Чингиз, очевидно, пытался найти способ описать то, что он сам не в полной мере понял, понял Джадсон. —
Джадсон нахмурился, размышляя, что делать с этим. Затем новичок поднял глаза и собственные психические антенны Джадсона задрожали.
Человек в коричневом корабельном костюме изо всех сил старался этого не показывать, но у него не слишком получалось глядеть на переполненные течения прибывающих в целом. Нет, он смотрел прямо на Джадсона Ван Хейл и Чингиза... и пытался делать вид, будто бы он не смотрел.
— Как ты думаешь, он начал больше волновался, когда увидел тебя, Чингиз? — тихо спросил он. Чингиз склонил голову, очевидно, задумавшись, а затем его правая передняя рука перевернулась вверх в знаке "Y" и покачалась утвердительно.
"Вот как, это интересно, — думал Джадсон, оставаясь там, где он и был и пытаясь избежать любого предательского знака, показывающего его собственный интерес к мистеру Коричневому Костюму. — Конечно, это, наверное, ничего не значит. Кто угодно может нервничать в их первый день на новой планете — особенно те люди, которые прибывают на Факел каждый день! И если он слышал сообщения о котах — или, что еще хуже, слухи — он может думать, что Чингиз может заглянуть в его голову и сказать мне, все, что он думает или чувствует. Бог знает, мы сталкивались с достаточным количеством людей, которые должны знать лучше, кто что думает, и я не могу винить тех, кому очень не нравится такая мысль. Но все же..."
Своей правой рукой слегка коснулся виртуальной клавиатуры, которую мог видеть только он, активируя камеры безопасности, которые сфотографировали как коричневый костюм опустился в кресло перед одним из обработчиков Иммиграционной Службы. Несмотря на нервность новичка, ему, очевидно, по крайней мере, удавалось сохранять свой апломб, когда он отвечал на вопросы интервьюера и предоставлял биографическую информацию. Он даже больше не взглянул в направлении Джадсона и Чингиза, и ему на самом деле удалось улыбнуться, когда он открыл рот и высунул язык для клерка Иммиграционной Службы, чтобы сканировать штрих-код.
Некоторых бывших рабов это возмущало. Более чем один наотрез отказывались, когда их просили сделать то же самое, и Джадсон счел достаточно легким понять эту реакцию. Но, учитывая невероятное количество прибывших на Факел новых иммигрантов, и принимая во внимание, что сам факт бывшего рабства не обязательно означал, что все они были образцами добродетели, сборка идентификационной базы данных являлась практической необходимостью. Кроме того, медицинские учреждения Беовульфа определили несколько генетических комбинаций, у которых были потенциально серьезные негативные последствия.
"Рабсила" никогда не беспокоилась о такой вещи, до тех пор пока рабам прививались нужные функции, и отсутствие такой заботы было основным фактором того, что даже если им когда-либо выпадало счастье получить пролонг, средняя продолжительность жизни генетических рабов оставалась значительно короче, чем была у "нормальных". Беовульф посвятил себя множеству усилий, чтобы найти пути улучшения последствий этих генетических последовательностей, если они могли быть определены, а штрих-код был самым быстрым, самым эффективным способом для врачей сканировать их. Было не так много того, что можно сделать для некоторых из них, даже Беовульфу, но быстрые меры по исправлению положения могли чрезвычайно смягчить последствия у других, а одна из вещей, которая каждому гражданину была гарантирована на Факеле было самое лучшее доступное медицинское обслуживание.
Учитывая то, что рабовладелец никогда не станет тратить пролонг на что-то столь несущественное, как его живая собственность, гораздо меньше беспокоясь о таких вещах, как профилактическая медицина, эта гарантия была одной из самых звучных прокламаций королевства в индивидуальном смысле предъявляемой к его народу.
— Он все еще нервничает? — пробормотал Джадсон и рука Чингиза снова наклонилась.
— Интересно, — тихо сказал Джадсон. — Может, ты его заставляешь, потому что он один из тех людей, кто не хочет, чтобы ковырялись в его голове.
На этот раз, Чингиз кивнул головой, а не только наклонил руку. Древесные коты были органически неспособны на самом деле понять, почему кто-то может чувствовать себя таким образом, поскольку они не могли представить себе, что они не в состоянии "ковыряться" внутри мыслей друг друга. Но они не были в состоянии понять, почему двуногие могут чувствовать этот способ понимания, а некоторые из них действительно могли чувствовать, и если это было в данном случае, вряд ли оно было первым случаем, когда Чингиз видел его.
— Тем не менее, — продолжил Джадсон, — я думаю, мы могли бы последить за ним, по крайней мере несколько дней. Напомни мне, сказать об этом Харперу.
Глава 15
— Ты вызывал? — спросил Бенджамин Детвейлер, просовывая голову через дверь, которую Генрих Стаболис только что открыл для него.
Альбрехт Детвейлер оторвался от документов на дисплее и поднял бровь на старшего из своих сыновей. Конечно, Бенджамин был не просто его сыном, но очень немногие люди знали, насколько близко их родство на самом деле.
— Я упоминал, в последнее время, — сказал Альбрехт, — что нахожу твое крайнее сыновнее уважение очень трогательным?
— Нет, мне почему-то кажется, что ты выпустил это из ума, отец.
— Интересно, почему бы это могло быть? — стал размышлять вслух Альбрехт, а затем указал на одно из удобных кресел перед столом. — Почему бы тебе просто не припарковать себя здесь, молодой человек, — сказал он строгим тоном, который был использован им не раз в течение подростковой карьеры Бенджамина.
— Да, отец, — Бенджамин ответил таким тоном, который был гораздо более скромным и звучал так невинно, как по воспоминаниям Альбрехта ни разу не был слышан им в течение этой же подростковой карьеры.
Младший Детвейлер "припарковал" себя и сложил руки на коленях, показывая отцу огромное внимание, и Альбрехт покачал головой. Затем он посмотрел на Стаболиса.
