Записки подменыша

— Не сказала бы, что он разбрасывается, — чуть лукавя, возразила Алиса. — Просто не любит фанатично привязываться. И легко заменяет одного человека на другого. Функционально.

— А это разве не значит "разбрасываться"? — вскинув брови, спросил Теон.

— Может быть. Я мало знаю его, могу судить только по рассказам. — (И по фотографии Симоны в следах от пуль). — Поэтому...

— Но тебя ведь задевает, что он может так же легко заменить тебя? Как любую из своих бывших, как любую из тех девочек, с кем сейчас гуляет?

Алиса пожала плечами, не изменившись в лице.

— Мне всё равно. Я ему никто, он мне тоже, — увидев недоверчивую гримасу Теона, она добавила: — Ладно, возможно, это задело бы мою гордость, моё самолюбие. Как сейчас задевает то, что он делает. Но...

— То есть ты решительно настроена продолжать это, даже понимая деструктивность последствий, — усмехнувшись, перебил он.

— Да — потому что мне интересно. Пока. — (Она помолчала, глядя ему в лицо, вдыхая жаркое напряжение, клубящееся в комнате). — Теперь я лучше понимаю, почему ты консультируешь. Ничего поразительного, конечно, — извини, — но ты действительно неплохой психолог.

— Спасибо! — Теон шутливо поклонился, приложив руку к груди. — Пока ни одного отрицательного отзыва. Я этим горжусь.

— А сколько длится твоя консультация?

— Вообще час-полтора, но строгих ограничений я пока не ставлю. В начале встречи всегда говорю: "Мы будем обсуждать это до тех пор, пока тебе не станет понятно, что делать".

Тогда с большинством людей тебе пришлось бы говорить вечность. Если реально смотреть на вещи.

— Весьма благородно. Мне всегда казалось, что час у психолога или психиатра — это ужасно мало.

— Согласен полностью! Особенно для невротика. Только разговоришься — и всё, вали... — он тихо засмеялся. — С одним парнем я недавно общался часа четыре. Он всё пытался бывшую вернуть, не мог успокоиться. Потом написал, что я ему очень помог. Вправил, так сказать, мозги: показал, что рационально, а что нет.

— Ну, если бы людьми управляла рациональность, мир был бы совсем другим.

— Идеальным! — (Теон резнул Алису ещё одним лукавым взглядом из-под ресниц. Потом — почесал живот, якобы случайно приподняв водолазку; на секунду обнажились кубики пресса). — Эмоции необходимы, но ими должен управлять разум. Я так и объяснил этому парню: ну, вернёшь ты её, потешишь свои эмоции, страсти, хотелки — а потом что? Через неделю, через две, через месяц? Всё вернётся на круги своя, потому что человек-то не изменился. И ты будешь страдать, и тебя снова будут обманывать. Головой ты понимаешь это уже сейчас, но слушаешь эмоции — для чего?.. Мы подсаживаемся на этот адреналин — на все эти скандалы, измены, страдания, эмоциональные качели. Один и тот же наркотик — что у женщин, что у мужчин. Без всего этого отношения кажутся скучными, но на самом деле только этот путь — разумный и конструктивный. Только он бережёт нашу психику.

— А зачем её беречь? — поинтересовалась Алиса, подавляя зевок. Она тысячи раз слышала и читала всё это; хотелось развернуть ситуацию хоть во что-то неожиданное.

— Чтобы выжить, — не растерялся Теон. — Обычный инстинкт самосохранения. Когда эмоции ведут к саморазрушению, им нужно сопротивляться. Каждый рано или поздно приходит к этому выводу — когда наиграется в деструктив.

— И не скучна ли, не пуста ли такая жизнь? Без деструктива?

— О нет, совсем нет! — он со смехом покачал головой. — Наоборот! Моя жизнь никогда не была такой интересной и насыщенной, как после того, как я всё это понял. Я обрёл спокойствие. Я обрёл радость.

И переехал в Гранд-Вавилон — забавно, — подумала Алиса, размышляя, сколько вампирш или демониц с удовольствием взялись бы за его переубеждение. Знал бы ты хотя бы, в чьём городе живёшь в поисках радости и спокойствия.

— Звучит чуть-чуть... по-сектантски. Извини.

— Пусть! — отмахнулся он, невозмутимо улыбаясь. — Не переживай, я привык к таким оценкам. Но, на самом деле, пути всё равно только два: или начать мыслить так же, или страдать всю жизнь. Большинство людей как раз выбирает второй путь. Большинство идёт за своими эмоциями, за своими "хочу". И ты, и твой панк пока делаете именно так.

— Но как следовать "надо" и разуму в сфере чувств? Выбирать партнёра по списку рациональных критериев? Ставить галочки, плюсы и минусы? — вспоминая давний разговор с Катриной, спросила Алиса. Катрина — повелительница холодного разума, вечная девственница в толстовке и джинсовых шортах, с рюкзаком за спиной. Катрина — и её коты по имени Кастор и Поллукс, её сдержанная тихая речь, её страсть к долгим велосипедным прогулкам наедине с собой. Не будь она тысячелетним демоном и вестницей смерти, она составила бы для рационального арийца Теона неплохую партию. Надо бы ей написать. — Прости, но это скучно и бессмысленно. Когда речь о чувствах, разум никогда не победит. Ты не сможешь быть с человеком, к которому тебя не влечёт чувственно, — каким бы выгодным и правильным это ни казалось.

— А я не отрицаю чувственное влечение, — приподнявшись на локтях, возразил Теон. Алиса вдруг заметила, что у него довольно красивые линии плеч и шеи — хоть и резче, грубее, чем у Даниэля. К чёрту Даниэля. Ты бесишь. — Просто нельзя идти у него на поводу. В моём случае — да, сначала идёт рациональный отбор: я оцениваю, пригодна девушка для отношений или нет. И потом уже, если ситуация складывается благоприятно, даю волю эмоциям.

— Пригодна, — Алиса позволила себе поморщиться. — Прости, но я не люблю это слово. И не люблю, когда люди где-нибудь в Badoo сразу вываливают этот список критериев — ну, что-то вроде: "Толстые — мимо, меркантильные — мимо, без высшего образования — мимо, не умеешь готовить — мимо, ярко красишься — мимо..." Сразу хочется плюнуть и поинтересоваться: а с чего я вообще должна биться за такое сокровище, как ты, и соответствовать твоим требованиям, о высокомерный прекрасный принц с животиком? Ещё и проверять себя на то, соответствую ли я им, перед тем, как лайк тебе поставить или написать? Я слишком стара для этого дерьма!

Теон рассмеялся — громче, смелее, чем раньше, прикрывая руками раскрасневшееся лицо.

— Ох, блин! Знаешь, перед первой встречей я думал о тебе: она, наверное, такая серьёзная, образованная мадам. А с тобой на самом деле очень легко и весело... Я тоже не люблю, когда такое пишут. Писать это на публику — глупо: зачем выпячивать негатив? Я просто держу это в голове. И да, если у девушки слишком вульгарные фотографии, если безграмотное или стервозное описание в профиле — уже можно сделать определённые выводы. Остальные — на первой встрече.

Алиса села поудобнее; её уже затягивал азарт спора. Всё-таки хорошо, что Теон пришёл. Она представила одинокую ночь, которую сначала собиралась провести с мыслями о том, как именно проходят "проблемы с Интернетом" у Даниэля, — и вздрогнула.

А ведь завтра они договорились встретиться: Даниэль снова приходит к ней на ночь. Она представила, как судорожно принимает душ, меняет постельное бельё, моет посуду, проветривает квартиру от чужого запаха за час до его прихода, — и больно царапнула себя по запястью. Не сейчас. Всё это будет завтра. Или не будет.

Какая, в общем-то, разница?..

— Окей, но вот обо мне ты же сделал неутешительные выводы, верно? Для "отношений" я непригодна, пригодна только для "романа"...

— В случае со мной, — поспешно вставил Теон. — Только в случае со мной — не в целом.

— ...так почему же ты продолжаешь со мной общаться? Если ищешь покоя и стабильности, а покой и стабильность я, очевидно, дать не могу? Не из-за тех ли самых эмоций?

— О нет, мой эмоциональный фон сейчас абсолютно ровный, я его полностью контролирую. — (Теон широко улыбнулся, серебристо сверкая глазами. Алисе уже начинало казаться, что он воплотил мечту Даниэля стать машиной. Даниэль, возможно, опечалился бы от этой мысли: он гораздо хуже управляет своей импульсивностью. Или пока так кажется). — Я общаюсь с тобой осознанно. Просто потому, что мне интересно. Потому, что я вижу в этой ситуации потенциал развития.

— И какой же? Тот самый "роман"? — стойко выдержав его взгляд, промурлыкала Алиса. Теон бесстыдно осмотрел её губы, шею, обтянутую простой белой футболкой грудь — и хмыкнул, будто поставив зрелищу мысленную оценку.

— Или роман, который ты напишешь. Я бы там был?

— Поживём — увидим.

— Но в меня ты не влюбилась бы, ведь так?

Новый оскал, новые хищные взгляды на её теле — гладит, не прикасаясь. Алиса выпрямилась; от этого вопроса пахло чем-то новым — чем-то дразняще-увлекательным. Очень хороший вопрос. Это не вихрь и шквал, как с Даниэлем; это безмолвная игра в шахматы.

— Нет, — призналась она, глядя на пухлые губы Теона, кривящиеся в той же змеисто-вкрадчивой улыбке. — Прости, но нет. Ты мне нравишься, но очень... разумно. У меня не сносит голову. А мне надо, чтобы сносило.

Теон задумчиво кивнул — и облизнулся, будто пробуя её слова на вкус. Алиса вспомнила, как шутливо облизывается Даниэль — с дурашливым кошачьим причмокиванием, — и вспыхнула.

— Понимаю. Не за что извиняться. Думаю, это даже к лучшему.

— Что я не влюбилась бы в тебя? — вновь приятно удивляясь, уточнила Алиса.

— Да.

— Почему?

— Ну, ответь сама на этот вопрос. — (Та же улыбка Чеширского Кота, играющего в шахматы. Брось, такой ли уж ты истинный ариец, каким хочешь казаться? Или всё же голод по женскому вниманию и женской плоти даёт о себе знать?). — Мне интересно, что ты скажешь.

— Потому что моя влюблённость деструктивна?

Потому что я — та, кто я есть. Но ты этого не знаешь. Даже если бы знал - не понял бы.

Теон безмятежно прикрыл глаза. Маленький уж наелся и устал изображать змия-искусителя.

— Это ты сама сказала, если что. Не я.

...Наболтавшись до приятной усталости, они легли спать — чинно, спокойно, по очереди приняв душ. Промокну?в полотенцем влажные волосы, Алиса переоделась в ночную сорочку — и поймала на чёрных кружевах и тонкой блестящей ткани совсем уж недвусмысленный взгляд Теона.

— Слушай, только извини, но... Ну, я говорила... — изображая смущение, пробормотала она. Нескрываемое желание Теона скорее забавляло её, чем будоражило; но всё же и будоражило — тоже. Жаркая зудящая щекотка внутри: когда не хочется его, но хочется, чтобы ему хотелось.

Пряная джазовая импровизация. Алиса любила джаз — но отчаянно-истеричную нервную скрипку любила гораздо больше. А скрипка — это Даниэль.

К чёрту Даниэля, напомнила она себе. Сегодня — к чёрту. В каком-то смысле там ему самое место — с его бесовскими переливчатыми глазами, панк-роком и револьверами.

— Да-да, я помню! Ты не настроена, он тебе нравится, и это для тебя важно, — раздеваясь до трусов, безмятежно проговорил Теон. — Я слово своё держу, приставать не буду.

Мельком оглядев его стройное накачанное тело, Алиса тут же отвела взгляд. Красиво, никто не спорит; красиво — но не то. Она может смотреть на него ровно и невозмутимо; она может провести с ним рядом всю ночь — без единого порыва коснуться. Спокойная пустота внутри — ничего не отрицающая, всё позволяющая, ни к чему не рвущаяся. Это было более привычно, чем то, что кромсало её на куски рядом с Даниэлем.

Более привычно — и разочаровывающе. Когда один раз увидишь и поймёшь Сикстинскую Мадонну Рафаэля, уже не хочется смотреть на безвкусную псевдоинтеллектуальную мазню. Когда один раз познаешь то безумие — оно превращается в наркотик, который больше ничего не заменит.

— Спокойной ночи, — сказала она, выключая ночник.

— Спокойной ночи, — откликнулся Теон, благовоспитанно отодвигаясь на край кровати.

Минута, другая, третья в жаркой вязкой тишине. Слышно, как он дышит; слышно, как тикают часы; слышно, как бьётся сердце, как скрипят половицы под шагами соседей сверху, как во дворе с громким мявом выясняют отношения бродячие кошки. Проклятье. Алиса смотрела в стену — и была комком нервов, который по чуть-чуть заливают расплавленным лунным серебром.

— Не можешь уснуть? — тихо спросил Теон.

— Да.

— Почему?

— Не знаю... Странно всё это.

Не страннее, конечно, чем та ночь, когда на твоём месте лежал ифрит — и чуть не спалил мне простынь. Но всё-таки.

— Что именно? Что в твоей постели парень в одних трусах, но ничего не происходит? — хмыкнув, уточнил Теон.

— Да нет, это как раз нормально. Я часто со своим другом так ночевала, например.

— С тем, который гей? Ну, так это разные вещи. Я-то тебя хочу.

Как спокойно и просто сказано; Алиса улыбнулась в темноту. В устах Даниэля эта фраза, наверное, заставила бы её выгибаться и мысленно рычать от желания — а сейчас хочется разве что улыбнуться.

— Мм, ну...

— Иди сюда. Просто пододвинься, пожалуйста. Я ничего лишнего делать не буду.

Она покорно повернулась и пододвинулась. Ничего лишнего — наивно; как будто мы оба не знаем, чем это закончится. Уткнуться ему в грудь, растворяясь в незнакомом терпко-травяном запахе; вытянуться вдоль его жара; закрыть глаза. Одной рукой Теон обнял её, бережно прижимая к себе, — а другую запустил ей в волосы.

— Тшш, вот так... Расслабься.

Алиса зажмурилась крепче, грустно упиваясь этой бесхитростной лаской. Теон то аккуратно, едва касаясь, гладил её по затылку, то нажимал плотнее, почёсывал и ерошил — медленно, в гипнотическом баюкающем ритме.

Не думать, просто не думать — если смогу. Это просто человек. Просто прикосновения человека — ещё одного случайного путника в моей истории. Ещё одного.

Волны тёплого покоя заливали Алису. Поддаваясь неизбежности, она ответила лаской на ласку — провела кончиками пальцев по груди Теона, по его крепкой спине, по плечам, чувствуя, как вслед за её прикосновениями бегут мурашки...

— Бли-ин, как приятно, — выдохнул он, прижимаясь лбом к её лбу. — Секс вообще не так уж и важен, да? Вот так просто лежать и гладить друг друга в темноте — это ведь уже охуенно. Спасибо тебе.

— Да, — сказала Алиса. — Ты прав.

И — провела языком по его губам.

Издав тихий рык, Теон впился в неё поцелуем, навалился сверху, вгрызся в шею, оттягивая волосы; она слабо застонала, пытаясь замедлить лавину неотвратимости — но его руки уже голодно шарили по её сорочке, поддевая ткань трусиков.

— Ты зря меня так долго провоцировала, знаешь? — (Рывок вниз, пальцы — по влажно-беззащитному; от его угрожающего тона Алисе стало смешно — и она тихо смеялась, запрокинув голову, пока он не заткнул её новым поцелуем — грубоватым, жёстко-властным, глубоко запуская язык ей в рот). — Я только с виду такой разумный. Лучше не будить во мне то, что не нужно будить!

Выше, ниже, всюду — рвать, мять, крушить; напор Теона то смешил, то немного пугал её, ночь рассыпалась на осколки. Он брал её снова и снова — сверху, поставив на четвереньки, вжимая лицом в постель, жёстко, рвано, рыча, ни на секунду не останавливаясь. Иногда ей становилось больно, она вырывалась и шипела — но это, казалось, только сильнее распаляло его, и она дальше кусала губы и скулила под камнепадом однообразных рывков.