Концепция силы. Юлька

Юлька утвердительно качнула головой, но вид у неё был такой, словно она глубоко погружена в размышления поважнее и вопрос Олега, точно случайная рябь по спокойной воде, лишь случайно коснулся её уха. Но далее Олег выдал такую информацию, что Юлька быстренько переключила внимание на него.

— Один из троицы ждал меня у магазина в тот день, когда вы ждали аванса.

— Вчера? Который из них?

— Всего лишь вчера... Невысокий, в кепке, крепнячок.

— Почему ты решил, что он ждал именно тебя? Может, слонялся себе, тем более — около магазина... Бутылки, может, высматривал.

— Высматривал он меня. В упор смотрел. Незнакомые люди так откровенно не таращатся.

— А мы об одном человеке говорим? Ты хорошо его запомнил?

— Не слишком пожилой. Плотный. Глазки светлые.

— Глазки — это да, точно. Светлые, слизнявые какие-то.

— Ну, насчёт слизнявых (слово-то какое скользкое нашла) не разглядел. Он появился в пятницу. А ты когда его впервые увидела?

— Барсик. Ну, конечно. Я же тебе рассказывала о нём. Он не пустил Барсика в подъезд. Когда мы к Андрею Степановичу поехали, ты спросил у меня про него. Ага? Вспомнил? И я тебе о Барсике сказала... Это был вечер четверга. Когда я его встретила.

— Вспомнил. Ты сказала, что он в гости к вашим пьяницам приходил.

— А Рыба и Утопленник стояли с ним, когда ты проводил меня до подъезда перед поездкой к Алексею.

— Кто?!

Потрясение Олега было так очевидно и комично, что Юлька расхохоталась до слёз. Она-то уже свыклась с придуманными кличками и не ожидала или не подумала, что, вставленные как обыденность, в беседу, они могут произвести ошеломляющее впечатление на неподготовленного человека.

— Это остальные из троицы, — заикаясь от смеха, выговорила она.

Потом они пытались троицу пристроить ко всем странным событиям, но ничего не вышло. Пьяницы "отказывались" хоть во что-то вписаться — даже с большой натяжкой.

Потом нечаянно глянули на часы.

— Вечный цейтнот, — обречённо сказал Олег. — Ты не обидишься, если я сбегу, не познакомившись с твоими родителями?

— Помня, какой ты напористый, я ожидала, что ты горишь желанием увидеться с ними, — со смешком сказала Юлька. — Ну, слава Богу, мои опасения не оправдались.

— Это как надо понимать? Ты не хочешь, чтобы я с ними знакомился?

— Конечно, не хочу. Как я тебя представлю? Знакомый? Друг? И для того, и для другого время нужно. И чтобы родители тебя знали не понаслышке.

— Придётся почаще тебе названивать, — намеренно лениво протянул Олег. — И говорить: "Алло! Звонит обожатель-ухажёр вашей ненаглядной Юлечки. А позовите, пожалуйста, душечку мою прелестную!" Э, э! Не в волосы ли вцепиться вздумала?! Щас как поймаю, как поцелую...

Шуточная угроза возымела надлежащее действие. Юлька тихонько охнула, отдёрнула руки и с виноватой улыбкой съёжилась в кресле. Пока она ещё побаивалась всего того, что было связано с близкими отношениями.

— Юля, что ты делаешь сегодня вечером?

— Пачка тетрадей с изложением, последние пентакли Влада, повяжу немножко... А что?

— Часам к девяти будешь свободна, так? А у нас незаконченный разговор. У себя в семье ты достаточно взрослый человек, чтобы тебя отпустили на всю ночь? Не имею в виду ничего опасного. Работаю сегодня ночью. Хочешь посидеть со мной? Возьмёшь с собой альбом — заодно проверим, что с тобой будет в два очи. В смысле — изменилось ли что-нибудь или нет. Что скажешь?

— Позвони в девять. Тогда точно буду знать... А где ты будешь работать?

— В помещении фирмы. Солидно звучит? На самом деле там небольшой закуток, в котором стоит диван, где я тебе уже предложил однажды переночевать.

— Ладно, созвонимся.

Дверь за Олегом закрылась. Прихожая после его исчезновения стала бескрайней пустыней, и Юлька долго стояла, держась за дверную ручку и представляя: вот спускается по ступенькам, вот выходит на подъездное крыльцо, сухой ветер взлохмачивает аккуратно расчёсанные волосы...

... Паутинное свечение погасло. Влад еле различал сплетение энергетических нитей, связующих в единое целое те потоки энергии, которые пока оставались невостребованными.

Где-то случилась неувязка, и Влад терпеливо изучал каждый отрезок, внедрял собственное сознание вглубь внечеловеческой структуры. Структура умирала. Тогда, в первый раз ожившая, она была похожа на узор из оголённых электрических проводов. За внешним световым покоем узора таилось буйство с трудом введённой в русло безграничной силы. А сейчас провода одели в толстую обмотку и почти перекрыли источник энергии.

Влад надеялся только на это "почти". Он уже понял, что обмотку самостоятельно снять не удастся, что необходимо найти тот конец, который пока ещё даёт жизнь энергетической паутине. Ругать себя, что не догадался сразу отметить начало, исток, нет времени и не позволяет практичность. А уж тем более не позволяет мысль растрачивать себя на злость. Хотя, блуждая по линиям паутины, он однажды всё-таки сбился с методичного поиска от резкого выплеска обиды, глядя на померкшие линии: вот он, великолепный мускулистый пёс — и вдруг на него надели намордник!.. Он потратил драгоценные минуты, чтобы вернуться к месту, на котором остановился, и приказал себе не отвлекаться и не малодушничать.

Он сидел в середине тёмной комнаты, слабо освещённой пламенем четырёх свечей — по одной в каждом углу.

Он сидел в середине паутины, растекался по всем линиям и растворялся, ощущая наслаждение от одной только мысли, что он может то, на что не способен обычный человек...

... Юлька постукала тетрадками, подравнивая пачку, и сунула их в сумку. С громким недовольным вздохом девушка вытащила из ящика письменного стола книгу пентаклей и резаные листы ватмана.

... На детской площадке, у турников, чьи очертания скрылись в бархатной мгле, сидели трое.

Женщина-рыба, будто оправдывая свою внешность, полуоткрытым ртом, вывернув губы, хватала воздух, делая короткие, резкие вздохи. Она притулилась у подножия турника выкинутым за ненадобностью, сломанным манекеном, которому, насмешки ради, кто-то постарался придать вид позу уснувшего человека.

На другой стороне, прислонившись к нижней двойной опоре, неподвижно восседал Утопленник. Опора из двух брусьев была узковата для его широкого тела, потому плечи и выгнулись назад, придавая Утопленнику высокомерный вид.

Первому было хуже всех: он был сильнее, и видеть, как стремительно из данного ему физического тела уходит жизнь, а он ничем помешать уходящему потоку не может, доставляло ему звериную муку. Он валялся между Рыбой и Утопленником и время от времени начинал рычать и кататься по утоптанной, колючей от сухих заморозков земле.

Он сознавал, что его действия — дополнительный и зряшный расход энергии. Но слабость сделала его подвластным выражению человеческих страстей, присущих телу, им занятым. Сквозь чуждые, не всегда понятные проявления ранее раболепно послушного сосуда Первый пытался думать. И тогда в холодеющем, умирающем человеческом мозге, которым он ещё пользовался, на отдельных, вроде способных ещё функционировать участках формировалась мысль. Чаще она была плохо связанной с основной проблемой, ещё чаще — незаконченной. Всё вместе приводило Первого в бешенство: он сучил ногами, снова рычал — правда, хриплый рык переходил в бессильное мычание; он забывал, о чём думал прежде, оборванные мысли сбрасывались в кучу знакомых понятий, которые он уже не мог связать между собой: "Суррогатный Хозяин... Хозяйка не хочет... Почему болезненно... Вызвали и бросили... Как... быть..."

За забором, в детском саду, засиял фонарь. Невидимые люди, обходившие площадку по асфальтовым дорожкам неслышными тенями, стали объёмными, отчётливыми. Теперь их стало меньше. В основном дорожками пользовались забиравшие детей из садика, а после шести вечера родители с детьми сменились редкими одиночными прохожими.

Женщина, шедшая из магазина, где, как ей сказали, продукты намного дешевле, была недовольна: она ожидала большего, а поскольку по натуре своей всегда находилась в состоянии сварливости, сейчас была настроена вывалить своё недовольство, воспользовавшись любым поводом, на первого встречного. Сварливость довольно часто проходила для неё безнаказанно ещё и потому, что была она женщиной высокой и крупной, привыкла смотреть на всех сверху вниз, да ещё бессознательно любила надвинуться на человека, нависнуть над ним и — права, не права — стать победительницей в спорной ситуации.

По её настроению, трое пьяниц в невменяемом состоянии стали манной небесной. Сворачивая с дорожки к утоптанному пятачку под турником — турник взрослые издавна облюбовали для выбивания паласов и ковров — и взвинчивая себя стартовым ворчанием, женщина шагнула в полукружье света с тремя фигурами.

Первый почуял, что в ослабленной зоне его воздействия появилась жизнь. Жизнь, замкнутая на себе, хаотично и бесцельно существующая, но — ах какая живая! Смачно и бушующе живая! Она выплёскивала из себя негативную информацию и становилась ещё более насыщенной и жирной по вкусу...

Первый остановился, расслабился — внешне он просто обмяк на земле, отчего женщина накинулась на него с новыми ругательствами. Первый получил новую порцию слабенькой энергии и уже связно мог думать о том, что Хозяин и Хозяйка плохо в нём заинтересованы, а распорядиться его возвращением не могут. Надо выбираться самому и вытаскивать подельников. Кажется, появилась возможность. Сумеет ли он ею воспользоваться?

Женщине не понравилось, что пьяница вольготно раскинулся и вроде как ему наплевать на её нравоучительные речи. Она сделала ещё шаг и сапогом ткнула в его бок. Потыкав я мягкое и слабое, не переставая громко высказываться, она нагнулась над ним, чтобы вылить раздражение прямо в лицо пьяному бездельнику.

Перед её глазами мелькнула ладонь с растопыренными толстыми пальцами. Так быстро, что она решила — показалось. Но в висок ударила острая боль, и неожиданно женщина почувствовала, что выпрямиться не может. Чужая рука снова появилась перед ней, сделала движение, словно ловит муху, и снова ушла вниз. А головная боль тупо запульсировала по всей голове. Женщина было заохала, но быстро замолчала: звук собственного голоса грохотом отдавался в голове, будто череп внезапно сжался и сдавил мозг. Она уже не замечала равномерно поднимающейся и опускающейся руки, застыв в полупоклоне — в боли, удушающей голову и сердце.

Рыба и Утопленник подползли к Первому, с проснувшимся интересом следили, как он пожирает ментальную оболочку человеческого существа, на свою голову подошедшего к ним. Они не решились присоединиться к пиршеству, дрожа от слабости и предвкушения. Они зависели от Первого — он это знал и не собирался отказываться от подельников в чужом ему мире. Сожрав самое доступное и самое сладкое, он приподнялся на локтях...

В последний миг сознания женщина увидела и осознала, что глаза лежащего перед нею человека яростно полыхают фиолетовым огнём. Затем мир вокруг взорвался обжигающе-фиолетовым — и боль рухнула в милосердное забвение.

Первый откатился в сторону и, встав, уже координированно присел на низкую скамейку. Двое его "собутыльников" принялись за упавшего человека. Им досталась задача посложнее: вычерпать частички жизни из телесной оболочки, переработать их и насытиться.

... Карандаш изредка царапал бумагу, а иногда метался с такой скоростью, что при соприкосновении с бумагой еле попискивал — слабый вариант звука от пальца, сильно прижатого к мокрому стеклу и ведомого по нему. Юлька сохраняла совершенную сосредоточенность на работе с пентаклями — сосредоточенность, которая со стороны выглядела почти исступленным упорством.

Она не заметила, как пришли родители, не услышала мамино ласковое: "Добрый вечер, дочка!", не видела озабоченности на лице мамы, когда та несколько минут простояла у двери, пристально вглядываясь в дочь, столь сильно занятую рисованием.

Мама ушла, прикрыв дверь в комнату Юльки и слабо надеясь, что с дочерью всё в порядке.

... Влад был озадачен. Связь с пропастью, откуда черпалась мощь, он держал через сущностей, вышедших из неё и нашедших в человеческом мире плоть по себе. И вдруг, с большим трудом дозвавшись до Первого, он узнал, что сущности нежданно-негаданно ослаблены. Размышляя над новой задачей, Влад всё-таки её решил: пропасть, сущности, паутина, сила — вот цепочка перемещения энергии из одного мира в другой. Паутина умирала, так как кто-то оборвал подачу энергии. Вопрос о том, кто нарушил цепочку, не возникал. Юлия. Вопрос о том, как, — тоже не актуален. Проблема в следующем: неизвестно, с чего начать восстановление системы.

Влад попытался осторожно расспросить Первого, но в ответ получил визуальное представление о том, как Первый со своей компанией решает свои проблемы. Ему пришлось смотреть всё с самого начала. Превращение полной женщины в кучку высохшей плоти его неприятно поразило. Особенно когда Первый приподнял за воротник осевшее пальто, чтобы показать его содержимое.

Легче стало при виде укромного местечка, куда сущности спрятали жертву. Их же глазами Влад увидел веранду детского сада. Первый уловил сомнение Влада — пахнуть будет из-под неё — и успокоил: там нечему пахнуть.

Пока они говорили, Влад по инерции продолжал поиск и набрёл на нечто, похожее на закупорку в стыке двух паутинок. Он и раньше попадал на такие, но впервые легко сумел убрать преграду. И едва не захлебнулся хлынувшей по расчищенным стыкам энергией. С другого конца связи удивлённо и радостно хрюкнул Первый.

Выждав, когда сущности наполнятся необходимой для их существования энергией, Влад повторил приказ наблюдать за Юлией. Первый согласился сразу, и на этот раз в его голосе не было пренебрежения, с каким он сначала говорил с Владом.

Только отключившись от системы, Влад понял, почему Первый стал с ним почтителен: сущность обманулась, думая, что именно Влад перекрыл и вновь открыл энергетическое течение. По второму случаю Влад подозревал, что Юлия просто-напросто начала перерисовывать последние пентакли. В которых он когда-то, как и в остальных сделал маленькие, незаметные для неопытного глаза изменения.

... Выйдя из дома и шагая к остановке, Юлька несколько раз оглянулась по сторонам. Пьяниц нет. Успокоенная, она села в троллейбус и погрузилась в мысли об Олеге.

По пешеходной дорожке, параллельно проезжей части, вровень с троллейбусом мчались три тени.

23.

В кои-то веки Олег признавался себе, что работать не может и не хочет. Взгляд его то и дело уплывал мимо экрана компьютера и намертво прилипал к девушке, сидящей на диване. Олег знал, что он собственник, и полагал, что в мужчине это качество — одно из важнейших. Мужчина должен часто с полным правом говорить: "Это — моё". А как бы восприняла его собственничество Юля, сознайся он ей, что любит присваивать? Небось, фыркнула и сказала бы: "Не говори глупости!"

Юля сидела тихо и что-то усердно вязала. Олег фантазировал: перенести эту девичью фигурку в домашний интерьер, посадить не на старый диван, а в уютное кресло, и чтобы размеренно тикали какие-нибудь старинные часы, и так же ритмично слышался стукоток суетливых спиц.