Институт моих кошмаров-2. Почти нормально

— Сегодня.

Полурекламное сообщение о конкурсе на лучшую идею к двухсотлетию ГООУПиОАатСДиРН, написанное наполовину, так и затерялось где-то на рабочем столе. Последнюю неделю мне было немного не до того, но я сомневалась, что смерть, не то что предстоящая, но и случившаяся, послужит для мессира Джонатана достаточным оправданием.

— Уверен, вы успеете передать мне его сегодня.

Я храбро улыбнулась ректорскому секретарю и убрала телефон в карман, показывая, что я вся внимание.

— Я заберу ее на пять минут, — Диз перехватил меня, когда все начали разбредаться по своим делам; Оливер, на ходу диктовавший мне список поручений, удивленно воззрился на нас, но протестовать не стал. — Пошли.

Я послушно засеменила вслед за ним, гадая, что ему удалось нарыть. Но, прежде чем я успела получить ответы, у Диза зазвонил телефон.

— Ты сегодня рано, крошка, — рассеянно ответил он, жестом показывая мне подняться наверх. — Да. Возможно. Почему бы и нет?

Крошка. Услышав знакомое обращение, я постаралась сделать вид, что меня тут и нет вовсе. Диз указал на дверь, ведущую из приемной IT дальше. И куда? В комнату отдыха? Диз придержал мне дверь, пропуская вперед.

— В среду могу. Нет, лучше сразу на факультете. Давай в пятой лаборатории. Нет, там никогда никого не бывает. Хорошо. И я тебя, крошка, — он хмыкнул, отключаясь.

— Почему в пятой лаборатории никого никогда нет? — не удержалась я от вопроса.

— Говорят, там когда-то погибла, выполняя домашнее задание, дюжина студентов. Щиты не выдержали экспериментального артефакта, с тех пор так и барахлят. Держи, — он кинул на стол передо мной пачку бумаг.

Я потянулась за верхним листком. Мария Амалия Нойфурт-Доллингер, ну и имя, почти как у прапрадедушки. Дата рождения: первое февраля тысяча семьсот девяносто седьмого года. Дата смерти: тысяча восемьсот пятнадцатый год, дата не указана. Место смерти: ГООУПиОАатСДиРН. Причина смерти: несчастный случай. Два слова, никаких деталей.

— Личные дела?

— Они самые, — проворчал из. — Тебе повезло, что их все оцифровали, будь они в бумажном виде, даже ради тебя я бы за ими не полез.

— Что, боишься библиотечной пыли? — подначила я его.

— Аллергия.

Я оставила шутку без ответа и продолжила листать распечатки. Двадцать случаев в восемьсот пятнадцатом. Двадцать — сто лет спустя. И везде отсутствовали точные данные о смерти, как Диз и сказал. Я нахмурилась, читая список по второму разу. Маги, фэйри, полудница, гоблин... Создавалось впечатление, что список был случайным. Сорок существ, общим у которых были только неясные обстоятельства кончины. Первую двадцатку связывал еще возраст: восемнадцать лет. Но это просто потому, что в год основания из студентов в ГООУ находились только первокурсники. Уже сто лет спустя в этот список попали и двадцатилетние. Я потерла виски. Новые таблетки, которые дал Сереш, лучше помогали от приступов, но блокировали магию гораздо сильнее. Результатом были заторможенность и совершенно ватная голова. Оцепенение походило на эффект от сильного обезболивающего и очень мешало думать.

Дело было не в виде: кроме демонов из Ада и тех, в кого превращались маги после смерти, тут были представлены чуть ли не все распространенные "породы" гени. Не в даре, не в специальности. Не во внешности и не в дате рождения. Не в принадлежности к роду, здесь были и аристократы, и бедняки. Хотя... Я задержалась взглядом на строчке "семья".

— У них у всех не было близких родственников...

— Верно. Довольно редкий у вас случай, чтобы никого из семьи не осталось.

Сироты... Я скривилась от появившегося во рту горького привкуса. Двадцать человек, погибших при странных обстоятельствах. Двадцать детей, за которых некому было заступиться, которых никто не хватится. Бросьте в меня камень, если это совпадение.

— А ты можешь посмотреть, у кого сейчас в ГООУ нет родных?

Во взгляде Диза промелькнуло одобрение. Ничего не говоря, он достал из ящика еще один список. Что, и все это время он молчал и ждал, пока я догадаюсь? Не мог сразу сказать? Я взяла распечатки в руки. В отличие от предыдущих дел, эти были с фотографиями. Я пролистнула и вздрогнула, увидев свое лицо. Странно. Где они взяли этот снимок? Не из паспорта, это точно. Сама я им фотографий тоже не отправляла. Кадр был не студийным: я смотрела куда-то вбок, губа нервно закушена. Белая блузка и синий жакет, который я в последний раз надевала на экзамен по русскому... Откуда они взяли это фото? Но главный вопрос сейчас заключался в другом.

— Почему я в списке? Я не сирота.

— Если твои родители, как ты утверждаешь, обычные люди, то на них легко можно повлиять. Мгновенное воздействие, и они даже не вспомнят, что у них была дочь.

Может, оно и к лучшему... На этот раз, впрочем, известие о грозящей мне опасности не произвело на меня особого впечатления. Видимо, уже набоялась. Да и никакая предполагаемая угроза все равно не сравнится с уже практически наступившей смертью. Я хмыкнула. Предсказание баньши, "скорее всего, ты умрешь" Сереша и теперь это — попадание в список потенциальных жертв высшего образования. Да я еще никогда не была так популярна.

А еще я, пожалуй, немного поспешила с паническими воплями. Вот теперь можно было кричать "Мы все умрем!".

Потому что это было правдой.

— Ты в порядке? — поинтересовался Диз.

— Конечно.

А вот остальные... Я пересчитала листки. Двадцать девять потенциальных кандидатов. Двадцать восемь, не считая меня. И, скорее всего, две трети из них умрут в этом году. Все сходилось. Ритуал, проводящийся каждые сто лет. Таинственные смерти, скрываемые ГООУ — только вот почему? Утаивали ли они имена жертв от Охотников или покрывали тех? Ведь всем в ГООУ на самом деле заправляла именно "Хантерс инкорпорейтед", Меня затошнило. Что это было за место? Мало того, что все мы были здесь заложниками... Но раньше, по крайней мере, я считала, что мы в относительной (не считая смертельной казни за заваленный экзамен, пошедшего не так алхимического опыта и пары-тройки сумасшедших демонов) безопасности. О том, что университет может приносить бедных детей в жертву бог знает чему, я и подумать не могла.

— Это бесчеловечно...

Но они и не были людьми.

В горле пересохло, когда я осознала всю серьезность ситуации. Двадцать восемь человек, не подозревающих о том, что их ждет. И мы с Дизом, единственные, кто хоть на шаг подобрался к скрываемой мессиром Джонатаном и ректором правде. Кажется, на этот раз я подставила его гораздо крупнее. Я побледнела. Если мессир Джонатан узнает, что Диз смотрел в личных делах... я не дам за его жизнь и ломаного гроша.

Впрочем, почему единственные?

— Ты сумел узнать, кто отправляет письма?

Если мы были на верном пути, то был еще один человек (человек ли?), знавший о ритуале.

— Нет... — Диз замолчал, подбирая слова. — Если просто и понятно, то отправителя не существует. Письма возникали из ниоткуда в ящике адресата.

— Разве такое возможно?

— Такое не должно быть возможно. Но мы в ГООУ. Кто знает...

Неожиданный поворот. Если уж Диз был вынужден признаться в собственном бессилии... Кем же был наш аноним? И какие цели он преследовал? Помочь нам раскрыть, что здесь происходит на самом деле? Или это была ловушка, в которую я благополучно попала? Не зря все-таки Макс говорил мне держаться подальше от писем и не устраивать любительских расследований.

Макс... Было ли ему известно о ритуале? Принадлежа Охотникам, он многое о них знал. Мне стало страшно. Глупо и иррационально, но человек, с которым я была вместе все эти месяцы, на мгновение показался чужим.

И что теперь делать? Я снова взялась просматривать анкеты, пусть даже только для того, чтобы отвлечься и успокоиться. Бенджамин Кроуфус, капитан волейбольной команды факультета астрономии. На фото — перебитый нос и улыбка в тридцать два зуба. Эрни Лайер, русые волосы заплетены в две косички как у Пеппи Длинный Чулок. Станислаус Амброз, первое место в рейтинге студентов алхимического факультета... Со следующей страницы на меня хмуро смотрела знакомая мне баньши.

Люси Макмиллан. Девятнадцать лет, второй курс. Родители — единственная семья — погибли в автокатастрофе прошлым летом.

Соседка Райли, запустившая в меня при последней встрече кружкой.

Кажется, теперь я знала причину ее мрачного настроения.

— Уходи! — донеслось из-за закрытой двери.

Не впечатленная таким радушным приемом, я вновь забарабанила по фанерке.

— Я могу так продолжать весь день, — честно предупредила я, — а потом вернется Райли и все равно впустит меня.

Угроза возымела действие. За стеной послышались тихие шаги, после чего дверь распахнулась.

— Убирайся!

Баньши выглядела плохо. Веснушки казались каплями засохшей крови на белой как мел коже. Кудри, собранные в неаккуратный пучок, были лишены привычного цвета и словно припорошены пылью. Мешковатый джемпер, линялые джинсы, отсутствие макияжа — но самым страшным был взгляд. Пустой. Мертвый.

Если чувствуешь чужую смерть, свою ты тоже не пропустишь.

— Ты знаешь, верно? Райли сказала, ты уже месяц не ходишь на занятия.

— Чего тебе?

Люси смерила меня своим фирменным взглядом, но на этот раз меня не проняло. В выражении ее лица сквозило отчаяние — и усталость, как у человека, у которого нет сил больше бороться, и который почти смирился с безвыходностью своего положения. Я ужаснулась: неужели я тоже так смотрелась со стороны?

— Когда... — было сложно подобрать слова. — Когда это случится?

Баньши скривилась.

— Тебя-то еще переживу. Зачем пришла?

Напоминание о скорой смерти отозвалось болезненным уколом. Значит, мне осталось меньше времени... Подразумевало ли это, что я умру от другой причины, не связанной с ритуалом? Или жертвоприношения проводились не единовременно?

— Как это произойдет?

Дверь начала закрываться, я поспешила просунуть туфлю в проем.

— Подожди! — я достала из сумки распечатки. — Можешь сказать, кто из них тоже умрет?

Я протянула листы ей, но Люси не приняла их. Белыми лепестками бумаги упали на пол.

— Я похожа на экстрасенсов из телевизора, которые по фото определяют, жив человек или нет? — она снова попыталась захлопнуть дверь. — Проваливай!

— Можешь хотя бы объяснить, почему меня ненавидишь? Что я тебе сделала? Впрочем, неважно. Дело не во мне. Двадцать человек погибнет, и я даже не знаю кто! Их нужно спасти. Пожалуйста...

Помоги мне.

На секунду баньши перестала тянуть дверь на себя.

— И что ты для этого сделаешь?

Я не знала. Мне было всего восемнадцать — неподходящий возраст для спасения человечества, что бы ни говорила поп-культура. Ни опыта, ни идей, ни полезных знаний. Ни сил, чтобы справиться с этим кошмаром. А никого взрослее я не могла привлечь к этому делу, потому что...

Потому что, скорее всего, именно они убивали студентов.

— Ты находишься в подпространстве, из которого выйти без разрешения ректора невозможно. Отсюда не сбежать, здесь не спрятаться. Как ты кого собираешься спасать? Особенно, — презрительно фыркнула она, — когда сама к тому времени выберешь легкий выход. Спрашиваешь, почему я тебя ненавижу? Потому что у тебя был выбор. У меня его нет.

Серьезно? Когда же, интересно, он мне его дали? Когда я попала в ГООУ? Или когда изуродовала свои руки? Ладно, к последнему, возможно, в какой-то мере привели мои поступки, но...

— Ты ошибаешься. Я не...

— Все предрешено, — оборвала меня Люси. — Ты ничего не изменишь.

Дверь громко хлопнула, оставляя меня в коридоре в одиночестве. Тяжело вздохнув, я опустилась на корточки, чтобы собрать распечатки.

Возможно, баньши была права. Но я должна была попытаться.

Странное ощущение, когда понимаешь, что без тебя этот мир не исчезнет. Не остановит свой ход, никто не оглянется, чтобы узнать, что с тобой случилось. Тебя скоро не станет, но для остальных ровным счетом ничего не изменится. Преподаватели будут все так же читать лекции, а прилежные отличники с первого ряда — их записывать. В столовой каждый день будет выстраиваться очередь к Рене, виртуозно раскатывающему пиццу прямо у тебя на глазах, а на газоне под окнами главного общежития кто-то обязательно устроит пикник на клетчатом пледе. И не только в ГООУ — на далеком голубом шарике точно так же жизнь продолжит идти своим чередом.

Еще удивительнее было осознавать, что дело не только в тебе. Даже смерть двадцати человек почти никто не заметит. Солнце все так же будет вставать на востоке, в университете все так же будут идти занятия, а некоторые первокурсницы все так же будут на них опаздывать.

Еще раз проверив, все ли взяла, и заправив за ухо отросшую челку, я подхватила сумку и выскочила за дверь — чуть не столкнувшись нос к носу с темнокожей девушкой, стоявшей за порогом.

— Софии еще нет...

— Я к Софии... — одновременно со мной начала она и запнулась.

— Я знаю.

Мара первой отвела взгляд. Я же посторонилась, пропуская ее внутрь.

— Можешь подождать ее здесь, — предложила я. — Не знаю, правда, когда она вернется...

Соседка все еще не разговаривала со мной. Если мне и удавалось застать ее в комнате, она игнорировала все мои попытки извиниться. Сначала это безумно бесило — натыкаться на выстроенную ею стену отчуждения. Хотелось закричать, заставить ее выслушать. Но в последнее время я даже была этому рада. Возможно, одним человеком, который не обратит внимание на мою смерть, будет больше.

Так будет лучше.

— Мне нужно идти. В холодильнике стоял сок, вообще, бери, что найдешь...

Неловкость между нами не исчезала. Я не представляла, как следует вести себя с персонификацией своих ночных кошмаров — буквально выражаясь. Но видеть ее монстром после рассказанной Дизом истории не получалось. Я чувствовала себя виноватой, но... Как извиниться за то, что между нами произошло? О таких случаях не писала ни одна книга по этикету. С другой стороны, иного шанса у меня, может, не будет. Лучше как-нибудь сделать это сейчас, чем упустить возможность.

— Я хотела попросить прощения, — я уже взялась за дверную ручку, но обернулась, — я не знала... о том, что случилось с твоим отцом. Если бы мне было известно, я никогда бы не позволила Максу привести тебя. Правда.

Сага, склонившаяся над мольбертом, сделала вид, что очень заинтересовалась картиной. Кто знает, может, действительно заинтересовалась: она училась на скульптора, София — на художницу. Общие интересы, ничего удивительного, что они познакомились.

— Макс сказал? — сухо спросила она.

Я покачала головой.

— Тогда кто? — поинтересовалась мара, не иначе как спиной увидевшая это движение.

— Не имеет значения, — Диза я тоже выдавать не собиралась. — Просто... прости? Или не прощай. И... — интересно, Сага уже знала о моем состоянии? По нашей сделке одна моя ночь в неделю все еще принадлежала ей. Диз говорил, что мар интересует страх, а не сны, которые его вызывают, но что она видела из моих кошмаров? — Береги Софию, ладно?

Потому что я не смогла. Будучи как обычно хреновой подругой, я подвела ее. А скоро подведу еще больше. Я посмотрела на часы и издала смешок.