Взгляд Несмотрящего

— Сэндз... Шелдон. Так надо. Мы не вытащим пулю сами. Это будет недолго, я обещаю. Потерпи. Пожалуйста, потерпи.

Я обнял его, прижал его голову к своему плечу. Он вцепился в меня, как ребенок.

— Вам нужно лечь... — ветеринар, бледный, но взявший себя в руки, прикоснулся к Сэндзу, тот дернулся.

— Не надо, — я посмотрел на врача, — Это не обязательно.

Пожав плечами, тот взял его за раненую руку. Размотал наскоро сделанную мной поверх одежды повязку. Распорол рукав рубашки, нахмурился.

Сэндз сидел очень напряженно, опустив голову мне на плечо. Я стоял вплотную к нему, обнимая за пояс одной рукой. Врач потянулся за ампулой и шприцом, чтобы сделать анестезию. Чуть сильнее прижав к себе Сэндза, я взял его за руку. Он сжал белые пальцы. Сильно. До боли.

— Все будет хорошо... Это недолго... Все будет хорошо... — я что-то шептал ему на ухо, успокаивая, отвлекая, убаюкивая. Поймал взгляд, которым обменялись Лоренцо и Фидео. Плевать...

В машине Сэндз сидел, отодвинувшись от меня к другой дверце. Оставив вознаграждение за операцию, мы почти мирно покинули ветлечебницу. Дорога лежала дальше.

— Сэндз... Как ты?..

— Отвали. Хреново, разве не видно?

Я достал с полочки под задним стеклом его лэптоп. Положил ему на колени.

— Держи.

— Зачем? Предлагаешь мне поиграть в компьютерные игры?

— Просто пусть твое будет у тебя.

Отвернувшись, он прислонился лбом к стеклу.

Вечером я сидел в баре мотельчика перед одиноким стаканом текилы. Крутил его в пальцах, смотрел на мокрые круги, которые он оставлял на стойке. Бармен возле кассы сочувственно поглядывал на меня, протирая бокалы.

Спустившийся из номера Лоренцо сел рядом, положил руку мне на плечо. Я взглянул на него, изобразил подобие улыбки и отвернулся к стакану.

— Как там Фидео?..

— Задрых. Как ребенок.

Я кивнул, ничего не отвечая. На душе было тяжело, пусто и беспросветно темно.

— Ужасно выглядишь, старик.

— Знаю...

— Ты... э... — Лоренцо запнулся, — Ну, то есть, можно тебя спросить?

— Спрашивай, — я кивнул. Я почти знал, о чем Лоренцо хочет спросить меня, и наверное, был рад этому... Просто было хорошо осознавать, что этой живой душе я не был безразличен. Что Лоренцо оставался все таким же милым разгильдяем, неравнодушно относящимся к моей судьбе и искренне желающим помочь мне справиться с ней. Я был рад чувствовать рядом его тепло... Хотя мне начинало казаться странным, что кто-то может испытывать желание позаботиться обо мне.

— У вас с Сэндзом, я смотрю, довольно близкие отношения?

— Да. Лоренцо... дай сигарету.

Лоренцо вытащил пачку и протянул мне.

— Ты прости, что спрашиваю... но насколько близкие?..

Я пожал плечами, затягиваясь дымом.

— Сам не знаю... и близкие и нет.

— Как это? — Лоренцо выглядел удивленным. — Отношения или близкие, или нет.

Я усмехнулся.

— А вот у нас и то, и другое. С моей стороны — близкие... С его... не очень.

Лоренцо тоже усмехнулся. Недоверчиво.

— То есть вы спите вместе и ты при этом не знаешь даже, получишь ли в следующий момент пулю в лоб, или нет.

Конечно, трудно было бы предполагать, что глядя на нас, Лоренцо ничего не заподозрит... Он смотрел на меня недоверчиво и обеспокоенно. Почти со страхом. Я подумал, что говорить так говорить... да и не хотелось сейчас уже ничего скрывать, как бы он к этому ни отнесся... Интересно, кстати, как он к этому относится, раз уж решил спросить откровенно.

— Да нет, знаешь... Получить пулю в лоб я уже давно не опасаюсь. Он не такой неуравновешенный, как кажется...

Я сказал это и понял, что со стороны, несмотря на любые мои слова, Сэндз казался и будет казаться неконтролируемым психом.

— Вот как. — Лоренцо слегка приподнял бровь, — Послушай, Эль, это несерьезно. Находиться рядом с этим психом — все равно, что спать на пороховой бочке с зажженным фитилем, длины которого ты не знаешь. Непонятно, когда рванет и в какую сторону.

— Да я привык к нему. В смысле, мне это не страшно. Я, знаешь, — я усмехнулся, — живучий. Взрывом не убьешь.

— Эль. Ты пойми меня правильно... Сам знаешь, я не психованная барышня. Но после того, как я узнал его получше... мне становится страшно за тебя. Честное слово, я бы предпочел, чтобы против тебя выступил весь клан Баррильо, чем ты бы оказался один на один с ним в момент какого-нибудь очередного срыва, — серьезно сказал Лоренцо. — Не буду врать, меня до усрачки пугает этот тип!

— Да ладно, — я почти спокойно улыбнулся, — Я полгода один на один с ним... Жив, как видишь. Почти цел.

— Ага. Почти, — ехидно заметил он, — Ладно, это твое дело. Но я чертовски боюсь тебя потерять. Ты мне дорог, Эль. Очень дорог.

— Спасибо... — я обнял его, прижав к себе, и выпустил. — Скажи мне... и тебя не удивляет то, что я... гм... Ты ведь давно догадывался, да?

— Да. Давно. И... — Лоренцо как-то странно потупился, — нет, меня это не удивляет.

— Хочешь сказать, что я всегда был похож на голубого?.. — я почти засмеялся.

— Нет, скорее уж на черного. Весь такой молчаливый, мрачный и всегда в черном. — он сделал большие глаза, — Нет, Эль. Ты не похож. И не был похож. Я не считаю тебя голубым. Просто мне кажется, бывают обстоятельства, когда иначе не получается. Что бы там кто ни думал, ну, по крайней мере, мне так кажется, подобные отношения не сводятся к перетраху и всякого рода соплям... Это своего рода способ... — Лоренцо запнулся, засмущался и замолчал. Я поддержал паузу, потом легонько обнял его за плечи.

— Querido, я знаю, тебе это все кажется странным, даже очень... Я и Сэндз вместе... я сам не всегда понимаю, что между нами происходит и как это понимать... но он мне очень нужен. Черт знает зачем... просто нужен и все.

— Ёб ты! Ух, прости. Я просто хотел сказать, что я не считаю тебя голубым, но при этом и не считаю странным то, что ты с ним спишь. Сам... — тут Лоренцо снова запнулся и продолжил оживленнее: — А давай выпьем?

Привлеченный взглядом и кивком головы бармен с улыбкой подошел к нам.

— Чего желаете, молодые люди? — поинтересовался он.

— Пиво, — сказал Лоренцо.

— За счет заведения, — сказал бармен, ставя перед ним кружку и незаметно подмигивая.

Лоренцо фыркнул прямо в кружку.

— Спасибо, — ответил он, — Очень мило с вашей стороны.

Продолжая протирать полотенцем стакан, бармен одним локтем оперся на стойку.

— Не скучаете, мальчики?..

Обежав взглядом сначала Лоренцо, потом остановившись на мне, он прикусил губу.

— А вы чего-нибудь желаете?.. Может, еще текилы?..

— Нет. Спасибо. — мне стало неуютно от этого взгляда и я потянул Лоренцо за собой: — Пойдем. Допьешь в номере.

— Фу, Эль! — смеясь, сказал Лоренцо, — Какой ты невежливый! — он обернулся к бармену, — Удачного вечера!

Тот тоскливо вздохнул вслед.

Мы продолжали отсчитывать километры до Мехико. Без некоторых разногласий не обходилось.

— Лоренцо, шевели задницей! — это был Сэндз.

— Да пошел ты! Псих ненормальный! Если б не ты, нам не надо было бы сейчас прятаться!

— Помолчал бы, Мистер Сладкий Мальчик. Если бы ты не привел за собой людей Доминго в дом к своему лучшему другу, которого ты так сильно любишь, этого в принципе бы не произошло.

— Да кто бы говорил о любви! Ты минуты не можешь потерпеть, чтобы не сказать ему гадость!

— Заткнитесь оба, — я прошел между ними, толкнув их в разные стороны. Лоренцо и Сэндз не питали друг к другу симпатии. И чем дальше, тем сильнее.

Мы приближались к цели. По пути меняли машины... Выглядело это так: мы останавливались у обочины и Сэндз пытался тормознуть кого-нибудь якобы для того, чтобы ему помогли с мелким ремонтом. Оглушенного бедолагу-водителя мы оставляли на заднем сиденье, а сами продолжали путь на его тачке.

Сменив таким образом с пяток машин, мы оказались у границ Мехико.

Остановившись перекусить в очередном придорожном мотеле, мы хотели выяснить у Сэндза, куда и к кому мы едем и что будем делать дальше...

После устроенной Сэндзом перестрелки у нас возникли проблемы с полицией. Дорожный патруль явно проявлял желание побеседовать с нами в приватной обстановке, включающей в себя что-то насчет наручников, холодных бетонных стен, решеток и черных дубинок. Нам не нравилась эта идея, совсем не нравилась. Оставив позади себя несколько полицейских машин с простреленными колесами и прочими различными повреждениями, мы оторвались. В том, что происходило с нами, чувствовалась какая-то безнаказанность — мы колесили по стране, стреляя, убивая, уходя от погонь — и с нами ничего не случалось... Это пьянило, но я понимал, что нельзя поддаваться этой эйфории. Как только ты поверишь, что ты крут и никто не сможет поймать тебя, тебя обязательно схватят.

— У меня есть старый приятель еще с прошлых веселых времен. Диего. — Сэндз сидел за столиком в самом углу, повернувшись лицом к окну и гладил пальцами чашку кофе. — Мразь еще та, но думаю, что за определенную сумму денег может помочь. Его честность можно купить. Кроме того, у меня на него кое-что есть, я думаю, он не захочет, чтобы информация попала в чужие руки. Есть только одна проблема. Собственно говоря, сами деньги. У нас осталось меньше штуки и сомневаюсь, что эта сумма возбудит его интерес.

— Ты предлагаешь продать кокаин? Каким образом? — спросил я.

— Самый простой способ — продавать его подросткам на улице, но вряд ли тебе это понравится. — Сэндз усмехнулся, — Можно поступить иначе. Только для этого нужно выяснить, кто в Мехико соперничает с Доминго на черном рынке. Мысль, конечно, рискованная, но что нам терять? Узнать их клиентов и дилеров. Развести кокс всякой хренью и толкнуть им — от лица Доминго, естественно. Тем самым нехило подпортить репутацию папе Рудольфо.

— А где мы будем жить все это время? — спросил Лоренцо.

— Нам нужно только добраться до Диего, а там эта проблема решится сама собой. Он до усрачки меня боится.

— Ты знаешь, как его найти? — спросил я.

— Ну да, конечно. "El gato azzul" — на моей памяти он частенько там бывал. Поедем туда.

Мы решили остаться в мотеле до наступления темноты. Въезжать в Мехико безопаснее было ночью.

Сэндз со спокойно-отрешенным видом стоял у окна и курил. У меня тоже не было желания разговаривать. Я разбирал гостиничные журналы возле стола.

— Ты ведь мог меня убить, ты знаешь. — сказал он, не поворачиваясь.

— Не мог бы.

— А если бы убил?

— Устроил бы тебе пышные похороны и рыдал на твоей могиле, — мрачно ответил я.

— Очень смешно. — помолчав, он сказал: — Я услышал этот звук и все потеряло смысл. Ты знаешь?

— Я знаю. Извини, что пришлось стрелять в тебя.

— Загнанных лошадей пристреливают... Как впрочем и взбесившихся собак. — с горькой тяжелой усмешкой сказал он.

— Я стрелял, только чтобы образумить тебя, иначе ты убил бы всех. И меня тоже.

— Ты так думаешь?

— Я суеверный. Я боюсь седьмой пули от тебя.

— Надо же, есть что-то такое, чего ты боишься. Значит, их было шесть?

— Шесть. Каждому время от времени бывает страшно, даже мне.

— Ты боишься умереть?

— Я не хочу умирать.

— Ради чего ты живешь? — спросил он после короткой паузы.

Я посмотрел на него... Ради чего... Ради него?.. Ради себя?..

— Не знаю. Просто пока живу.

Сэндз развернулся, подошел ко мне и взялся руками за пояс. Начал вытаскивать рубашку из брюк:

— Шесть пуль, говоришь? Покажи, где. Хочется знать, насколько я меткий.

Я нехотя стащил рубашку, взял его за руку.

— Это был первый раз, — я прикоснулся его пальцами рядом с ключицей, давая почувствовать маленький шрам, — здесь второй, — я опустил его руку к своему бедру, прижал кончики пальцев, — третья и четвертая вместе, — предплечье правой руки было дважды прострелено, — пятый на спине, а шестой ты знаешь.

— Я стрелял тебе в спину?

— Не один раз.

— Какая же я все-таки сволочь, — Сэндз засмеялся. — Странно, что ты до сих пор меня не убил.

— За что? Ты не был виноват в том, что стрелял в меня.

— А из тебя получился бы неплохой адвокат.

— Жалкий. Я не умею разговаривать.

— Зато умеешь кое-что другое, — прошептал он.

Мне сразу стало жарко. Сэндз провел рукой по моему боку, по бедру и сжал пальцы на моей заднице. Я попробовал отстранить его за плечи, но другой рукой Сэндз сжал еще не зажившую рану на плече:

— Чшш... Что ты дергаешься? Я пока еще ничего не сделал. Или твоя задница так же священна и неприкосновенна, как твои моральные принципы?

— Ты делаешь мне больно, — я сделал попытку отвести его руку от своего плеча.

— Ах, прости, я не хотел. — он сардонически усмехнулся. — Если не будешь дергаться — больно не будет.

— Мне не будет больно, если ты не будешь меня трогать.

Сэндз положил руку на мой член и погладил его.

— Не могу удержаться, знаешь ли. Я хочу тебя. Лучше бы тебе удовлетворить это желание, а то, знаешь ли, я начну нервничать...

Я отпихнул его от себя в сторону кровати:

— Не дави на меня.

От толчка Сэндз потерял равновесие и взмахнул руками, чтобы удержаться на ногах, но продолжил:

— Ты же не хочешь, чтобы я устроил очередную истерику? Твои друзья ведь считают меня психом и неуравновешенным. Поверь мне, они правы. Лучше согласись по-хорошему.

— Ты не псих, ты всегда прекрасно знаешь, что делаешь.

Последние слова я произносил, уже раздевая его. Он удержал меня за руки. Улыбнулся.

— Мне кажется, пора внести разнообразие в нашу сексуальную жизнь.

Он сам начал раздевать меня.

Пальцы Сэндза ловко расправлялись с пуговицами. Я не останавливал его... я догадывался, что он хочет сделать. Он хотел, чтобы теперь я оказался под ним. Не из большой любви ко мне и не от сильного желания.

Он был внешне спокоен, и лишь чуть резковатые движения выдавали его. Он умел держать себя в руках. Но я достаточно хорошо знал его, чтобы понимать: если я откажу, он вновь потеряет контроль. И потом найдет способ заставить меня согласиться в гораздо более унизительной и жестокой форме. Он всегда получает то, что хочет... лучшим выходом было не сопротивляться.

Я не боялся его. И что бы Сэндз ни собирался сделать, каким бы грубым и жестким он ни хотел быть — он не смог бы унизить меня. Ему нужно было восстановить самоуважение после срыва... после того проявления слабости, пока его штопали в лечебнице. Ему нужно было вновь почувствовать себя сильным. Я готов был помочь ему в этом.

Того, каким Сэндз может оказаться в постели, я совершенно не ожидал. Я готов был к грубости и жестокости, к боли, к унижению. Учитывая его обычное поведение, ни на что другое я не рассчитывал. Я подозревал, что ему захочется отыграться за все — и за слабость, и за чувство вины, и за желание нежности и тепла. Но Сэндз не был бы Сэндзом, если бы не оказался непредсказуем.

Конечно, он не был нежным и ласковым. Но он был аккуратен почти до деликатности, он с тщательной вежливостью изображал жестокость и резкость... Изображал. Не зная, что мне делать и как себя вести, я старался просто лежать и не мешать ему. Его дыхание обдувало мой затылок, волосы падали мне на плечи. Я задержал дыхание, когда он входил в меня. Ощущения были необычными, смесь несильной приятной боли с каким-то сладковатым страхом и незнакомым мне еще пока желанием. Прежде чем войти, Сэндз потратил достаточно времени на то, чтобы подготовить меня. И я не могу сказать, что мне не нравилось то, что он делал. Мне было удивительно чувствовать подобное удовольствие, но то, что делал Сэндз, мне определенно нравилось. Прямые уверенные пальцы поглаживали меня изнутри, вызывая томительную дрожь. Я не замечал, как поддаваясь им, окунался в сладкое напряжение, осознавая его лишь когда Сэндз останавливался на секунду или менял положение руки и это изменение в ощущениях возвращало меня в реальный мир. Стонать вслух мне не хотелось, а честнее — я старался сдерживаться, поскольку не ожидал от него такого поведения и не ожидал никакого удовольствия вообще... И не хотел казаться слишком уязвимым перед ним, чтобы не вкладывать в его руки дополнительное оружие против меня... которое он наверняка потом использовал бы... Мне было бы нетрудно пережить грубость и злость. Но доставляемое им удовольствие заставляло меня слишком сильно открываться — а я не хотел, сделав это, потом получить за доверие удар со всей силы. Я знал, что если он поступит так, я не смогу не обидеться на него — а обидевшись, перестану спокойно реагировать на его подколы... И кто тогда сможет сдерживать его и заботиться о нем — если я не смогу?...