Он тоже, чаше всего был пролетарского происхождения, начинал простым работягой на предприятии, где получил направление на рабфак, после которого учился в ВУЗе…
Но здесь их пути расходятся.
Зубрению скучных математических формул будущий партиец предпочёл общественную работу. Сперва озвучивая в речах на собраниях передовицы из «Правды» — стал комсоргом, затем уже вернувшись на завод — вступил в ряды ВКП(б) и стал парторгом предприятия. Здесь он брал «повышенные обязательства» — которые выполняли другие и, если это получалось (в том числе и благодаря припискам) — его замечали «вышестоящие товарищи»… И вот он — первый секретарь райкома и, по своему статусу — начальник всех руководителей-хозяйственников района.
И получается, что у директора завода два руководства: наркомат и райком (обком) партии.
Наркомат сообразуясь с Госпланом СССР — даёт план, к примеру, выпустить сто станков в месяц. Если завод его выполнит, его руководство ждёт повышение, рабочих и ИТР-эровцев — почётные грамоты, премиальные и так далее и тому подобное…
Но тогда никто не заметит роль «направляющей и руководящей»!
Такое определение официально появилось в Конституции СССР только при Брежневе, но неофициально — оно действовало всегда.
А если никто не заметит, то какая может быть карьера у партийца?
Никакой!
И мало того — получается, что в этой «пищевой цепочке» он вообще — «пятое колесо» у собаки.
И тогда партиец вызывает на «ковёр» хозяйственника и даёт «сталинское задание»: выпустить за месяц не сто — а сто десять станков!
Однако, по плану заводу отпущено металла, подшипников, инструмента именно на сто единиц выпускаемой продукции…
Что делать?
И в Москву ехал «толкач» — выбивать недостающие фонды… В ход шли всякие махинации, начиная от банальных приписок — заканчивая хищениями материалов с других предприятий. Но «если где-то густо, значит в другом месте будет пусто»: план по станкам перевыполнили — но не хватило металла тракторостроителям, железнодорожникам, производителям нефтедобывающего оборудования и так далее… В конце концов не хватает рабочих работать на сверхплановых станках.
И вот «плановость» советской экономики оказывается липовой, а не деле в промышленности царит — анархия похлеще, чем при так часто хаяной рыночной — капиталистической.
И вот на бумаге «вторая экономика мира», в преддверии самой кровавой в истории войны — работает едва на тридцать процентов, недодавая армии оружия, боеприпасов и снаряжения для Красной Армии.
И это самый простейший пример дезорганизации, которую вносило такое двойное управление народным хозяйством!
А не оттуда же ли растут ноги у пресловутых сталинских репрессий?
Из центра дали команду усилить борьбу с саботажем и диверсиями — которые однозначно имели место быть (или что чаще под такими подразумевались расхлябанность и отсутствии дисциплины на всех уровнях), а партаппарат на местах и рад стараться — соревнуясь друг с другом в количестве разоблачённых уругвайских шпионов, монархистов-контрреволюционеров, троцкистов-оппортунистов и прочих врагов народа.
Недавний пример «Антиалкогольной компании»: не успел Горбачёв только вякнуть о вреде «злоупотребления» горячительными напитками — как обкомы и райкомы дали команду вырубать виноградники.
Между хозяйственными и партийными работниками СССР всегда существовал глубокий антагонизм — малозаметный из-за безоговорочного подчинения первых вторым. К примеру, дали из Наркомата директору завода задание освоить выпуск новой продукции, а первому секретарю райкома — параллельно поручили «осуществлять руководящую и направляющую роль партии» в этом процессе. Пока первый решает тысячи проблем, связанных с производством, а второй вообще не понимая ничего в этих вопросах — пишет на него докладные записки о том, что тот плохо старается… Пишет тупо на всякий случай — вдруг у того ничего не получится и его спросят:
«А ты куда смотрел?».
В результате доноса приезжает комиссия и отрывая хозяйственника от дела, начинает «любить ему мозги». И если и не доведёт бедолагу до следствия соответствующими органами, то до инфаркта иль паралича это точно.
Такой порядок вещей размывал персональную ответственность, морально разлагая и госаппарат. Ведь руководителю часто приходится выбирать между плохим и очень плохим решением — на то он и руководитель. Но если решения предварительно хорошо согласовать с обкомом, то в случае неудачи — можно уйти от ответственности. Ведь, это решение партии, а партия — не ошибается!
А многочисленные случаи коррупции? Когда две ветви власти снюхавшись — творили по беспределу такое, что аж…
Слов нет!
Вспомнить хотя бы предперестроечное «Хлопковое дело».
Ведь партаппарат это такая свинья — которая везде грязь найдет: плохо организовал соцсоревнование на заводе, криво висит и давно не обновлялась стенгазета, неправильно оформлен красный уголок… Мало портретов членов Политбюро и плакатов с надписями «Партия — наш рулевой!». Подконтрольный хозяйственник вынужден «задабривать» контролеров чем-нибудь «материальным» и, к концу СССР — это «материальное задабривание» стало сплошным и практически узаконенным.
Опять же вспомним про законность и правосудие в стране…
Прокуратура и суд обязаны подчиняться только законам страны, должны подчиняться только Советской власти. Но без ведома партаппарата, прокуроров и судей не могли — ни назначить на должность, ни снять с нее — а следовательно они были вынуждены были плясать под его дудку.
И кончилось всё это тем, что партаппарат в 1991-м году — убил государство, как ленточный глист в кишечнике — убивает организм на котором паразитировал.
А теперь вопрос:
А зачем им Сталин?
И почему был так страшен его уход с должности Генерального секретаря ВКП(б)?
Потому что это так или иначе восстанавливало в партии демократический централизм — внутрипартийную демократию, а это самая страшная угроза для партноменклатуры. Ибо в таких условиях люди — способные быть только погонялами и надсмотрщиками, становятся ненужными и беспомощными.
Уже сложившийся (вольно или невольно, сейчас это неважно) Культ личности Сталина защищал их от критики — как простых коммунистов или беспартийных трудящихся, так и администраторов-хозяйственников из Советского правительства.
Не станет Сталина на вершине партийной «пирамиды» — не будет и, всесилия и неуязвимости у нижестоящей партийной бюрократии.
* * *
С тоской смотря на их постно-паскудные лица, я:
«Мда… Не получилось с ними по-хорошему».
На правах хлебосольного хозяина наливаю, и:
— Давайте по последней и разбегаемся… У меня ж ныне «медовый месяц», как-никак.
Когда выпили, закусили, поставил последнее условие:
— В Советском Союзе, такие важные решения — как образование «ГКТиО», назначения на высшие государственные должности — принимаются на Политбюро Центрального Комитета партии, затем осуждаются на съезде ВКП(б) и наконец — законодательно подтверждаются на съезде Верховного Совета СССР… Ведь, у нас власть Советская?
Не возражают:
— Советская.
— Вот и я требую всех положенных официальных процедур! Чтоб потом на посту Председателя «ГКТО», Председателя Совета народных комиссаров и Верховного Главнокомандующего — я мог требовать от лица Советской Власти. А не от себя лично или даже от лица довольного узкого круга лиц — каковым является наше с вами Политбюро.
Поднимаю руку и каждому глянув в лицо:
— Кто за то, чтобы в самое ближайшее время (три-четыре дня, не позднее!) собрать внеочередные, чрезвычайный съезды ВКП(б) и Верховного Совета?
Переглянувшись, дружно задрали руки «в гору».
Вставая из-за стола, давая знать что разговор закончен:
— На партийном съезде я всё равно поставлю вопрос об снятии меня с должности Генерального секретаря.
Молотов, криво улыбаясь:
— Я думаю, коммунисты правильно проголосуют по этому вопросу.
За эти стояло:
«Никуда ты не денешься с этой подводной лодки!».
Я похлопал его по плечу и пожимая на прощанье руку, глядя в глаза:
— Со съездами не затягивайте — каждый день, каждый час дорог. Как всё будет готово, найдёте меня в известном вам месте. А до этого не надоедайте, дайте человеку отдохнуть и насладиться семейной жизнью.
* * *
После убытия соратников, подъехали мои заговорщики — Власик и Поскребышев типа по служебным делам, Виноградов — обеспокоенный состоянием моего здоровья… Вечером, уже к ужину на обычном такси приехал Берия. Не было только Косынкина — держащего «руку на пульсе» в Комендатуре московского Кремля.
Вкратце изложив только что прошедшие переговоры, я подытожил:
— Консенсуса (хахаха!) достичь не удалось — они не договороспособные, от слова «вообще». Поэтому действуем согласно первоначально предложенного мной плана.
Виноградов иронически:
— «Операция «Ы»»?
Подмигиваю:
— Она самая, Владимир Никитич.
Тот, качая головой:
— Ох, ославят Вас в будущем историки… Похлеще, чем Ивана Грозного…
Пожав плечами:
— Кто-то же должен быть кровавым тираном? Кто, если не я…?!
Пристав слегка и перегнувшись через стол:
— …Но если сильно настаиваете — могу назначить на своё место Вас, профессор! И Вы, с группой творческой интеллигенции действуя добрым словом «без пистолета» — накостыляете от всей души Гитлеру, а потом спасёте страну от экономической и духовной стагнации…
Тот, смеясь замахал руками, как взлетающий самолёт пропеллером:
— Нет, нет — только не это!
Посмеявшись со всеми, довольно-таки сухо поставил «жирную точку»:
— Надеюсь, Док, разговор на эту тему у нас с Вами был последним.
Затем, озабоченно спрашиваю у Берии:
— Как там у нас обстановка в Москве, Лаврентий Павлович?
— Спокойная, ничего подозрительного не замечено.
Помешать нам могли только военные и это тревожило меня не на шутку:
— Был разговор с генералом Тюленевым?
Генерал армии Тюленев Иван Владимирович — Командующий Московским особым военным округом. Сказать по правде, у меня на него практически ничего нет: стало быть во время войны он ничем не прославился — не хорошим, ни плохим. Поэтому что от него ждать — непонятно.
— Поговорили по телефону: я предупредил что во время двух съездов в городе будет введено чрезвычайное положение (обычное дело во время таких событий) и чтоб он не поддавался на провокации, от кого бы они не исходили. Что направляю к нему в штаб своих людей, чтоб координировать совместные действия в случае чего. Точно такой же разговор состоялся с генерал-майором Громадиным — заместителем командующего московским ПВО.
— Как гарнизон? Какие настроения у бойцов и командиров?
Тот, поблёскивая «стёклышками»:
— После спровоцированного мной ареста генералов и маршала Кулика, командиры частей гарнизона перепуганы. Я через верных людей распускаю слухи среди красноармейцев, что товарищи из Политбюро держат тебя на даче под домашним арестом… Так что явись только товарищ Сталин перед бойцами 1-й Московской пролетарской дивизии, к примеру — она полностью перейдёт на его сторону.
Перекрестившись на угол, где не было иконы:
— Надеюсь, до этого дело не дойдёт и всё решится «в кулуарах», образно говоря.
Следующий вопрос к Власику:
— Что там с нашими орлами, Николай Сидорович?
— Предупредил, что во время партсъезда возможны всякие инциденты: враг так сказать — не дремлет, поэтому чтоб ничему не удивлялись и выполняли любые команды товарища Сталина или меня.
Поговорили за чаем ещё с часок про малосущественные детали, потом по одному разъехались.
* * *
С вечера раскашлялся, затемпературил и практически весь следующий день провёл в постели под бубнёж законной супруги:
— Долазился по рыбалкам, а я ведь предупреждала! И что ты в ней хорошего нашёл, объясни мне? Хочешь водки выпить — сядь за стол, как человек и лакай её проклятущую, сколько в тебя влезет.
Я температуря, аж горел весь:
— Чтоб такое понять, тебе надо было с писюком меж ног родиться, дорогая, а не с пиписькой. Но тогда бы я тебя не любил, ну вот нисколечки…
Вздыхает, меняя влажное полотенце у меня на голове:
— И почему у всех баб — мужики как мужики, а мне такое чудо как ты досталось?
Я ответил ей народной пословицей:
— Любовь зла — полюбишь и… Хм, гкхм… Генерального секретаря.
Все попытки дражайшей половины привлечь к лечению тушки бренного тела Реципиента светил медицины из «Кремлёвки», я отмёл с ходу, с неподдельным ужасом:
— Прощу всё — вплоть до супружеской измены сразу с четырьмя братьями Кагановичами — Лазарем, Михаилом, Юрием и Израилем… Но только не это!
И меня буквально за три дня подняла на ноги участковый врач из Кунцева — женщина средних лет с кругами от хронической усталости под глазами, хотя её и колотило всю от страха… Не за свою жизнь — за мою.
Профессор Виноградов как-то пронюхал об этом (должно быть был сигнал от охраны) и тотчас примчался высказывать мне свои обиды, но я его осадил:
— Док! При всех я промолчал, но теперь «тет-а-тет» скажу: Жданова угробили именно Вы!
У того аж очки запотели:
— …Кто? Я?!
— Вы неправильно поставив ему диагноз. Вашей коллеге же (не буду называть её фамилии) захотелось дешёвого пиара и, она написала об этом Сталину. Тот дал сигнал в МГБ разобраться, а во главе последнего вместо Берии стоял идиот — отчего и возникло «Дело врачей-отравителей», погубившее столько народу.
То, был буквально убит наповал, недоумевая:
— «Неправильный диагноз»? Да как так могло случиться?
Популярно объясняю:
— Да, очень даже обыкновенно! Врачи обычных больниц имеют громадную практику и не менее громадное «личное кладбище». При таких условиях, человек быстро становится отличным специалистом — если он не клинический идиот, конечно.
Тот, забив на обиды, заинтересованно:
— Ну, ну… Очень интересно, продолжайте.
— Кремлёвский врач же, такой практики не имеет — будь он хоть трижды профессор или академик. Мало того, учёное звание обязывает его значительное количество времени протирать штаны — заседая во всяких там комиссиях, президиумах, защитах диссертаций… Им некогда совершенствовать свой профессионализм, понимаете?
— Понимаю, да…
— Немаловажно то, что обычный врач берясь лечить простого крестьянина, берёт всю ответственность на себя. Ваш же кремлёвский — из-за каждого «чиха» собирает симпозиум. Во-первых, он теряет время, а во-вторых — снимает с себя ответственность за лечение… А в медицине, подобная «демократия» уместна меньше всего!
