1. Лёхин с Шишиком на плече

Но ладонь он все-таки опустил и одновременно прищурился. Но никакой вспышки. Только вдруг влажно похолодало, а за спиной загрохотала вода. Лехин съежился и оглянулся.

Он стоял под хлипким навесом коммерческого киоска, ассортимент которого плавно, хотя и не совсем логично переходил от мороженого к куреву. Через дорогу, мутно плывущую в дожде, виднелся, кажется, дачный поселок. Взгляд налево — та же дорога, по которой редко и тяжело бегут промокшие машины. Направо — сырой бетон остановки, сквозь отверстие в стене (окном никак не назовешь!) видно шестерых парней. Они здорово вписались в День бесконечного дождя. Странное впечатление общей непричесанности. Даром, что все бритоголовые. И — еще нелюдимость. В компании-то. Другие, в ожидании рейсового автобуса или "маршрутки", сидели бы, травили бы анекдоты, ублажаясь "спиртомицином". Эти — словно окаменели. Нет, один встал со скамьи и медленно, под хлещущим дождем направился к киоску.

— Мужчина, сдачу возьмите!

Лехин вздрогнул и повернулся к высокому окошечку. В окошечко тянулась рука в дешевых блестящих перстеньках, а справа кто-то, наверное, для хохмы повесил круглое зеркало, и Лехин невольно заглянул в него. И заставил себя не орать, не чертыхаться, не свистеть удивленно. Заглянул в зеркало Лехин — смотрел оттуда худощавый тип с мокрыми черными волосами. Где-то около сорока лет. Мужчина усмехнулся, а Лехин все понять не мог: как же так, почему в зеркало смотрит Лехин, а Лехина там нет?

— Дождь, — сказала невидимая продавщица. — Вторые сутки льет, как пошел с Ильи Пророка. Ну и август выдался. Не простынете?

— Нет, что вы, — улыбнулся ей Лехин и забрал пачку сигарет и монетки ("Я никогда не курил", — испуганно подумал Лехин). — Сейчас добегу до машины, в тепле быстро обсохну. Спасибо.

"Машина? У меня есть машина?"

Он повернулся к машине и чуть не столкнулся с бритоголовым, прыгнувшим под спасительный навес. В ухе прыгуна качалась серьга в виде паука.

— Извините... — начал Лехин — и задохнулся от жесткого удара под дых.

Женщина взвизгнула и захлопнула окошечко.

Следующий удар незнакомца оказался по-киношному даже красив: ногой назад — спиной к противнику. Какой уж противник из Лехина!.. Падая, он краем глаза увидел остальных — пятерых. Они по одному вставали и шагали сквозь дождь к киоску.

Он пытался драться, еле вспоминал какие-то приемы, но через минуты три отчаянно закричал, с кровью выхаркивая предложение — деньги и машину в обмен на жизнь. Хоть все еще не верилось, что зашло так далеко. До вопроса о жизни и смерти.

Но бритоголовые вознамерились убить его, и они его убивали. Они втаптывали его в асфальт, размазывали по лужам.

Вскоре Лехин уже ничего не соображал, тупо сосредоточившись на необходимости дышать. Чем угодно. Воздухом, водой, грязью, кровью. Но — дышать.

Как смешон предложенный обмен, он понял, когда они остановились посмотреть, жива ли жертва. Он увидел, сквозь кровь и воду, глухие, темные глаза. Краем сознания определил их странную бездну как глаза убийц. И плевать, что в реальности зрачки наркоманов просто расширились. Он видел — бездну.

И они стали его добивать. Безразлично и даже несколько деловито.

Отошли в небытие вопросы: "Кто они? Почему именно меня? За что?" Пропала надежда, что появится хоть кто-то помочь. Он не чувствовал умирающего тела, а сознание показывало бредовый фильм из рваных эпизодов...

А когда он поверил, что теперь надо молить изо всех оставшихся сил о потере сознания как о величайшей милости... Когда поверил, что еще чуть-чуть — и умрет... Сумасшедший всплеск ненависти горячей иглой прошил сердце. Он почувствовал боль и обрадовался ей, с трудом продираясь сквозь ту же черную, беспросветную ненависть. Наконец-то. Все кончено... Черная воронка наплывала на него и, чавкнув, всосала изломанное тело. Он благодарно закрыл слепые от крови глаза. И лишь маленькая струйка горечи — что все на земле закончилось для него слишком неожиданно.

Странный черноволосый Лехин умер. А Лехин, спящий, напрягшийся так, что почти перестал дышать, смотрел дальше.

Но развития действия не последовало сразу же. Как это часто бывает, после яркого, активного сна наступил период черного беспамятства. Серый, хлещущий по серому асфальту дождь почернел, и всё съела тьма.

... Шишик, знавший об особенностях человеческого сна, встрепенулся. До сих пор он, разинув от ужаса пасташку, обомлело следил за перипетиями хозяина во сне. Теперь он пришел в себя, хлопнул челюстями и проворно покатился за Елисеем, справедливо решив, что домовой обязательно должен увидеть возможное продолжение.

По дороге Шишик нечаянно промчался сквозь призрак безымянного агента. В общем, через пару минут домовые, собравшиеся со всего дома, бросили зомби без присмотра и маленькой, но плотной толпой обсели Лехина. Кровать выдержала вес, поскольку хоть и старенькая, однако недавно добротно чиненная.

Шишик распластался на веках человека, чтобы домовым удобно было смотреть, а безымянный агент влез в сновидения и встал рядом с хозяином.

Лехин все еще находился в кромешной тьме, но смутные блики следующей фазы сна уже начинали мелькать...

... Лехин снова очутился на холодной, промозглой остановке. Неподалеку от его черного мертвого тела стояли те же шестеро. Все то же самое. И даже мысль, прошедшая стороной, была связующим звеном с предыдущим сновидением. Мысль о том, что для него, чужого Лехина, все закончилось слишком неожиданно.

... Молчание тоже кончилось.

Сначала закричал один и захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта. Что-то одним ударом прорвало его рубаху и кожу и теперь выдирало позвоночник из живого. Тело шлепнулось на мокрый асфальт уже мертвым — смачно, трясущимся шматом гнилого мяса. Оно продолжало вздрагивать: убийца-невидимка упорно тащил части сломанного позвоночника.

Пятеро глухо смотрели, как дергается их недавний спутник — будто ребенок шлепает тряпичной куклой по земле. Кажется, в отравленных мозгах созревало понимание: происходит нечто опаснее для их собственных жизней.

Трое задвигались было. Лицо одного вдруг исказилось в душераздирающем крике. Но только исказилось. Опоры для крика не оказалось. Быстро чернеющий разрез от груди до паха быстро же раздвинулся. В рану словно что-то вошло и рывком вышло, таща следом скользкую массу внутренностей — в холодном воздухе от них пошел пар, сразу сбиваемый дождем. Наркоман рефлекторно прижал руки к животу, стараясь удержать лезущие наружу кишки, и сам — падал, валился боком...

Рядом, в том же состоянии, упал другой.

На бегу, в спину, ударили третьего. Упав, он врезался головой в бордюр. Череп сочно хлюпнул. Мертвеца в покое не оставили: ботинки приподнялись, и тело заскользило по длинной луже вдоль края дороги, пока не оказалось с трупами остальных, уложенных в ряд.

Еще один успел заскочить за киоск и лихорадочно оглядывался. Внезапно его припечатало к стене, а когда отпустило, он рухнул, как отутюженный асфальтовым катком. Больше он не встал, и его присоединили к другим.

Последний все еще стоял над убитым Лехиным. Его бесцеремонно схватили за шею и надавили вниз так жестко, что он грохнулся на колени, взвыв от боли. И очутился лицом к лицу с лежащим.

Наркоман почти пришел в себя. А зря. Жертва, которую он полагал мертвецом, разлепила мокрые — в дожде и крови — ресницы.

Полураскрыв рот и монотонно постанывая от боли в разбитых коленях, бритоголовый невольно наблюдал, как мутные глаза мертвеца яснеют, как постепенно появляются в них сознание, понимание, страх, ненависть...

Что-то острое рассекло лицо стоящего на коленях. Он забился в жестком невидимом захвате, замычал: невидимое лезвие ударило глубоко, пробив лицевые кости и хрящи, разрезало язык, повредило гортань. Наркоман упал бы, не придержи его невидимый убийца.

Кровь хлынула на лежащего.

Двое смотрели друг на друга, пока глаза наркомана не потускнели. Его отшвырнули на трупы, а черноволосый Лехин впал в оцепенение, сродни обмороку.

Дождь пошел гуще. Потом чернее. Потом надвинулась тьма, и Лехин провалился в глубокий сон.

... Домовые сидели, затаив дыхание. Их не смутило даже появление на пороге спальни двух зомби, понукаемых неоформленными душами.

Домовые были уверены, что продолжение будет. История, нечаянно прихваченная Лехиным с металлической двери на стройке, не могла кончиться вот так, на полуслове.

А пока Лехин временно спал без сновидений, Шишик показал домовым начало истории.

27.

Неизвестно, что страшнее: проснуться с опухшей от синяков и кровоподтеков мордой или лицезреть в зеркале, как исчезают с вышеупомянутой морды вышеупомянутые травмы?

Лехин предпочел бы отказаться от того и другого. И от сравнения отказался бы тоже.

Но вышло так, что проснулся на рассвете от великой боли и, ничего не понимая, поплелся на кухню попить воды. А в прихожей машинально глянул в зеркало пригладить торчащие со сна волосы. И остановился. Бывшая Жена называла его неизменную стрижку "белым уголовным ежиком". Белым — понятно почему: волос у Лехина светло-русый. "Ежик" — тоже понятно: короткая стрижка. А с "уголовным" Лехин не хотел соглашаться. Он не понимал, почему только у бандитов может быть короткая стрижка, а у приличных людей — приличная прическа прядями.

"Белый ёжик" больше не был белым. Лехин глазам не поверил, включил свет. Хорошо еще, до головы не успел дотронуться. Судя по всему, кровь свежая.

— Я сплю, — прошептал Лехин, и прихожая послушно поплыла перед глазами.— Я — что, где-то надрался, подрался — и сам ничего не помню?

На тумбочку трюмо влез Елисей и погрозил отражению Лехина мохнатым кулачишком.

— Не спишь, Алексей Григорьич, а просыпаешься. Просыпайся давай быстрее, и весь морок с лица сойдет.

И, точно подтверждая его слова, из кармана Лехиной рубахи вылез Шишик и сладко зевнул в зеркало.

А потом, живой и здоровый, с нормальной кожей лица, без единой царапинки, Лехин сидел на кухне за чашкой кофе, слушал Елисея, Никодима и безымянного агента, которые взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали ему его сон.

— Ничего не помню. Мне казалось, я, как лег, сразу вырубился. Никаких снов. Честно. Вы говорите, остановка? Шел дождь? А потом?

Он попытался представить себе вздыбленную пещеру загородной остановки, лужи, по которым лупят серые струи воды... Шишик подпрыгнул на столе, спасаясь от плеснувшего кофе, — рука Лехина дернулась, едва он закрыл глаза — и увидел.

... Дождь пошел гуще.

Перепуганная киоскерша, как могла, забаррикадировалась в хлипкой клетушке, проклиная хозяина, давно обещавшего мобильник для рабочего пользования. Лехин слышал бормотание вперемежку со слезами — слышал, хотя стоял на расстоянии от киоска.

По шоссе сновали машины. Не останавливаясь. Не потому, что водители видели мертвые тела. День промозглый. Выходить не хочется даже в киоск за мелочью... Место, и так не ахти оживленное, будто обвеяло одиночеством, и дождь превращал его в подобие серой пустыни.

— ... Они шевелились, — задумчиво сказал Лехин, когда картинка из сна растаяла, и уточнил: — Трупы шевелились. Но не сами, а как будто между ними кто-то ходил и пихал, будто что-то искал. И эти тела как будто меньше становились. Какие-то плоские. Да... Почему?

— У них отбирали остаточную энергию, — сказал Никодим. Он тоже отсутствующе смотрел на кофейную лужу и, кажется, тоже вспоминал.

Лехину внезапно стало обидно, что домовые и призрак знают его сон.

— Подождите, я попробую сам.

И закрыл глава, теперь уже целенаправленно представляя мокрый пейзаж с киоском и остановкой. И вздрогнул, когда сон надвинулся на него — и стал Лехин тем черноволосым, что лежал в воде на асфальте, возле киоска.

Он лежал на боку, иначе захлебнуться — дело нескольких секунд. Уже очнулся — от холода. Холод обволакивал зябким влажным плащом, тяжело впитывался в мышцы и кости. Надо бы встать с дороги, жадно льнущей к остаткам тепла. Но тело, пусть и как-то издалека, помнило, что движение — это боль, и отказывалось подчиняться рассудку. Лехин с трудом заставил себя согнуть в локте руку, на которой лежал. Боли не ощутил. От неожиданности он чуть повернул голову взглянуть, а правда ли рука шевельнулась. Шея тоже не болела. Очень привычное движение — почти незаметное. Тогда он приподнялся на локтях, и мышцы живота горячо сжались в ожидании оглушительной боли. Ничего.

Первое впечатление — Лехин спит в собственном сне. Абсурд. Но во сне абсурд логичен. Его принимаешь как данное. Теперь как данное надо принять свое здоровое тело. Лехин поднес к глазам левую руку. На запястье, он помнил, должна быть рваная рана: когда упал, один из бритоголовых наступил на кисть. Твердый ботинок соскользнул, разодрав, кажется, не только кожу, но и мышцы.

Чистая кожа. Мокрая, холодная, ни царапины.

Точно, он спит.

Поэтому все кругом серое, почти бесцветное. Не потому что дождь. Потому, что сон.

И что дальше?

Странная пустота подплыла к Лехину — пустота, форму которой придавал исступленно колотящий по земле дождь. Ливень отливал из прозрачного нечто зверя, огромного, горбатого; торопливые ручьи обегали по хребту твердые, густо торчащие острые шипы, образующие хищный гребень... Лехин уже стоял, и ему захотелось потрогать шипы и убедиться, что они такие жесткие, как кажется. Лехин потянулся к зверю — зверь отпрянул и с лязгом распахнул массивную клыкастую пасть. Лехин не испугался. Во сне он знал где-то давно читанное: если себя во сне осознаешь, твори свой сон сам! Не пускай события на самотек!

— Это мой сон, — сказал он зверю. — Залез в чужой сон без разрешения — терпи, не своевольничай. Ну!..

Зверь, помедлив, нагнул громадную башку. Человек осторожно опустил пальцы на шипы. Острые и твердые. Как рыбья кость.

Интересно, если это осознанный сон, можно ли одним желанием превратить всю эту шипастость в нормальную собачью шерсть? Зверюга-то больше на псину смахивает, хоть ее хребтина чуть выше пояса Лехина... Попробовать, что ли?..

Зверь заворчал и отступил.

Ничего себе. Услышал? Или во сне такое нормально — слышать мысли всех и вся?

Праздное любопытство рассеялось, когда Лехин заметил, что, кроме уже отчетливо видимого зверя (констатация факта извне: как с призраками, да? Чем дольше глядишь, тем виднее?), рядом стоят еще пять пустышек, обливаемых водой.

Лехин запрокинул голову и с минуту жадно пил небесную влагу.

Пустышки с едва угадываемой формой его раздражали. Он хотел видеть конкретных псов, прощая даже необычную шкуру. Вообще-то внешний вид зверюг начинал приводить его в восторг. Особенно восхищали лапы — широкие и мощные, как у васнецовского волка. Лапы были в полной боевой готовности — жуткие когти наружу.

Лехин вдруг насторожился. В шипах, из которых выглядывали когти, ему почудилось что-то красное, яркий сгусток в сплошном сером... Расхожие собачьи команды он знал. И требовательно сказал зверю:

— Лапу! Дай лапу!

Чудовищный пес немигающе смотрел тускло-черными глазами. Не понимал. Человек повторил, одновременно представил картинку с ответным действием зверя. Читает мысли — пусть считает и образ.