От брода к воротам Жасмингарда врассыпную бегут фигурки в коричневых мундирах, жирно перечеркнутых крест-накрест белыми солдатскими перевязями. Апоплексически багровый от яростного ора комендант на парапете крепости. Джослин Камбрэ недвижимо, подобно собственному конному монументу, стоит посередине реки. Злобно оскалившийся панцер-паж, заскакав верхом впереди бегущих, бьет солдата палашом плашмя по голове. Солдат издает жалобный, заячий крик. Крик этот выводит из столбняка Джослина, он поворачивает свою лошадь, врезается в бегущую толпу, выдергивает из кобуры ручной ракетомет. Ослепительная сиреневая звезда описав крутую дугу, вертится, сыпя искрами, под ногами солдат. Полурота шарахается назад, к переправе. По полузатопленной дамбе медленно, но неостановимо движется колонна морлоков, в черных колпаках на головах. Передние, подобно слепцам, нащупывают перед собой дорогу грубо отковаными железными пиками. Джослину и людям его свиты удается кое-как восстановить порядок среди арбалетчиков. Раздерганый залп лишь на мгновение останавливает движение колонны Черных Колпаков. Громовые подземные удары. Дребезжат стекла в оконницах. По колонне морлоков идет рябь, Дети Тьмы замедляют было свое движение, но вот снова звучит уныло-повелительный напев — Слепые Поводыри неостановимо ведут свое войcко к воротам Жасмингарда. Вот войско это уже почти перешло реку. На дальнем берегу пьяно шатается и рушится с грохотом стоящий у самой воды небольшой желтокирпичный дом. В клубах оседающей пыли виден силуэт самоходного истукана с бронеколпаком на плечах. Орудуя как метлой вырванным с корнем деревом механическое чудище вступает на дамбу. Взмах гигантской метлы, еще один взмах, еще, еще один и смолк напев, побуждающий Черных Колпаков к их неустанному движению. Как слепые котята барахтаются они в воде. Гарнизон и жители Жасмингарда радостными криками приветствуют стоящего по пояс в командирском люке истукана маг-ротмистра Каспара Гаука.

* * *

— Что там у вас еще, Финвэ? — Гендальф зевнул, прикрывая рот ладонью, оглянулся на маленькую, еле заметную дверку в дубовых панелях, которыми обшит его кабинет.

— Военный министр, его высочество принц Гладиус, запрашивает Ваше, сэр Роберт, мнение касательно представления о всемилостивейшем пожаловании ротмистру Гауку чина гвардии маг-штандарт-командора. — адьютант по особым поручениям полковник Финвэ вынул из тисненой кожаной папки и положил на стол перед Гендальфом бумагу с вензелем наследного принца в левом верхнем углу.

— Передайте его высочеству, что я всеподданнейше советую воздержаться от означенного представления. — Гендальф отодвинул бумагу. — Передайте сие на словах, всенепременнейше в присутствии персон, чьи мнения определяют общий тон и содержание разговоров в салонах Камелота. Не сомневаюсь, что вы, Финвэ, сумеете это сделать с должным тактом, не ослабив, притом, эффект этого нашего маленького демарша.

— Но, сэр Роберт! — возразил Финвэ. — В свете только и разговоров об отваге и распорядительности Гаука, спасшего Жасмингард от штурма и погрома Черными Колпаками.

— Ежели всерьез, речь должна была бы идти не о смелости и распорядительности, а о фанфаронстве и служебной халатности. — Гендальф поднялся из-за стола, стал прохаживаться по кабинету. — А насколько я знаю Каспара Гаука, то о вещах похуже простой халатности и мальчишеского фанфаронства. Ради внешнего эффекта он тянул время, до последнего момента не взрывал фугасы в тоннеле-коллекторе, подвергал тем самым смертельному риску обывателей Жасмингарда. Что там за шум?

Гендальф подошел к окну, отодвинув штору, посмотрел вниз на набережную. Прямо напротив окон Генерального Инквизитора стояла повозка бродячих комедиантов с задрапированными вытертым оранжевым плюшем подмостками перед ней. На подмостках стоял испитого вида человек в розовом с серебром фраке, надетом поверх сиреневого трико. Держа на отлете треуголку с золочеными бубенчиками он обьявлял собравшейся около фургона толпе, что сейчас вниманию почтеннейшей публики будет предложена комедия "Седой леопард и бабочка", автором коей является господин Арагорн Убо, "всем вам, дамы и господа, без сомнения известный".

— Штандарт-командор Айсмен сие сочинение своего подопечного просмотрел и одобрил. — кивнул Финвэ в сторону фургона. — Этот Арагорн Убо — фигляр не лишенный таланта.

— Как вообще продвигается дело у Айсмена? — спросил Гендальф, не без интереса поглядывая на подмостки.

— Наловил всякой шушеры, обьяснил им доходчиво, какие показания они должны дать. С шушерой работать не трудно, хоть и противно, а чего будут стоить их показания... — Финвэ пожал плечами, и вслед за шефом стал внимать комедийному действу.

В первом акте юная барышня наносит визит убеленному сединами и отягощенному ученостью кавалеру. Обстановка кабинета, в котором происходит их свидание, напоминает Цветник Леопарда весьма отдаленно: везде шкафы и полки с источенными червями фолиантами, в углу — скелет морлока. Исполнительница главной роли весьма профессионально изображает юный жар и девичий трепет, ее партнер мастерски копирует повадки сэра Хью Мерлина, находя в лице Генерального Инквизитора благодарного зрителя.

— Вы, кажется, что-то хотели сказать, Финвэ? — отсмеявшись Генеральный повернулся к адьютанту.

— Да, с вашего позволения, сэр Роберт. — Финвэ реагирует на спектакль заметно сдержаннее своего шефа. — Мне кажется, что публика, не посвященная в детали дела под Жасмингардом, может не понять...

— Публике давно пора понять, — резко перебил Гендальф, — что Имперская Служба Испытания Тьмы никого не обвиняет облыжно и никого не обходит заслуженными наградами. Мило, весьма мило.

Последняя реплика Генерального относится к зрелищу внизу. Кавалер-книгочей , не без намеков со стороны своей посетительницы, вспомнает азы поведения в Цветничке. Седой Леопард преклоняет колени перед юной дамой. Но тут, по воле злокозненного случая, со стены срывается полка с книгами.

— "Лягу я под шкаф, чтоб при малом движении на меня упал "Капитал"". — комментирует из другой реальности, сидящий перед дисплеем штандарт-менеджер Логвинов.

Для полноты конфуза вслед за книжной полкой на злосчастную парочку валится скелет. Из книжного развала торчит костяная морлочья нога, тощий зад Седого Леопарда и взбрыкивающие в ворохе кружев нежно округлые ножки его дамы. Ажурные черные чулки подчеркивают молочную белизну этих ножек, сочно алеют за заголенных бедрах атласные подвязки с вызолочеными пряжками в форме бабочек.

— А когда пагубные мнения касательно несправедливости по отношению к Гауку распространятся вполне. — Гендальф говорил, глядя в окно, — мы предьявим публике наш главный козырь.

— Вы о материалах, уличающих Гаука в торговле Эликсиром Молодости, сэр Роберт? — отозвался Финвэ.

— Да. — кивнул Гендальф. — Пусть публика узрит сего славного сочлена "Пурпурной Бабочки" в его, так сказать, нравственной наготе.

Тем временем действо на подмостках приходит к счастливому концу: на авансцену под фанфары, парадным испанским шагом , выходит на четвереньках Седой Леопард. Оседлавшая его барышня-бабочка посылает воздушные поцелуи восторженно рукоплещущей публике.

* * *

— Между прочим, Каспар, эти гримасы Спящих Голов, над которыми ты столько ломал свою бедную голову... — Эрнест Гарданна явно был рад случаю поддеть приятеля. — Так вот, эти гримасы возникают просто от близкого присутствия черных фиалов. Гляди сюда.

Эрнест подошел к нише, в которой белело сквозь стекло цилиндрической банки человеческое лицо, выщелкунул из патронташа оперенную медную сигарку с черным шариком на конце. Стал водить этим шариком по стеклу банки. Лицо за стеклом исказила судорога. Эрнест поводил еще немного, косясь на Гаука, потом заправил ракетометную стрелу обратно в патронташ, заговорил уже другим тоном:

— Тут все дело в жидкости, в которой Спящие Головы, — он хохотнул, кивнув в сторону банки, — замаринованы. Под воздействием черных фиалов в ней возникают вихри и потоки, так что обычную тряпку или, — он снова хохотнул, — кусок солонины при известной ловкости также можно заставить изображать разные чувства. Помнишь ты в Каледонии, в госпитальном поезде принцессы Орхидеи показывал Спящую Голову моему братцу Арагорну и Голова тогда начала кривляться. Это было на двадцать второй миле, а там неподалеку в лесу как раз склад черных фиалов, я смотрел по карте.

— Спасибо за информацию, Эрни. — кивнул Гаук. — Пригодится. Попугать...

— Кого ты собираешься пугать, Каспар? И... Зачем?

— Знаешь как лечат безумцев, Эрни. — устало заговорил Гаук. — Их подвергают физическим страданиям — с помощью ядов, каленого железа, я хочу попробовать гальваническую струю...

— Гальваническую струю? — переспрашивает в другой реальности профессор Толстов. — Электрошок что ли? Кстати, Женечка, не знаете — электрошок до сих пор применяют для лечения шизофрении?

— До сих пор. — отвечает сидящая рядом с профессором Ветчинкевич. — и у нас и на Западе, электрошок, инсулиновый шок — последнее средство чтобы хоть на какое-то время вернуть шизофреника к нормальной жизни. К относительно нормальной. — со свойственным ей педантизмом поправилась Евгения Львовна.

— Их телесная сущность, корчась в страданиях, вынуждена отринуть, как бы это сказать попроще. — Гаук усмехнулся. — Дурь одним словом. Дурь... Ну а дурак, Эрни, обычный наш элойский дурак, каких большинство... Он, дурак этот — наш простой элойский человек, по сути — облегченная и шире распространенная модификация безумца. Грань между безумием и тем, что принято считать духовным здоровьем, весьма размыта, поверь уж мне — представителю фамилии, давшей элойскому миру стольких выдающихся лекарей. Сейчас почтенное многомиллионное сословие наших дураков удерживает от откровенного, опасного в общежитии, безумия страх перед морлоками. Ладно, об этом столько уж говорено... Пошли наружу, на свежий воздух.

Они вышли наружу из длинного приземистого кирпичного строения, служившего Гауку лабораторией. Щурясь на свет ясного дня захрустели сапогами по садовой дорожке, посыпаной крупным, с обломками ракушек, рыжеватым песком.

— Я давно хотел с тобой обьясниться, Каспар... — кашлянув заговорил Эрнест.

— Не надо. — отозвался Гаук, — Ты ведь об Офелии? Не надо, не стоит. Ты и ей самой уже наговорил предостаточно. Все говорил, говорил... А бедняжка Фели слушала... Ох уж эти мне господа инквизиторы, не знающие, где у женщины помещается душа! Пшел прочь со своим виноградом! Сколько было вам говорено, чтоб не шлялись здесь!

Последние слова Гаук адресовал седому лысоватыму пастбищному элою, идущему с кроткой улыбкой навстречу благородным кавалерам. Не ко времени повстречавшийся "морлочьему лекарю" пастбищный хрыч держал в руках решето, с верхом наполненное гроздьями смугло-розового винограда. Старик ответил Гауку новой, почтительно-ласковой, улыбкой. Гаук, не меняясь в лице, деловито, без размаха ударил его кулаком под ложечку. Бедняга согнулся в три погибели, хватая ртом воздух, злополучный виноград рассыпался по дорожке, Гаук двинулся дальше, бросив вскользь Эрнесту:

— Таких, как этот, еще можно привести в норму и спасти. Ежели не жалеть...

Эрнест некоторое время молчал, отвернувшись от Гаука, затем заговорил тоном сухим, почти официальным:

— Гендальф дал указание завести дело о подпольной торговле Эликсиром Молодости. В деле фигурирует некто Каспар Гаук, гвардии маг-ротмистр. . .

— Да, я подторговываю эликсишкой. — кивнул Гаук. — Снабжаю им толстосумов из созидателишек. Хрычей и в особености — хрычовок, тоскующих о желаниях и ощущениях незабвенной молодости. Не за "спасибо", разумеется. Деньги нужны. Много денег. Скоро золото будет посильнее стали. Да и сейчас... Достославный обычай угощения народа, от щедрот господина Гаука, отнюдь не пресекся. Обычай сей глубоко запал в душу народную со времен приснопамятного вояжа означенной персоны по дорогам Каледонии. Вояжа, если ты помнишь, осуществленного за казенный счет — иждивением Его Превосходительства Генерального Инквизитора. Обычай, сам понимаешь, требующий потрясти мошной. Только на пиво и сосиски в месяц выходит...

— Зачем тебе это, Каспар?!

— Зачем? А зачем вообще? Ну, все вообще, зачем? Ты ведь допрашивал на сей предмет Черное Зеркало? Допрашивал, Эрни, я по глазам вижу, что допрашивал. Ну и как результат? Обнадеживает?

— Не играй с огнем, Каспар! Имперская Служба Испытания Тьмы это...

— Советуешь не играть с огнем? Мне? Ты?! — Гаук юмористически поглядел на Эрнеста, — С огнем играть мне — дело привычное: как и всем нам — Меченосцам. А вот готовы ли твои друзья из темняшки поиграть с другой стихией, с народом. В народе этом, между прочим, бродят слухи о некоем Каспаре Гауке. Он, этот самый Гаук, хоть сам и из благородных будет, но — за народ. Исцеляет больных, от которых отказались именитые лекаря с казенными дипломами, среди бела дня спас город Жасмингард от Черных Колпаков. Прочие благородные чего-то там гоношатся в подземке, шут их знает, чем они, ежели по правде сказать, там занимаются. А Гаук спас Жасмингард — все видели, как спас. Ну, само собой, прочие благородные не шибко жалуют Гаука — оттого и захряс в ротмистрах. Ну а Эликсир Молодости... Надо еще посмотреть — зачем благородные Эликсир этот от народа прячут. Ладно, здесь, пожалуй, и расстанемся. Прощаться мне с тобой, Эрни, не хочется, а говороить "До свидания"... И так врать многовато приходится... От твоего безумия, смертельного, Эрни, безумия у меня нет лекарства. Ступай, куда собрался. Ступай! — Гаук печально-брезгливо посмотрел на Эрнеста, резко повернулся, сгорбившись пошел прочь.

Эрнест долго смотрел вслед уходящему другу, затем кликнул пажа, державшего лошадей, с привычной ловкостью сел в седло, приняв осанку важно-торжественную, пустил коня шагом.

* * *

— Какой-то он вялый стал. — Финвэ с усмешкой кивнул вниз, где в дворике-колодце кружился Золотой Палладин. — Соскучился, бедняга, без работы.

В танце механической куклы — охранителя Славы Каллингов действительно наблюдалась эдакая нарочито-томная медлительность.

— Не накликайте, Финвэ. — поморщился Гендальф. — Еще в прошлое царствование, я тогда был еще безусым пажом, один офицер из нашего полка, раскопал в фамильных архивах, свидетельства того, что он — прямой потомок Джозефа Железного. Офицер был как офицер, звезд с неба не хватал, а тут вздумал оспаривать законоположения, согласно которым прежняя династия окончательно и бесповоротно утратила права на трон. После этого его поединок с Золотым Палладином был предрешен. Видели бы вы, Гладиус, груду мяса, в которую превратил сего злосчастного Палладин. Как будто и вправду соскучился без работы — последний перед этим поединок имел место в царствование Эдвина Справедливого: тринадцатый маркиз Арнорский, светлейший Бомуэнд Гарданна, позволил себе в высочайшем присутствии иронизировать касательно откровения Араторна Каллинга. Да был еще, лет с пяток назад, некий спившийся армеец (то, что называется вечный ротмистр или, как еще иногда говорят, пятнадцатилетний ротмистр). Он вызвал по собственному почину на поединок Золотого Палладина. Спасти этого пьянчужку было невозможно — всякий благородный кавалер имеет право сразиться с воплощением Славы Каллингов.