Отстегнул от пояса флягу, поднес к пересохшим губам и влил остатки клюквенного морса. Все, больше она мне не нужна, лишний вес. Покатал кисловатый напиток во рту, протолкнул в пересохшую глотку и с сожалением откинул емкость под сосну. Мелькнула мысль: "Как отработанную ступень ракеты", мелькнула и ушла, сменившись более важными.

За последние сутки я просочился на пятнадцать километров в глубь погранзоны, проскользнув между не слишком частыми секретами, примерное расположение которых заранее вытянул. Пятнадцать — это если по прямой, а так все двадцать пять отмахал, поэтому ноги и гудят перетруженно. Сколько ни готовься, но такой маршрут по глухому лесу не может не утомить.

Хорошо, что здесь, в Карелии, сейсмокосы не ставят из-за низкой эффективности микрофонов на мшистых почвах. Вот на Кавказе — там да, на камнях все слышно. И плотность погранцов на километр в два раза выше, чем здесь. И лесов нет. Без шансов. Нет, единственная реальная возможность уйти — это здесь, в Карелии.

Повернул голову налево и внимательно осмотрел последнее препятствие. Шестиметровая контрольно-следовая полоса и сразу за ней — в два слоя частое проволочное ограждение, натянутое между трехметровыми столбами с Т-образными перекладинами поверху. Эта шеренга столбов с поперечными перекладинами напоминает то ли ряд виселиц, то ли крестов для распятий. Как ждут...

Фиг вам, не дождетесь!

Не вижу, но знаю — между рядами колючей проволоки натянуты сигнальные нити "кристаллов", срабатывающие на отклонение или разрыв. Тронешь — и зазвенит на пульте сигнал, с точностью до двухсот пятидесяти метров указывая на точку прорыва секции.

Сразу за проволочным ограждением — густой дремучий лес с завалами и болотистыми низинами — до самой Финляндии, все три километра. Да еще кое-где в нем разбросаны и старательно замаскированы "зацепляйки".

До погранзаставы — пять километров на север, здесь почти стык с зоной ответственности соседей. Мои оппоненты — ребята из тревожных групп, домчат сюда по вот этой хорошо накатанной лесной дороге очень быстро. С учетом времени, необходимого на выстригание прохода в проволочном заграждении, у меня будет форы перед тренированными бойцами с собаками всего минуты три-четыре.

Испытал мимолетную гордость за державу — граница на замке, воистину никто отсюда не сбежит. По статистике здесь задерживают почти сто процентов неподготовленных нарушителей. Но я-то подготовленный! Осталось чуть-чуть...

Гляжу на часы. Через пять минут на заставе начнется завтрак, личный состав рассядется в столовой. Это лишние сто пятьдесят метров до гаража и двести — до вольеров. Секунды, которые могут оказаться решающими. Минут пятнадцать можно еще подождать, пусть поплотнее покушают, медленнее бежать будут...

Переложил полупустой рюкзак, туго закатав две оставшиеся банки "завтрак туриста" в одежду "made in Finland", приготовил кусачки и переложил в карман пакетики со смесью красного перца и табака.

Оглянулся назад — еще не поздно вернуться. К вечеру выйду из погранзоны, запутаю, на всякий пожарный, следы переночую под выворотнем, а завтра доберусь до Лахденпохьи и потрушу по железке домой. Пока буду ехать, придумаю, что насвистеть, где был...

Нет. Встряхнул головой, прогоняя страх, подышал поглубже, вентилируя легкие, как перед нырком, встряхнул ноги. Мысленно прогнал еще раз варианты плана. Ну... с Богом.

Шаг, другой... Все, иду по контрольке, обратной дороги нет. Позади остается четкий след от наклеенных на кеды подошв сорок третьего размера: пусть финны ищут сбежавшего советского мужика.

Бросаю взгляд на часы, засекая время. Щелк... Конец проволоки упал на землю. Щелк, щелк, щелк. Быстрее, еще быстрее, на лбу начинает выступать испарина. Есть! Присев, протискиваюсь в вырез, еще один взгляд на часы. Черт, минута десять, много... Щелк, щелк, щелк... Вываливаюсь на другую сторону, кусачки в кусты, контроль времени. Две пятнадцать. Пошел...

Несусь в лес строго на северо-запад, подальше от дороги, шестым чувством ощущая, как на другом ее конце рычат в разгоняющихся машинах, заводясь азартом погони, немецкие овчарки. Забегаю вглубь метров на сто и щедро рассыпаю вокруг первый пакет со смесью. Рывок еще метров на двести, и в дело пошел второй пакет. Все, бегу изо всех сил дальше к границе, слыша, как где-то, уже совсем недалеко, натужно ревет на подъеме движок.

Преодолеваю пологий склон, и мягкий мох сменяется жестким лишайником. На что и был расчет, не зря я эту местность выбрал. Оглядываюсь на ходу — следа практически не видно.

За спиной разлился лай — значит, все, встали на след. Ну вот и момент истины.

Огибаю полянку с замаскированной "зацепляйкой" и рассыпаю последний пакет. Пробежал еще тридцать метров и резко сменил направление. Теперь мне прямо на север. Продираюсь сквозь небольшой участок глухого ельника и карабкаюсь на поросшую редкими соснами высокую, метров пятнадцать, гранитную гряду, тянущуюся отсюда наискосок почти до самой границы. К этой беговой дорожке я и рвался. Да, дальше, чем напрямки, зато намного удобнее. Камень вылизан ледником, как тротуар на проспекте, главное — ногу не подвернуть в редких выбоинах.

Быстрее, быстрей, пошел последний километр... Банка тушенки опять начинает колотить по ребрам, перед глазами настырно мельтешат черные мошки, в мышцы ног затекает ватная усталость, начинаю спотыкаться. Воздух на вдохе скребет трахею, как наждак, на корне языка комом прилипла густая слюна, не отплюнуть. Лай сзади затихает, уходя вбок. Неужели удалось?

Перехожу на быстрый шаг. Надо чуть-чуть отдохнуть, хотя бы метров сто, и прислушаться к лесу. Метров через двадцать оборачиваюсь назад и вдруг вижу, как из-под распростертых над землей веток небольшой сосенки молча вылетает мохнатое пятно. Успеваю, как в замедленной съемке, рассмотреть прижатые уши и выражение свирепой ненависти на оскаленной собачьей морде — сморщенный кожаный нос, задранная верхняя губа обнажает десну и два ряда здоровенных клыков под ней. Толчок крупными лапами в грудь, и я с криком ужаса лечу с гребня вниз...

— А-а-а... — звенит в ушах.

Мягко падаю боком в какую-то ямку, больно ударяясь тыльной стороной ладони обо что-то твердое, перекатываюсь на спину и полубезумным взором смотрю на распахнувшуюся дверь, в проеме которой стоит встревоженная мама:

— Ты что орешь на всю квартиру?

— А-а-а?..

— Приснилось что? Аж с тахты свалился.

— А-а-а... ага... — Откидываю голову на ковер, шаря взглядом по потолку. Точно, резные багеты... Люстра... Я дома...

Кряхтя, переползаю с пола обратно на тахту и натягиваю на себя одеяло.

— Да, приснилось... — В полном ошеломлении смотрю на маму. — Экзамен по геометрии. Ужастик...

Вытираю ладонью испарину со лба, расслабляю ноющие после вчерашней тренировки ноги. Сердце бухает где-то в горле, кровь шумит в ушах. Да, вот это я накачал вчера запросов о режиме охраны границы. На всякий случай ощупываю простыню. Фу, слаба богу, сухая.

Мама понимающе улыбается:

— Девчонки снились? Не бойся ты их так, они не кусаются. Давай в душ, скоро завтрак.

— Угу... сейчас... пять минут, в себя приду...

Тупо пялюсь на закрывшуюся дверь, перед глазами мелькают то летящая в меня оскаленная морда овчарки, то качающаяся ветка сосны, обросшая у ствола седым лишайником, то строчки красных капель брусники по суровой зелени мха. Натуралистично, ага... Я нервно захихикал.

Нет, мы пойдем другой дорогой...

Прошлепал в ванную и, стоя под тугими струями, прокручиваю в уме свежую доставку. Итак, в ленинградском консульстве США сейчас под прикрытием работают семь оперативных сотрудников ЦРУ. Осталось найти способ относительно безопасной связи и выбрать визави. И я, подставив лицо под падающую воду, начал тонкую работу — формирование следующей партии запросов.

Тот же день, 11:20

Москва, район Ходынского поля

С утра Андропов поехал на объект К-200. "Стекляшка" на Ходынке, окруженная хрущобами и нелепыми, хаотично разбросанными хозяйственными постройками, походила на нарастивший несколько этажей универмаг, но въезд в штаб-квартиру ГРУ выдавал воинскую часть: открытые ворота со звездой, натянутая поперек цепь, побеленные бордюры и проходная со скучающим сержантом-дембелем.

— Здравствуйте, товарищ Ермолаев, — поздоровался Юрий Владимирович с встречающим его у входа в здание полковником, курирующим ГРУ. — Пойдемте сразу в наши пенаты... И Петриченко тоже пригласите.

— Иван Авраамович, Николай Петрович, как идет оперативная разработка Филатова? — как только военные контрразведчики собрались в кабинете, с ходу взял он быка за рога.

— Разрабатываем по "двухпутке", Юрий Владимирович. Мы — на рабочем месте, территориальные органы КГБ — по месту жительства, обмен информацией ведем ежедневно, накапливаем доказательную базу, — бодро начал доклад Петриченко. — Объект демонстрирует пунктуальность в работе с секретными документами, даже нарочитую боязнь несанкционированного доступа к ним. Активно выступает на партсобраниях, демонстрируя политическую зрелость. Политотдел даже порекомендовал выдвинуть его на секретаря партийной организации отдела. Вне работы ведет разгульный образ жизни: купил "Волгу", кутит с женщинами в ресторанах. Мы подсчитали — после приезда из Алжира он уже растратил более двадцати пяти тысяч рублей. Несколько раз продавал нумизматам золотые пятирублевые монеты царской чеканки, происхождение монет неизвестно. Дома в туалете в верхнем торце санитарного шкафа соорудил тайник, пока закладок не было. Также на квартире обнаружен транзисторный приемник марки "Националь Панасоник". Напомню, в конце января прошлого года нами выявлен новый канал односторонних радиопередач американского разведцентра на территории ФРГ. Лепесток устойчивого приема накрывает районы Тульской, Калужской и Курской областей, но технические характеристики данного приемника позволяют вытянуть прием передач и в Москве. Собственно, появление этого канала нас и насторожило — мы стали проводить оперативные проверки офицеров, вернувшихся незадолго до этого из-за границы.

— Так, а что-нибудь материальное нашли, прямо доказывающее его предательство?

— Ищем... — вздохнул Петриченко. — Вероятно, объект проводит тайниковые операции, зафиксированы немотивированные посещения некоторых районов, но проследить, где именно что снимает или закладывает, пока не удалось.

Андропов задумчиво побарабанил пальцами по столу и уточнил:

— Костомаровская набережная входит в число таких районов?

Контрразведчики быстро переглянулись.

— Да... — медленно протянул Ермолаев, — входит... Зафиксировано три посещения. Объект, судя по всему, знакомился с районом.

— Совпадает, — с неожиданным для офицеров ожесточением сказал Андропов. Снял очки, устало потер глаза и продолжил: — Вероятно, связником со стороны американцев выступает работник посольства Крокер. Учтите в работе.

Полковники синхронно кивнули, преданно поедая глазами начальство. Шеф повертел в руках карандаш, думая о чем-то своем, и подвел черту:

— Ладно, верю, что справитесь. По другим офицерам ГРУ за последнее время есть что-нибудь интересное по оперативным проверкам?

— За последнее время, — Ермолаев подчеркнул голосом слово "последнее", — нет.

Андропов вскинул брови:

— А не за последнее?

Лицо Ермолаева стало кислым:

— Есть серьезные, но косвенные подозрения по генералу Полякову. Просьба провести оперативную разработку пришла за подписью непосредственно Ивашутина. ГРУ считает, что у них непропорционально большая доля засыпавшейся агентуры была известна именно ему. Мы докладывали Георгию Карповичу, но он не дал добро на заведение дела оперативной разработки, сказал, — и тут Иван Авраамович неожиданно похоже изобразил голос Цинева, — "генерал ГРУ не может быть предателем". А в ходе оперативной проверки ничего накопать не удалось, очень осторожен.

Андропов брезгливо поджал губы, обдумывая ситуацию: "Подсобил же Ильич с замом... Верхогляд и позер... Только и может, что на меня стучать... Но сейчас это удачно сложилось. Если что, можно разменять мой промах по Калугину на его промах по Полякову..."

— Вот что, товарищи... Пишите по Полякову на Георгия Карповича еще один рапорт на заведение дела оперативной разработки, сразу с планом. И сошлитесь на то, что у меня есть определенная дополнительная информация по этому... мм... — председатель КГБ запнулся, подбирая слово, — по этому объекту.

Лица контрразведчиков чуть заметно дрогнули. Такое обезличенное упоминание генерала ГРУ не могло быть случайным, что, впрочем, тут же и подтвердилось.

— Включите в план ДОР изучение с помощью рентгена самодельной мебели и деталей интерьера у него дома, на даче и в квартире у матери на предмет тщательно замаскированных тайников, это раз, — начал перечислять Андропов. — Во-вторых, особо тщательно проверьте на предмет тайников следующие места: ручку спиннинга, конверты грампластинок, под обложкой несессера... Вопросы есть?

— Нет, — чуть помолчав, качнул головой Ермолаев. — Все ясно. Кристально.

— Хорошо. Докладывать мне при выявлении любой зацепки немедленно. — На последнем слове Андропов повелительно постучал карандашом по столу, потом отложил его вбок и сцепил руки под подбородком. — Кто такой майор Владимир Резун в швейцарской резидентуре?

Полковники еще раз коротко переглянулись, отвечать начал Петриченко:

— Да есть такой... Молодой щегол, ничем не отличился, только выехал. Пока ничего на него не было.

— Есть информация... из заслуживающего доверия источника, что МИ-6 успешно вербует его прямо сейчас. Учтите это. — Председатель КГБ подумал и добавил: — Проверьте, только крайне аккуратно, не спугните. Если подтвердится, будем его играть, у нас сейчас нет каналов для дезинформации англичан.

Андропов замер, обдумывая возникшую прямо сейчас идею. ГРУ отозвало последнего нелегала в пятьдесят девятом, но Запад до сих пор не может поверить своему счастью и землю роет в поисках советских военных разведчиков. Можно будет через этого предателя в Швейцарии подкинуть им доказательства наличия таких сетей... Да, идея перспективная, но это уже с Ивашутиным надо обсуждать.

Юрий Владимирович встал из-за стола и подошел к выходящему на северную сторону окну. Заложил руки за спину и задумчиво изучил открывающийся с шестого этажа пейзаж: поверх светло-салатовой зелени Ходынки чуть перекошенным крестом лежат две широкие взлетно-посадочные полосы. На ближней окраине поля вяло шевелящиеся под легкой моросью солдаты натягивают брезентовые палатки — готовят размещение для частей, участвующих в тренировках к параду.

"Да, жизнь идет своим чередом, скоро майские... А там и Подгорного свезем под гору. — Андропов усмехнулся про себя нехитрому каламбуру. — И на этом пока стоп. Резких перемен сейчас не надо, я еще не готов. Еще года два-три пусть Леня посидит. Хорошо, что удалось отговорить его от отставки. Он, правда, и сам не сильно рвался уходить, это жена его настропалила, мол, ты уже старый, ничего не можешь, иди отдыхать, а вместо себя Романова ставь. Ну старый — да, старый, но Романова-то зачем?"