Вернувшийся к рассвету. Книга первая

Мимо нас, шаркая тапками, брели идущие на перевязку, на процедуры, в туалет, из туалета. Пробегали белыми пятнами медсёстры, шествовали врачи и мелькали запыхавшиеся интерны с кучами бумажек в руках. На посту безнадёжно взывала к неведомому Маркову дежурная, настойчиво требуя получить у неё утреннию дозу порошков и таблеток. Со стены, хриплым динамиком, вещало радио о выдающихся достижениях колхоза имени кого-то, солнце светило и ветер шевелил пыльные листья тополей. Мимо нас проносились последние мгновения моей сегодняшней жизни, уступая первым секундам другой. Надя говорила и улыбалась, а я всё собирался с духом. Потом я сказал. Коротко, хлёстко. Словно дал пощечину. Сердце дрогнуло и мучительно заныло, словно вернулись все прожитые мной года, когда хрусталики слёз набухли на кончиках её ресничек, а губы задрожали от незаслуженной обиды.

Прости, солнышко, так надо.

Я отвернулся от Нади и слепо направился к дверям в палату. Но что-то помешало мне пройти. С трудом сфокусировав взгляд, я посмотрел сквозь застывшего истуканом в дверном проёме деда Бориса и ещё раз попытался пройти сквозь него. Не получилось.

-Ах, ты ж, гадёныш! Ты что же творишь выблядок! Убью, сучонка!

Дед Борис с шипением выпустил воздух из спёртых лёгких и ударил меня в лицо. Ударил сухим, костлявым, но всё ещё сильным, жестким кулаком, способным переломать мне нос и разбить губы, выбивая, сколько получиться, зубов. Но не сумел. На полпути его руку перехватила чужая ладонь. Обхватила запястье деда Бориса стальными пальцами, заставив старика морщиться от сильной боли. Незнакомый голос за моей спиной лязгнул металлом:

-Товарищ, вы понимаете, что бьете ребёнка?

-Ребёнка? Вот это ребёнок?! Ты где, рожа синепогонная, видишь тут ребёнка?! Тварь это фашистская, а не ребёнок!

Дед Борис плевался с каждым словом, исходя бессильной злостью. Я обернулся к голосу за спиной. Возле меня стоял коротко подстриженный русоволосый мужчина. Строгий серый, в мелкую полоску костюм. Галстук тоже серый, в тон. Белая рубашка. Не клетчатая, ни коричневая или синяя, а белая. Я опустил глаза вниз. Хм, а вот туфли визитёра подкачали. Бордовились странным красноватым цветом, выбиваясь из ансамбля.

-Здравствуй, Дима.

-Здравствуйте, Сергей Евгеньевич. Вы очень вовремя. Я собирался вам звонить.

Я протянул руку навстречу товарищу чекисту. Доли секунды поколебавшись, капитан протянул мне свою. Ну что ж, рука, по крайне мере чистая, как и завещал самый первый Чекист. Ногти обрезаны неумело, но тщательно подравнены пилкой. Заусеницы истреблены, на указательном пальце не проходящая вмятина от ручки. Обручального кольца нет.

-Знаете, было бы замечательно, Сергей Евгеньевич, если бы мы могли поговорить в другом месте. В спокойной обстановке, без посторонних и с обязательным наличием небольшого количества коньяка.

-Хорошо, Дима. Будет такое место. Кабинет главврача тебя устроит?

-Да, вполне. Только без главврача. И ещё.... — я обернулся к деду Борису, которого продолжал удерживать пришедший с капитаном медведеподобный мужчина — Отпустите, пожалуйста, старика. Он не виноват в неправильной оценке ситуации.

Часть вторая.

Глава первая.

10 мая 1980 года.

Ветер озорничал. Весенний, тёплый и юный, он врывался в комнату, трепал, словно щенок тюль, шторы, ворошил страницы справочника на столе, старался вырвать клетчатый листок письма из пальцев. Ворошил волосы, выгонял на улицу запах духов, густой аромат вина и нездоровую тяжесть сигаретного дыма. Не уследил я вчера за гостями. Пока провожал Маринку и ловил такси, кто-то закурил у окна в комнате, и всё провоняло болгарским табачищем. Виновника я искать не стал, просто пообещал вслух в следующий раз доставить нарушителю запрета кучу болезненных ощущений. Наверное, пообещал излишне жестко, потому что минут через пятнадцать все засобирались. Дела важные, утренние, вдруг возникли, утюги, включенные и забытые на блузко-рубашках, неожиданно образовались. В общем, народ проникся. Ну да наплевать. Быть душой компании я никогда не стремился, и удерживать никого не собирался. Скатертью дорога.

Я перевернул листок и ещё раз прочёл заключительные строки. Всё-таки в мире есть что-то сильнее нашей воли и желаний. Рок, судьба или предначертание на выбор. Прошло уже почти двас лишним года, а Надя по-прежнему мне пишет. Точнее, не мне, а на адрес где живёт мама и подросшие сестрёнки, а затем они пересылают её письма. Я не отвечаю, нет меня — ушел на фронт, но женскую интуицию не обманешь, и каждое новое письмо Надя начинает одними и теми же словами: 'Здравствуй, Дима. Я знаю, что ты читаешь мои письма и верю, что мы, когда-нибудь, увидимся с тобой', а заканчивает неизменной фразой — 'Целую, твоё солнышко'. В середине текста разные новости, милые глупости вроде родившихся котят. Как обычно, эти комки шерсти 'есть из миски не хотят'. Солнышко, умница и невероятно упрямая девчонка, уже почти девушка. Или не упрямая, а выбравшая раз и навсегда. Меня выбравшая. А на что способны хрупкие существа, именуемые женщинами, если поставят перед собой конкретную цель, известно всем. Стадо рычащих двигателями бульдозеров по сравнению с этими нежными созданиями лишь жалкая кучка муравьёв, пытающаяся стащить кусочек сахара у зазевавшихся туристов. А ведь это проблема. Она и приехать внезапно может, адрес мой мама знает и вряд ли скрыла от моей звёздочки. А на фоне неудержимо портящихся отношений с Евгеньичем, проблема довольно серьёзная. Не хочется подставить Надю и не хочется повторения разговора в коридоре больницы. Одного раза хватило вполне. Второго я не выдержу, точнее, мой мальчик наплюёт на всё и Наденька может оказаться со мной в тот момент, когда всё начнется, чтобы закончиться.

С громким хлопком захлопнул справочник, сбил его в одну пачку с тетрадями и распечатками с ЭРЫ и сунул стопку макулатуры на полку. Разболтался, пусть и мысленно. Нервы. Выглянул в окно. Весна, солнце, трава зеленеет, у девчонок юбки с каждым днём укорачиваются, столичный асфальт после смывки следов празднования Дня Победы чёрной шкурой лоснится, красота, блин, сплошная! И чего только товарищу бывшему капитану, а нынче майору, не хватает для полного счастья?

Прошел во вторую комнату дядиной квартиры в угол к макиваре сделанной в мастерской моего института. Отличное качество, отличный материал, отличная цена — ровно полтинник рублей, но денег не жаль, сделано всё на пять с плюсом. Можно увеличить или уменьшить высоту и наклон, а сама синяя рожа манекена до жути лицо Евгеньевича напоминает, даже бить приятно. Объяснять только Федоровичу долго пришлось, что именно я хочу и понести незапланированные траты в размере четырех рублей двенадцати копеек. Одна 'беленькая' за понятливость. Так что за пределы своей повышенной стипендии я вышел, а с деньгами всё хуже и хуже, без меня нелегальный бизнес хиреет и суммы дивидендов от Длинного всё меньше становятся. Особенно жалко было четырёх рублей — можно было бы десять раз в зоопарк сходить и мороженного поесть. Так, два простых удара для разминки, три с фиксацией кисти под углом, на пробив. Повтор и ещё раз пройдёмся с одновременным уходом в сторону от ответной атаки. Становится жарко. Футболка новая, не разношенная, с толстопузым олимпийским мишкой снималась с разогретого тела с трудом. В районе грудной клетки она задержалась, сбиваясь в матерчатую 'колбасу' и нарвалась на раздражённый рывок. Громко треснули нити ткани, предательски покидая боковой шов. Бля, а на этикетке знак качества стоит! Опять вещь из разряда 'ну так получилось' досталась! Чёрт, придется моему внезапно появившемуся дяде — нефтянику, раскошеливаться на внеочередной почтовый перевод, свои деньги тратить мне жалко, а эта тряпка на балансе. Но вернёмся к нашему проблемному барану, сиречь майору Смирнову.

Подшаг, корпус влево, вопрос — что, господину Смирнову не хватает для полного счастья? Удар, отход ответ — хрен его знает. Человеческая глупость и жадность понятия не измеряемые ничем. В столицу, в свой отдел, вернулся, майора получил, денег жопа есть подавится, но никак бывший куратор комсомольского отряда 'Смерть спекулянтам' не успокоится! Странные разговоры за моей спиной, повторная перлюстрация корреспонденции помимо обязательной, 'хвоста' пару месяцев назад мне привесил. Роет что-то наш доблестный чекист, с энтузиазмом роет, в призрачной надежде нарыть. И ведь по второму разу наш экс-капитан на грабли пытается наступить! Один раз ведь уже доинтриговался, дорыл ямы коллегам, до ссылки доигрался в будущий мегацентр Нового Урала, в столицу Пермского края. Видать мало получил негативных впечатлений для выработки определенного рефлекса как у дворняг Павлова. Сейчас вот копает под меня, рискуя повторно нарваться уже на более серьёзные неприятности. А в этот раз — я пробил серию в голову манекену, на отходе имитируя пару стопингов в ответ на удары воображаемого противника — папочка — генерал сыночка — дурачка уже не спасёт. Никак. Я на лабораторном столе у людей гораздо более весомых расположен, я в коллекции у таких товарищей, что если они хотя бы почувствуют нездоровый интерес к их 'редкой бабочке', то папе-генералу пенсия и дачка подальше на север будут сразу обеспеченны, а товарища майора просто закопают. Я бы закопал. В основном по причине того, что минус ещё один свидетель моего позорного просчёта и горящих от осознания собственной глупости ушей. С подчинённым и по совместительству телохранителем майора Смирнова, лейтенантом-гиревиком мы уже расстались — 'за речкой', в 4-ом афганском артиллерийском полку были очень нужны военные инструкторы, а то, что в январе этот полк поднимет мятеж, я не виноват. Знал об этом просто, вспомнил. Теперь неплохо было бы распрощаться и с майором. Навсегда!

На остатках дыхания я добил серию и уже не ударил, а толкнул ногой в туловище манекена. Хреново получилось, как по калитке пнул. Ну и достаточно, с таким настроением и мыслями не тренироваться, а под одеялом сидеть и скрипеть зубами от стыда и досады. Я с силой зажмурился, вспомнив свою щенячью самоуверенность и непробиваемую убежденность в своей способности просчитывать людей. Просчитал, блин, разложил алгеброй души гармонию. Одного не учёл — того, что душонка у нашего товарища офицера меленькая оказалась, никакая, а вся его стальная оболочка мудрого и несгибаемого чекиста, лишь шкурка приросшая, впоследствии и само нутро капитана полностью заменившая. Учили Евгеньича хорошо. Через, боль, через не хочу и выучили на славу. Умели раньше учить на совесть и за неё, а не за фантики с циферками, а я лоханулся, приняв зубрилку за отличника. Короче, я готовился к дуэли с дворянином, а нарвался на мужика с 'дубиной народной войны' в немытой ладони. Провальный получился у меня тогда разговор. Я пытался позиционировать себя как незаменимый и многообещающий источник инсайдерской информации, подать себя этаким мега аналитиком эконмических и политических процессов, просто жизненно необходимого такой организации как КГБ СССР, а товарищу капитану был нужен всего лишь стукачок в криминальной среде. Срать он хотел на большую политику и роль Советского Союза на мировой арене, он в Москву вернуться хотел, к папочке под крыло, в самое высокое здание страны на Лубянке. Тьфу! Я строил многозначащие словесные конструкции, громоздил неотразимых аргументов горы, рассовывал по карманам вытащенные из памяти важные события и их причины, а чекист лишь хотел от меня листочек в клеточку с информацией кто, где, что украл и сколько у кого денег. И особенно, где сами деньги спрятаны. А векторы мировой политики.... Не знаю, не брали.

Ладно, спасибо себе самому, выкрутился тогда. На ходу перекроил схему разговора, засунул свое знание подальше и стал играть роль дьявольски хитрого и трусливо-осторожного шанса для него вырваться из провинции. Намёками предложил всё и всех и ещё чуть сверху за покровительство. Чуть сверху было повышение в звании, а всё — возврат в Москву и много денег. Действительно, зачем искать в присутствии надсадно дышащих понятых пыльные тайники с жалкими пятью — десятью тысячами рублей, а потом химичить с отчетностью из-за пары стен, если прикрываясь бронёй из 'ксивы' можно было 'опустить' цеховика на десятки тысяч? Не прогадал, расчёт оказался верен, капитан согласился рискнуть, жадно дыша и в нетерпении мысленно потирая совершенно нечистые руки, а я облился холодным потом раз пять за время разговора. А если бы не угадал или не так предложил и сфальшивил в тоне или мимикой? Всё бы плохо закончилось. Большого ума у Сергея Евгеньевича не было, но хитрость и осторожность имелись и с успехом восполняли недостачу. Позор мне и ещё раз позор позорный! Принять глупца за гения тайной войны лишь потому, что он использовал как руководство к своим действиям статью из брошюры о схемах вербовки простительно лишь моему мальчику, честному и наивному, а не мне, гаду циничному. Но принял и всю схему своей легализации на этом фундаменте построил. Фундамент поплыл, стены рухнули, но меня не завалило.

Начальником у нашего славного капитана оказался человек с чутьём и в противоположность подчинённому по-житейски умный. С чутьём с большой буквы. Не очень проницательный, просто человек с развитой интуицией, хорошо умеющий прогнозировать. А прогноз был неутешителен — хрен с дождем и камнепадом ожидался. Потому как имеем в штате гребанного генеральского сыночка-подчинённого с мутными инициативами и имеем им вербанутого пацана с необъяснимыми данными об истинных раскладах в мире уголовников и спекулянтов. Хаты, мазы, кражи, схемы и базы сливаются, на фигурантов 'висяков' данные даются. Информация аккуратно передается 'младшим братьям', кривая раскрываемости ползёт вверх, благодарности валятся как снежный ком, пара звёзд вот-вот готова сорваться с небосклона на погоны, но..... Но вот только на чьи погоны? А интуиция шепотом подсказывает, что снег имеет свойство из кома превращаться в лавину, а твой подчинённый становится всё более мутным и наглым. Да и его странный агент-пацан прямо в лицо заявляет, что все достижения нужно не скрывать, а отправлять как можно скорее из глубинки на выставку ВДНХ от греха подальше вместе с ним. Пригодится, мол, он там, в столице, обязательно, что подполковнику непременно зачтётся и плюс неудобного капитана за собой утащит. Этакий бонус в виде спокойствия — до пенсии год всего остался подполковнику. Короче — все 'В Москву, в Москву!' и как можно скорее.

На личных, Грязнова, пяти сотках рожа подростковая об этом заявила — как узнал только, свои не все знали, где у подполковника дача. Высказал, небрежно складывая наколотые дрова в поленницу и начал анализировать причины не эффективного действия советского ограниченного контингента в одной жаркой стране, а глаза пыльные, усталые, словно знает, что правду говорит, но сам себе не верит. Нехорошо как-то это всё выглядит, не по нашему. В общем, упаси бог от таких подчиненных и их подопечных. Так что телефонный звонок из глубинки в одном из столичных кабинетов раздался буквально на следующий день и благодаря этому звонку всё и получилось.

Я нахожусь сейчас в Москве и студент первого курса Первого Московского Государственного Медицинского Университета имени И.М. Сеченова, все слова с большой буквы. Смирнов тоже в Москве. Светится от счастья, гордо сверкая одинокой майорской звездой и изредка меня курирует. Правда, месяца уже три, куратор он лишь номинальный. Отодвигают его в сторону потихоньку от продуктивной темы более энергичные и зубастые коллеги. Наверное, это его и бесит, толкая на непродуманные поступки. Даже как-то об таинственном исчезновении комсомольца Владимира Пугина напомнил. Мысль товарища майора была чиста и прозрачна — либо я работаю с ним и ни с кем более, либо он вытаскивает данный скелет из моего шкафа. Шантажист хренов. Ничего у него не выйдет, нет тела — нет дела, но нервы, гад, он мне мотает. И вообще, я, бля, не меч-кладенец, что бы и в руках Иванушки-дурачка безотказно рубить супостатов, я юноша с тонкой душевной организацией. Мне нервные срывы вместе со стрессами категорически противопоказаны, аналитические результаты смазанными выходят. А данные с бомбейской и нью-йорской торговых бирж в голове путаются и экономические прогнозы неточными получаются. Бомбейская биржа вообще в новое здание в этом году переехала, а я совсем из вида упустил, что там у них проблема была с кондиционерами и торги заканчивались на тридцать минут раньше. Прокол небольшой вышел, тысяч на двести где-то валютных рублей. Вот я и воспользовался моментом для выражения недовольство по поводу майора в качестве моего постоянного опекуна.