Слушаю и повинуюсь

"Смотрите на меня. Желайте меня. Ибо я есть желание. Невозможно меня не хотеть", — говорило её тело, её лицо, глаза, поза.

Вот она подалась вперёд, зазывно протянула руку — так, словно хотела вытащить поражённого её красотой бедуина к себе в танец...

Бухнули табла, срывая ритм, и на "сцену" пробился светловолосый юноша — тоже в простенькой абае. Недолго думая, не обращая внимания на тигрицей зашипевшую девушку, накинул на неё хиджаб и, когда несколько человек, недовольно ворча, встали, пытаясь загородить ему дорогу, выдохнул:

— Это моя жена!

Зрители тут же расступились и только смотрели, как юноша уносит завёрнутую в покрывало, вырывающуюся красавицу.

— Снисходит же на кого-то милость Аллат, — вздохнул начальник городской стражи, поводя затёкшим плечом.

— Или Вадда, — откликнулся, переводя дыхание, сидящий рядом бедуин.

"Или шайтана", — подумал хозяин чайханы, уже успевший вкусить все "прелести" брака.

* * *

— Что ты творишь?!

— А ты? — срывая покрывало, проскрипела темноволосая красавица. — Кто дал тебе право заявлять, что я твоя?! Кто дал тебе право мне приказывать?! Я свободна!

— Свободна, свободна, — сквозь зубы выдохнул Амин. — Пойдём на корабль.

Красавица зашипела и, глянув на юношу, подалась назад, в тень. Спустя мгновение Амин понял, почему — из другой тени к нему по-кошачьи крались ещё три. А двое замерли позади, ожидая.

Рука юноши метнулась к поясу, но даже вытащить джамбию он не успел.

Свистнула плеть, и тонкие кожаные ленты сдавили горло, скрутили руки. Амина прижали к стене. Один за нападающих — с закрытым тёмной тканью лицом — обнажил тонкий изогнутый меч.

Из сумрака глянули чарующе прекрасные глаза. Темноволосая красавица наблюдала, как Амин, хрипя, вырывается — но держали его крепко.

Не спеша, наёмник с мечом приблизился. Отвёл руку, замахиваясь.

Прокусывая губы, понимая, что всё — конец, юноша дёрнулся, снова встречаясь с красавицей взглядом. Та наблюдала с маской спокойствия на застывшем лице

Амин видел, как блеснул острый кончик меча, отражая лунный свет. А потом — ярче, весь засветился, как волшебный.

"Тень", вскрикнув, выронила меч, и тут же раздался неприятный скрипучий голос:

— Оставьте его в покое.

Двое, что ждали позади Амина, выдвинулись вперёд, обнажая мечи.

— Оставьте, — повторила красавица, расправляя руки, точно крылья.

И те засветились сгустками пламени.

— Прочь!

Амин опомнился уже на бегу по дороге, кажется, в порт. Тонкая изящная рука крепко держала его, и у Амина отлегло от сердца.

Девушка остановилась вместе с ним. Обернулась.

И проскрипела:

— Я ненавижу тебя.

— Почему? — выдохнул Амин, оглядываясь. Но позади было тихо, и вроде бы ничто не горело.

Красавица покачала головой и вскинула на Амина блестящие глаза.

— Я не понимаю... Почему я просто не могу тебя убить? Что в тебе такого, человек, что такого, что мне больно знать, что тебя не будет на свете?

Амин удивлённо смотрел на неё.

— Валид...

— Ты такой же, как все — глупый, слабый, ничтожный. Да, ты добрее некоторых. Да, может быть, умнее. Да, покладистый. Но почему, почему..?! — голос оборвался, и она прижалась к груди опешившего Амина, глотая слёзы. — Я ненавижу тебя, ненавижу за то, что ты привязываешь меня к себе, ты, ничтожный человечишка! Ненавижу за то, что заставляешь меня чувствовать, за то, что возвращаешь сердце. Это больно, о, Создатель, мне так больно! — и, вскинув голову, закричала — нечеловечески, негромко, но пронзительно. Отчаянно и горько, как пойманная в клетку птица. — Я не хочу...

Амин осторожно опустил руку и погладил её по вздрагивающей спине.

Он ничего не понимал.

Красавица вздрогнула — Амин отшатнулся от сгустка пламени, закрыл руками лицо — а огненная птица, превратившись в мальчика, топнула ножкой.

— Но ты меня не привяжешь. Всё. Довольно. Это было забавно — но игра затянулась, — мальчишка глянул на юношу, осторожно отнявшего руки от лица. — Я и так зашла слишком далеко. Прощай, Амин.

— Валид!

Мальчик увернулся, наклонился, разведя руками, точно крыльями, и зашипел:

— Прочь пошёл! Ну! Прочь!

Амин отступил, видя, как по лицу мальчика пробегают искры — словно далёкие всполохи пламени.

— Валид, прости меня, если я что-то...

— Прочь! — от скрипучего нечеловеческого голоса заложило уши. Амин скорчился на каменных плитах набережной. В ушах звенело — и, когда он рискнул подняться, Валида рядом уже не было.

* * *

Наджахад, шейх Йялы, не знал печали. И не потому, что город его был богат — и внушительная часть этого богатства непересыхающей рекой текла во дворец шейха. И даже не потому, что Наджахаду везло — слуги его боялись, а семью выкосил северный мор, и забрать у него власть никто бы не осмелился. Даже боги улыбались Наджахаду — за время его правления город не тронула ни одна засуха, и пустыня отступила, а плодородная земля оазиса дарила богатые урожаи фиников, кишмиша и фиг, — Наджахад всё это воспринимал как должное. Лишь одного боялся шейх — скуки. Костлявой тенью всегда она прячется за плечом удачливых правителей. Но Наджахад знал, как с нею бороться.

Наджахад, шейх Йялы, любил шутить. А раз был он шейхом, то и участвовали в его забавах все придворные — от последнего кухонного раба до визиря. Все хвалили находчивость шейха и смеялись вместе с ним.

Не знал печали Наджахад. Ночами, под видом обычного горожанина выходил за дворцовые ворота с двумя верными рабами — и, гуляя по заснувшему городу, придумывал всё новые и новые забавы.

В эту ночь долго думать Наджахаду не пришлось.

От мальчика несло перегаром, лохмотья когда-то богатой абаи красноречиво говорили о внезапно обрушившейся бедности. Очевидно, мальчишка был сыном какого-нибудь неудачливого торговца. Или даже царедворца. Ничего необычного — таких попрошаек в любом городе полно. Милость Манат, увы, переменчива.

Что действительно удивило Наджахада — взгляд, которым окинул его мальчик. Яростный, даже злой — из-под полуопущенных ресниц.

— А-а-а, шейх... Что, дома не сидится? — заплетающимся языком пролепетал мальчик, юзом проходясь мимо подобравшихся слуг Наджахада и останавливаясь перед покрытой трещинами стеной ближайшего дома.

— Ты меня знаешь? — весело откликнулся Наджахад.

Мальчик обернулся и ухмыльнулся.

— Да... Чего желаешь, о лунолисый... липый... литий... ли...

Наджахад со смехом перебил его бессвязное бормотание.

— А чего желаешь ты, о мой догадливый друг?

Мальчишка засмеялся ему в тон, а шейх продолжал:

— Богатства? Хочешь? Титул? Власть?

— Ну кто ж... не... хочет, — глаза мальчика закатились, и он бухнулся лицом прямо в зловонную лужу. Впрочем, чистым и ароматным он и раньше не был.

Наджахад подошёл, осторожно перевернул его носком загнутой, расшитой бисером туфли. Мальчик с трудом приоткрыл глаза.

— Будьте вы все... прокляты...

"Забавный", — подумал Наджахад. "Вот бы мне его во дворец — шутом".

Тогда-то и родилась последняя шутка удачливого шейха, стоившая ему рассудка, его визирю пары седых волос, а Манат — пары минут искреннего смеха.

Но Наджахад ничего об этом не знал — он повернулся к слугам и коротко приказал поднять мальчишку и нести во дворец.

А на другом конце города светловатый юноша, плюнув на опасность, разыскивал своего друга по всем портовым чайханам. Но кто ж поймает птицу-удачу, когда она не хочет быть пойманной?

* * *

Валид проснулся от странного ощущения — будто он проваливается во что-то мягкое. Сначала это вовсе не было неприятно, но потом, когда Валид окончательно проснулся, испугало. Один раз он так уже падал — с неба, теряя чудесные лазоревые перья. Это было страшно — и сейчас Валид забарахтался, взбил руками перину, на которой лежал, расшвырял подушки.

— О великий, сиятельный шехзаде, — раздался голос сбоку, и Валид, остолбенев, уставился на виднеющуюся за занавесками балдахина фигуру. — Вы уже проснулись?

Валид откинулся на оставшиеся подушки и тяжело вздохнул. В голове царил туман — человеческие наркотики и яды на Валида не действовали, зато капли спиртного хватало, чтобы захмелеть. Поэтому всё, что было вчера, мальчишка помнил смутно. Очень смутно — ещё и голова раскалывалась.

— О луноликий шехзаде, вы позволите своему рабу принести вам чашу для омовений?..

— Амин, ну всё, хватит, — поморщился Валид, перекатываясь на бок. — Я вижу, что ты тоже умеешь шутить. Но серьёзно...

— Шехзаде?

— Сам такой.

— Но... ясноликий шехзаде, как же так? Вы снова не узнаёте меня, вашего верного раба?

Валид, морщась от головной боли, потянулся, распахнул занавески и, изогнув бровь, уставился на сгорбившегося старика в расшитой золотом и жемчугом мантии придворного. Старик был йяльским визирем — и Валиду стало интересно, как Амин сумел уговорить его на эту глупую шутку. И зачем?

С образом Амина, которого Валид знал, это совершенно не совпадало.

— Шехзаде?

— Да узнал я тебя, узнал... — Валид заметил на столике у окна блюдце с рахат-лукумом. Кивнул "подай, мол". И, когда получил, продолжил: — Ты визирь Йялы, шейха ненавидишь, сына своего на его место прочишь. Сын против, и ты уже отчаялся... Что?

Визирь бухнулся перед ним ниц.

— О, великий шехзаде, за что вы так со мной?! Я почитаю вашего уважаемого отца, как самого Вадда...

— Угу, прямо как Вадда! — отправляя в рот ещё один кусочек белого лакомства, пробубнил Валид. — Постой-ка... Какой отец?

— Ваш великий, осенённый милостью Манат отец, наш любимый шейх...

Валид подавился лукумом. Уставился на всё ещё распластавшегося перед кроватью визиря. Перевёл взгляд влево, на резную ширму с танцующими по золотому фону журавлями. И захохотал.

— Шехзаде! — засуетился визирь, весьма резво для своего возраста вставая. — Лекаря! Лекаря несчастному шех...

— Заткнись, старый пень! — резко оборвав смех, произнёс Валид. — Тоже мне, выдумал — лекаря. Будешь тут мне орать — папке нажалуюсь, понял? А теперь пшёл вон отсюда и прикажи, чтоб мне подали всё сладкое, что есть во дворце, а также десять самых красивых девственниц из Сераля.

— Но наложницы... Вы ещё юны, шехзаде...

-Тебе папа что сказал — слушаться меня, — ухмыльнулся ему в лицо мальчишка. — Вот и слушайся. Пшёл отсюда!

Визирь подскочил к двери — в стену рядом с ним врезалось деревянное блюдо от лукума. Упало на пол, испачкав туфли визиря липкими белыми крошками.

— И без сладкого не возвращайся!

Визирю пришлось слушаться. Тем более что маленький паршивец повторил приказ шейха буквально слово в слово. Ах, как визирь действительно мечтал, чтобы этот умалишённый Наджахад когда-нибудь доигрался, и на трон сел его внучатый племянник, сын визиря. Но Манат любила нынешнего шейха, будь она неладна, эта капризная старуха!

А Валид, хихикая, соскочил с кровати и босиком прошлёпал к ширме.

— Ну что, папочка. Здравствуй!

* * *

Амин сидел на полу у круглого окна каюты. Нетронутые, ждали Валида фрукты и сладости в громадной чаше на столе. Поняв, что мальчишка не вернётся, Амин махнул рукой, предложив их Насиму, но тот испуганно отказался.

Амин смотрел на сверкающие под солнцем волны, и даже осторожное "Сайед, прощения просим, но гавань до сих пор закрыта" капитана не вырвало его из задумчивости. Впрочем, это уже стало привычным — кораблям по приказу шейха не давали отплыть уже неделю. Моряки ругались, порт гудел, торговля встала — а шейхский дворец гремел музыкой непрекращающегося празднества. Что-то во всём этом было неправильно, но в мыслях Амина занимало хорошо если не последнее место.

Впрочем, проскользнувшему в каюту, закутанному в хаик старику удалось обратить на себя внимание юноши.

— Сайед... Я могу чем-то помочь?

Старик упал перед Амином на колени и по очереди поцеловал руки опешившего юноши.

Амин бросился его поднимать.

— Сайед... Ну что же вы!

— Ибни, — улыбка старика была жалкая и словно приклеенная, а из глаз текли слёзы. — Смилуйся... Останови это...

— Что остановить? — Амин всё-таки усадил странного старика на кровать. Торопливо предложил воды. Благодарно кивнув и сделав глоток, старик уставился на сладости. И застонал.

— Прекрати это. Боги разгневались на нас, когда послали шейху это... это...

Амин встал перед стариком на колени, пока понятливый Насим уносил сладости.

— Что случилось, сайед?

— Скажи, ибни, — старик устало вздохнул. — Ты знаешь мальчика... Мальчика по имени Валид?

Амин отпрянул.

— Если ты можешь... Останови его! — простонал старик, бывший на самом деле визирем Йялы. — Иначе он всех нас отправит к Вадду.

Амин с каменным лицом выслушал историю последней шутки шейха. Но на последних словах — про пожранные сладости и девственниц — не выдержал. Визирь смотрел на трясущегося от смеха юношу и думал, что маленького шайтана, вселившегося в мальчишку "шехзаде" уже никто не остановит. Не этот же "батыр"!

* * *

Насим догнал хозяина уже у кормы. Амин удивлённо обернулся, когда худенькая ручка вцепилась в полу его абаи.

— Она не вернётся, хозяин, — прошелестел Насим. И ещё тише добавил: — Вам лучше уйти из этого города.

— Ну что ты, Насим, — улыбнулся юноша, мягко высвобождаясь. — О чём ты? Возвращайся в каюту. Отдохни.

Насим больше ничего не сказал — как может раб перечить приказам хозяина? Но оглянулся один раз, проводил устраивающегося в лодке Амина странным взглядом.

Как и любой из его рода, Насим отлично знал и про птицу-хумай, и умел видеть её в любых обличьях. И, пусть не доступна она была сейчас, Насим знал так же, как влечёт Амани к неудачникам — и как быстро она от них отворачивается, когда людишки ей надоедают. Не было ещё такого, чтобы хумай была рядом с одним и тем же человеком более года.

И хорошо, если отвергнутый ею Амин вернётся на корабль живой и невредимый... Но что мог раб Насим сделать, чтобы помочь? Да и какой раб станет всерьёз, без приказа помогать хозяину?

* * *

Крокодилы лениво смотрели на Валида — равнодушно даже, изучающе. Валид тоже на них смотрел — весело, предвкушающе. Похоже, юному "сыну" шейха передалась шаловливость "отца". Сам шейх в яркой абае и с раскрашенным лицом сидел у кресла "шехзаде" и таращился на крокодилов, безумно улыбаясь. Валид и сам не знал, что у человека в голове так неправильно повернулось — но люди всегда такие хрупкие!.. Он и играть-то ещё как следует с новоявленным "отцом" не начинал...

Свита шехзаде жалась к стенам — подальше от крокодилов. Те посматривали и на людей. Улыбались. Обманчиво неповоротливые твари когда нужно ползали очень быстро — и челюсти у них... Это сейчас любимые бестии шайтана дожёвывали ягнёнка. Но их голод это явно не утолило.

Валид отправил в рот очередной персик, метко плюнул косточкой в начальника дворцовой стражи и повелительно взмахнул рукой. Дрожащие чернокожие рабы с громадными золотыми блюдами, сгрудившись и с ужасом поглядывая на крокодилов, рассыпали по полу горячие угли. Крокодилы немедленно расползлись — и немедленно же прыснули от них, как вспугнутые ящерицы, придворные.