— Я, — только и нашелся, что ответить я.
— Кто это "я"? Что за странные варианты ты задаешь?
— А сам-то ты кто? — мне показалось, что не повредит слегка обнаглеть. В конце концов, это был мой сон! Не все же мне быть невинной жертвой.
— Я? — мой невидимый собеседник погрузился в молчание. — Я… — дальше последовало что-то такое, что я вроде бы понял, но сразу забыл. — А вот ты кто?
— А где ты есть-то? — по-прежнему уклоняясь от ответа (сказывались годы битардства), спросил я. — Выходи, поболтаем. Не люблю говорить с пустотой.
— "Говорить"? "Поболтаем"? Что это такое?
— Но ведь ты же говоришь со мной. Что тут сложного?
— Опять асимптота. Ты задал непонятные варианты. Я срезонировал в том же разряде. Что ты пытаешься построить?
— Я ничего и нигде не строю. Я просто крикнул, а теперь с тобой разговариваю.
— Кажется, мы стоим по разные стороны осей. Значит, ты называешь это "разговаривать". А что значит "болтать"?
— То же самое.
— А "крикнуть"?
— Блин. Слушай, где ты есть? Я предпочитаю видеть собеседника. Выходи, объясню.
— "Видеть"?
— О, Господи! Резонировать! Воспринимать!
— Но ты же… говоришь со мной?
— Ять!.. По-другому резонировать! Глазами!..
— Что такое "глаза"?
— …!!!
Он либо злостно троллил меня, либо был редкостным идиотом. В первом случае следовало кончать концерт и просыпаться, во втором можно было и поболтать. Хотя опыта общения с имбецилами у меня, как оказалось, не было никакого — те, с которыми я встречался на бордах, все-таки имели хоть слабое представление о мире.
Немного успокоившись, я попытался продолжить разговор:
— Где ты?
— Я здесь.
— Где это "здесь"?
— Ты снова асимптотишь. Здесь — это здесь. В этом месте.
— Кто ты такой? — вновь услышав начало незапоминающейся тирады, я быстро прервал его: — Нет, не так. Что ты такое?
— Функция.
— Функция чего?
— Мы вновь разделены осями. Я — функция. Математическая закономерность изменения вариант. Ты дисгармонируешь варианты. Зачем?
Чем дальше, тем любопытственнее. Давненько мне не снились такие сны.
— То есть ты — здесь? Везде вокруг меня?
— Что такое "везде"?
— Забей. В смысле, не резонируй! Неважно. А что за закономерность ты выражаешь?
— Я… говорю тебе уже в третий раз. Я… — он снова произнес свое имя, и я наконец уловил знакомые слова вроде "лимит", "ряд" и "факториал".
— Ни черта не понятно. Ну да ладно. Слушай, ты можешь подставить мне график или какую-нибудь ось? Для более четкого резонанса мне надо находиться рядом с ними.
— График? — мне показалось, что функция презрительно фыркнула. — У меня нет графика. Я занимаю собой всю систему координат. Кроме двух областей. В одной из них находишься ты, создавая асимптоту. Этот участок стал недоступен для меня. Неприятно.
— А во второй? — поспешно спросил я, чтобы он не успел додуматься до простейшего способа со мной разобраться.
— Что находится во второй, я, чисто резонируя, и сам не знаю. Я могу доставить эту область к тебе, может, с ней тебе взаимодействовать будет проще. Заодно и меня просветишь.
— Валяй. То есть функционируй.
Золотой свет передо мной разошелся… нет, его как будто выдавил в стороны внезапно выросший из точки высокий тощий силуэт — и я увидел дикого вида существо, больше всего напоминавшее покрытого сероватой шерстью человека с кошачьей головой. Облачен был новоприбывший в костюм бедуина — широкие синие шаровары с кумачовым поясом и широкополый халат на голое тело. Над левым глазом залихватски нависала слегка сплюснутая алая чалма.
А ноги были затянуты в узорчатые сапожки с загнутыми носами.
То ли ракшас из индийских сказок, то ли Кот в Сапогах, уехавший в Эмираты гастарбайтером.
Не удержавшись, я заржал. Кот склонил голову набок и с интересом уставился на меня. Потом он открыл рот, но голос по-прежнему шел откуда-то сверху:
— А эти варианты что значат?
— Да ничего, — я совладал с собой. — Просто небольшая дисгармония в резонансе. Значит, ты выглядишь именно так?
— Я не знаю, что такое "выглядеть". Но ты некорректен в любом случае.
— Но ты говоришь со мной через это.
— В том участке, с которым ты пытаешься резонировать, меня нет. Это поверхность разрыва, совокупность линий разрыва, на которых я не определен. Я даже не знаю, что находится внутри нее.
— Тогда почему это существо ведет себя так, словно оно — это ты?
— Ты опять не вписывашься в уравнение. Я не понимаю смысла твоих переменных. Что такое "вести себя"? Хотя…
Кот чисто человеческим жестом почесал в затылке.
— Хотя понимаю. Ты, похоже, привык к статическим функциям. А я — динамическая. Я могу функционировать акцептивно.
— Можешь чего?
— Многое. Например, разговаривать с тобой. Статические функции не умеют резонировать и принимать новые варианты. Я — могу.
— А при чем тут…
— Дай мне построить. Когда я осуществляю динамику, поле моей определенности изменяется, и поверхность разрыва меняет кривизну. С этой сменой ты и взаимодействуешь. Но тебе, кажется, удобнее считать, что изменение идет не изнутри, а снаружи.
— Да, что-то в этом роде. Ты не возражаешь, если я буду обращаться к этой самой "поверхности"? Да, и можно звать тебя Келли? — из меня поперло что-то омское.
— Если тебе так удобнее, не дисгармонирую. Келли… Хм. Напоминает имя моего восприемника. Хотя у него посреди детерминанта стояло что-то твердое, как ось в параболе… Кстати, а что находится внутри ее? На что это похоже?
— На кота.
— Что такое "кот"?
— Живо… Существо такое, — попытался отмазаться от зуболомных пояснений я. Не вышло.
— Построй.
— Из чего?
— Вариантами. Или тебе нужна материя? Но у меня ничего нет, кроме тебя. Ты не согласишься принять его форму?
— Не соглашусь. Не сегодня. Мне нельзя, — зачастил я, мгновенно взопрев. — И вообще, засиделся я что-то. Просыпаться пора и все такое… Дома плюшки стынут, чай стоит, собака не кормлена, слоупоки не пуганы…
— Ты покидаешь меня? Это тоже неплохо. Асимптоты не нужны, — произнес Келли с интонацией истинного битарда. — Но я категорически против того, чтобы ты опять задавал неопределенность. Ту поверхность мне едва удалось вернуть в свое поле. Не повторяй этого больше.
— Это был не я. Да я и не умею так делать. Как отсюда выбраться?
— "Выбраться"?
Ох. Ничего себе начинается неделька. Я попытался проснуться, но это редко кому удается и в более спокойной обстановке.
— Почему ты еще здесь? — кот капризно упер руки в боки.
— Как покинуть это место?
— Меня?
— Да, тебя. Не меня же. Есть тут двери, окна, кроличьи норы, десантные люки?
— Не резонирую.
— Тут есть вообще что-нибудь, кроме тебя?!
— Только ты да моя поверхность разрыва. Но мне непонятно наличие периода у твоих вариант. Ты как будто сам не слишком хорошо представляешь, что хочешь построить. Что такое…
— Да погоди ты! — как всегда в экстремальной ситуации, голова заработала очень четко. — Твоя поверхность — в ней есть только кот или еще что-то?
Порождение кхаджурахского Шарля Перро непонимающе нахмурилось, отчего чалма окончательно съехала на глаз.
— С тобой невозможно резонировать, ты постоянно строишь асимптоты, существо. Или убегаешь на другую сторону оси. Я не знаю, что находится вне меня. Ты говоришь, там кот, но что это такое, не объясняешь. Может быть, там два кота. Может, поток из факториалов. А может, просто производная от нуля. Я ни разу туда не заглядывал. Да и не мог.
— Тихо, Чапай думает! — я уже расходился, как холодный самовар. — Если она вне тебя, значит, тебе индиффирентно, что со мной там случится?
— Абсолютно.
По крайней мере, он был честен.
— Тогда поворотись-ка, Шинку!
— Что?
— Не резонируй, я устал от этого! Просто подтяни меня поближе к ней.
Келли обиженно поморщился, но послушно подошел… подплыл… подвспыхнул… Все не то. Он перемещался таким же образом, что и возник, цепочкой вздувающихся и стягивающихся пустот собственного тела, словно газовый пузырек в воде.
Я сделал несколько глубоких вдохов. Как странно. Ведь воздуха-то не было.
— Бросай! — крикнул я.
И ничего.
— Бросай меня туда!
— Что такое "бросай"?
— М-мать!.. Вытолкни меня наружу!
Кот довольно улыбнулся и шагнул в сторону. За ним скрывалась деревянная дверь. Я успел взяться за ручку и потянуть, когда Келли очень убедительно доказал мне, что использовать слово "вытолкни" в разговоре с существом, не имеющим понятия о человеческой анатомии, нельзя ни в коем случае. Никогда и ни за что.
Золотой туман, неживший мое тело, сдавил меня, словно гидравлический пресс. Я ощутил невероятную боль, услышал хруст моих костей и зубов, замычал и начал выдираться из хватки полоумной функции. Тщетно. К счастью, когда я уже задыхался, дверь со стуком распахнулась, в спину ударил уже знакомый штормовой сквозняк, и меня второй раз за ночь выкинуло из своего сна в чей-то соседний.
Холод — камнем на грудь.
Я сидел на чем-то твердом. СИДЕЛ. Какое счастье — осознавать происходящее.
Осознанием дело, впрочем, и ограничивалось. Мир вокруг представлял собой янтарные потоки, похожие на толстые пряди волос, текущие в одном направлении, но под разными углами, подчас приближавшимися к прямому. Сверху зияла черная бездна, в которой едва заметно мерцали редкие сиреневые звезды.
Верхом на одном из потоков, аки Евгений на звере мраморном, восседал я. Он плавно скользил подо мной, меняя текстуру, но не сдвигая меня с места. Я как будто сидел на стеклянной трубе, по которой тек расплавленный янтарь. И все же я ощущал его движение, чувствовал размеренные толчки в бедра, когда отдельные струйки скребли по ним каким-то завязшим в них мусором, осязал смешение их.
Я был слаб, как котенок. Медвежьи объятья тупоголового Келли измяли и расплющили мое тело, в груди ощущалась нехорошая больно-соленая сырость, сердце отплясывало не в такт, стуча, словно пьяная лошадь копытами. Сожженное колдуном лицо вновь словно крапивой терли. Тихо вздохнув, я плавно опустился на спину и распластался на прохладном потоке.
Что, во имя ее, происходит? Может, у меня уже крыша поехала? Может, мне стоит принимать все это легче? Юккури, как говорится? Нет, к черту юккури. Ублюдок должен быть наказан. Для этого мне надо проспаться. Но хрен тут проспишься, как же. Сперва едва не убили, потом чуть не превратили в кота, затем почти расплющили, теперь… Что будет теперь, не хотелось даже и думать. Кто знает, какую гадость мне готовит третий акт? Демоны пронзительно свиристели на адских дудках, и сон мой, заложив руки за спину, вытанцовывал казачка под музыку Преисподней, постоянно импровизируя и подстраиваясь под хаотический ритм.
— Ни разу не пробовал играть на дудке, но вы подали мне идею относительно досуга. Хорошая ночь, юный сэр.
Вот уж действительно — не зови чёрта, а то придет.
Сил удивляться у меня уже не осталось.
— Привет, волшебный кролик.
— Как грубо! Но я не считаю себя вправе вас осуждать. Мой братец был не слишком-то ласков, смею предположить.
Он шел ко мне, переступая через медовые струи, окруженный едва уловимым белым ореолом, слегка подчеркивавшим на фоне окружающего мрака его худую, затянутую в черное фигуру.
— Редко встретишь в этих краях существо из иной вероятности. Пожалуй, ваше деяние стоит отпраздновать. Сигару?
— Благодарю, не надо, — при мысли о табаке меня замутило.
— Что ж, воля ваша. А я закурю. Надеюсь, вам это не помешает?
— Нисколько.
Я беззастенчиво пялился на него. Что ни говорите, а кролик в смокинге, со знанием дела смакующий гаванскую сигару — это зрелище.
— Где я? Сном это быть точно не может.
— Странно слышать подобный вопрос от лучшего знатока волшебных сказок во всей своей общине, юный сэр. Не повредил ли вам что-нибудь мой нескромный родственник?
— Несомненно, что-нибудь повредил. Но ведь это сказки.
— О, разумеется. Но волшебные сказки тем и отличаются от пустых побасенок, что хранят в себе забытую магию истины. На то они и волшебные, не так ли?
— Значит, я в Н-поле?
— Пальцем в небо, юный сэр, зато в самую середку. Вы в той части Н-поля, которая лежит за Нулевым Миром, в одной из альтернативных вероятностей, где события происходят немного не так.
— Это что-то вроде Мира-Который-Не-Завел из тейлов?
— Ну что вы. Тот мир — просто тупиковая фракция Мира-Что-Завел, у которой нет будущего. Впрочем, силами нашего общего знакомого в последнее время там происходят некоторые подвижки к равновесию. Альтернативная вероятность же полностью жизнеспособна, но степени вероятности в ней смещены и разбалансированы. С этим вы, мнится мне, уже столкнулись, когда попали сюда.
— Четвертая и тот засра…
— Именно. Хотя ваша лексика удручает меня, юный сэр, вы все схватываете на лету. В той версии происходящего господин Коракс, прежде чем приступать к воссозданию Четвертой, решил сперва набраться сил и овладеть магией серебра. Ему пришлось проделать это в одиночку, без помощи Лазурной Звезды. Перенесенное страдание закалило его, сделало могучим, но в то же время мрачным и безжалостным. И весьма сведущим в мыслях людей. Вот почему он сразу попытался вас убить. Хуже всего то, что эти качества переняла и Мистическая Роза Лазурной Звезды, сотворенная им. Розен из того мира будет очень удручен. Он всегда страдает, когда его дочери теряют заложенную им в них доброту.
Я мрачно ухмыльнулся.
— Ничего, Суигинто же сумела себе это под… подчи… по… КОРАКС?!
— Именно так. Что вас поразило?
— То есть все, о чем писал этот сын свиньи и негра, этот…
— Умоляю вас, юный сэр, не заставляйте меня разочаровываться в ваших умственных и лексических способностях. Да, все было именно так. Он настоящий мастер, он сумел повернуть Игру Алисы в новое русло. Даже Энджу оказался на это не способен. Увы.
— Кстати, он и впрямь поляк?
— Вы трайбалист? Печально. Впрочем, это неважно. Да, он родился в Варшаве в середине позапрошлого столетия, хотя звали его тогда не Анжеем, а Самуилом. Не думаете же вы, что японец по рождению мог в ту эпоху знать Розена или хотя бы его творения?
