— Следом за ним, в лазоревом охабне и с рыжей бородой, — продолжил княжич, — Онфим Ширей. Усть-лишайский воевода.
И этот тоже оглянулся, сверкнул зло глазами, нет, у них точно какие-то амулеты при себе имеются, иначе с чего бы это они сразу начинали на княжича косится, сразу после того, как тот называл их имена. Но Ширей бросил недобрый взгляд не на Боеслава, а на Стёпку. И тотчас припомнилось, что это отец Варвария и Махея. Слышал, наверное, о демоне от своих сыновей-балбесов, потому и злится. Сам воевода был грузный, почти квадратный, голова без шеи, лицо багровое, похоже, выпил уже немало. Неприятный человек, мутный даже на первый взгляд, сразу видно, в кого сыновья такими вредными уродились.
Так, следом за Ширеем расположились молодые бояре, видимо из воеводской свиты, ничего не решают, ни за что не отвечают, всем довольны, смеются, шумят, пьют... А вот следом за ними...
— Маг-летописец достопоч... э-э-э... Никарий, — выговорил с заминкой княжич. — Обучал младших студиозусов писанию и чтению, пока его в архивное хранилище не попёрли. Шибко злой и на руку скорый. А по правую руку ученики его сидят, пригрел у себя самых что ни есть подлых.
Никарий? Неужели? Стёпка удивлённо попытался разглядеть за бутылями и прочей посудой своего давнего врага. Выжил гад, сидит вином заливается. Толстяк (впрочем, уже значительно похудевший, не прошел, видимо, бесследно магический удар) тут же поперхнулся и расплескал вино из бокала. Поймав взгляд демона, злобно прищурился в ответ, искривил рот в многообещающей улыбке. Не добил его Глукса, к добру ли, к несчастью ли, впрочем, чёрт с ним, ничего он нам теперь не сделает. Сволочь, а ведь это он меня подсылом оркландским называл, а сам с орклами чуть ли не обнимается... Стёпка с трудом удержался, чтобы не показать ему язык.
За Никарием сидели весичи. Вольготно сидели, не на жёстких лавках — в креслах с высокими спинками. Лица у всех довольные, размякшие, взгляды масляные, праздник у них сегодня, есть чему радоваться.
— Глава посольского приказа второго двора светлейший князь Бармила.
Светлейшего князя Стёпка помнил по своему самому первому дню, когда увидел его въезжающим в замок. Недоброе лицо, жёсткое, и глаза, словно два буравчика. Так и сверлят. Покосился коротко, щекой недовольно дёрнул и вновь к соседу повернулся, слушает, что тот ему в ухо зудит. А сосед-то у него не простой и знакомый прямо-таки до боли...
— М-м-м... — замялся княжич.
— Этого мы и сами знаем, — сказал Стёпка. — Колдун-оберегатель Полыня. Нехороший человек. Совсем-совсем нехороший. Кстати, старший братец мага Алексидора.
Полыня замолчал, неприятно и чуть-чуть пьяно улыбнулся демонам и изобразил рукой что-то вроде приветствия. На правой скуле у него заметно темнел приличного размера синяк. Ванька тут же злобно зашипел, припомнив удар молнией и вообще всё. Даже за склодомас невольно схватился.
— Не шипи, Ванес, — сказал ему Стёпка. — Ты ему тоже хорошо приложил. Видал, какой синячище, — и пояснил княжичу. — Мы с ним и его братом вчера у входа в сокровищницу столкнулись. Они в нас молниями, а Ванька — склодомасом как шарахнул, так их и унесло.
— Я думал, его вообще унесло, — пробормотал Ванька. — А его вон куда — прямо за стол. Развалился тут, как этот... Вином угощается.
Да, странно это было на Стёпкин наивный взгляд. Ещё вчера они с Полыней друг друга чуть ли не убивали, молниями жгли и склодомасом жахали, а сейчас сидят за одним столом как ни в чём ни бывало. Словно и не было между ними ничего. Словно всё было понарошку, невсерьёз. Как детская драка в песочнице из-за совочка.
Кто там у нас дальше? А-а-а, очередное знакомое лицо.
— Старший маг-дознаватель Всецарской Чародейной палаты достопочтенный Благомысл, — как по писаному выдал Боеслав. Всё-таки хорошо студиозусов в замке учат. Или это только княжичу необходимо знать всех в лицо, по именам и должностям?
Поименованный маг-дознаватель оглянуться не соизволил. Но на что угодно можно было поспорить, что внимание к своей персоне он уловил, а иначе какой же он тогда маг.
— Ну не слишком-то он и почтенный, — прокомментировал Стёпка, глядя на отвисшие щёки жующего Благомысла. — Меня в Проторе хотел в кандалы заковать. Ни за что, просто потому что демон. И этих убийц с самострелами тоже, наверное, он подослал. Точно он, больше некому.
— Это который? — встрепенулся Ванька, роняя с неудобной вилки здоровенный шмат рыбы. — Мордастый тот? Вот ведь сволочь! Самому бы ему из того самострела в башку лысую... Да здесь, по ходу, одни гады собрались!
— А ты кого тут хотел встретить? — усмехнулся Стёпка. — Одни гады и есть. Порядочных людей сюда не позвали. А мы не гады, мы сами пришли.
У княжича пересохло горло, он налил в серебряную чашу вина и выпил залпом почти половину.
— Не опьянеешь? — озаботился Стёпка.
Боеслав мотнул головой:
— Это застольный сидр. Чтобы с него захмелеть — ведро выпить надобно.
Ванька тут же наполнил пустой кубок из того же кувшина и осторожно снял пробу.
— Вкусно, — заключил он, облизнувшись. — И яблоками пахнет.
Стёпка зачарованно наблюдал за тем, как почти опустевший стеклянный кувшин медленно сам собой наполняется до краёв. Нескончаемое вино! Интересно, а ещё что-нибудь нескончаемое на этом столе есть? Мясо там, например, фрукты какие-нибудь... Поросёнки жареные, у которых заново съеденные ножки отрастают...
— Стёп, вот только скажи честно, что мы здесь забыли? — очень серьёзно спросил Ванька. — Что высиживаем? Мне на их пьяные рожи смотреть уже тошно, а дальше-то ещё хуже будет. Скоро, наверное, петь и плясать начнут.
— Княжича мы здесь охраняем, — нашёлся Стёпка.
— И всё?
— Пока всё, — Степану и самому не нравилось происходящее, особенно не нравилось, что всё шло совсем не так, как ожидалось. Вообще всё шло не так. И куда-то не туда. Похоже было, что они в самом деле посидят-поглядят, поедят-попьют — и уйдут, ничего не решив и ничего не сделав. И для чего тогда приходили? Для чего рвались сюда, дракона зачем притащили?.. Кстати, кто там у нас дальше по списку?
За пустующими местами предводителей расположились орклы. Тоже что-то ели и пили. Как всегда — в своих мрачноватых одеждах и с таким выражением на чисто выбритых лицах, словно всё здесь им до смерти надоело и всех окружающих они брезгливо презирают. И почему-то казалось, что в отличие от весичей, которые налегали на вино, они употребляют что-то более крепкое, какой-нибудь оркошнапс. И если лица прочих пирующих от выпитого все сильнее багровели, то физиономии орклов лишь бледнели, как будто вместо крови в них текла вода. И веселье у них было какое-то мрачное и натужное, без огонька.
— Этих двух главных у орклов я тоже знаю, — признался Стёпка. — Оркимаги К'Санн и О'Глусс.
— Крон-мейстер К'Санн и убер-оркимаг О'Глусс, — уточнил княжич. — Крон-мейстер прошлым летом в замке две недели гостил. С отцом-заклинателем встречался, говорят, на свою сторону хотел переманить. И золото гномам замковым, по слухам, тоже он привёз. Старшим студиозусам про Оркланд всякое-пречудесное рассказывал, к себе зазывал, говорил, мол, у них жизнь не в пример богаче и вольнее. Кое-кто поверил. Двое даже по зиме уехали. И ни слуху, ни духу, словно сгинули навовсе.
Стёпкин недобрый знакомец с Бучилова хутора повернулся, тряхнув дурацкими косичками, прищурился, видимо, не сразу сообразив, кого он видит, затем кивнул и отсалютовал полным бокалом. А дед гадёныша Г'Варта престарелый господин К'Санн очень выразительно потрогал себя пальцем под подбородком, намекая на известное обоим событие. Стёпка поморщился и с трудом удержался от того, чтобы тоже не коснуться пострадавшего места.
— Слышь, Стёпыч, а тебе эти орклы случайно никого нехорошего не напоминают? — спросил Ванька, косясь недобрым глазом на оркимагов.
— Ты о чём?
— Ну-у-у... Чёрные все и звания у них... такие... убер-крон-шмубер... Почти как у Штирлица. На эссэсовцев они похожи, скажи.
— И правда, — скривился Стёпка. — Есть что-то похожее. В нашем мире были такие враги, тоже в чёрном ходили, — пояснил он княжичу. — Не маги, правда, но гады ещё те. В войне с ними очень много народу погибло.
— Одолели их? — с затаённой надеждой спросил княжич.
Стёпка кивнул:
— Одолели. Почти всех под корень извели. А кого не извели, те по дальним странам разбежались.
— Тогда и мы орклов одолеем, — подытожил княжич. Но в голосе его прозвучала не твёрдая убеждённость в грядущей победе, а, скорее, грустное осознание того, что одолеть Оркланд будет непросто и до победы доживут не все.
— Это мы их такими придумали, точно тебе говорю, — прошептал Ванька. — Ниглок был прав.
— Хорошо хоть Гитлера не придумали. Или Мюллера, — и тут же Стёпка вспомнил подвалы Оркулана и чародея Перетвора, как две капли воды похожего на киношного шефа гестапо. Тьфу-тьфу, лучше эти имена вовсе не произносить, а то помянешь чёрта, а он тут как тут...
— Второй верховный князь горгу-наанов Ухлак Тоггу-Ягир, — с явной неохотой выговорил княжич имя следующего персонажа — того самого старого высоса. Вампирский князь в ответ слегка оскалился, показав единственный клык и опять отправил в рот кусок мяса. Ванька, не научившийся противостоять вампирскому гипнозу, звучно сглотнул и оцепенел, не успев поставить чашу на стол. Так и замер в нелепой позе, перестав даже дышать.
Верховный вампир был невыразимо дряхл и очень, очень страшен. Вся серая, морщинистая кожа его... м-м-м... лица сползла вниз, отчего глаза его тоскливо вытянулись по вертикали, и нижние веки, пугая изнанкой, как бы сочились кровавыми слезами. И что-то в его облике было от постаревшего Арлекино — превратившегося в полную свою противоположность клоуна, злобного и ненавидящего всё и вся. Бр-р-р! Сидящие слева и справа от старца молодые вампиры внимательно зыркали по сторонам, то и дело прикладываясь к кубкам с красным вином (не с кровью ли?). Движения их были резки и порывисты, словно им энергию некуда было девать. Так и казалось, что они сейчас сорвутся с места и помчатся по улицам Предмостья, выискивая подходящую для кровопускания жертву...
Стёпка пихнул застывшего друга в плечо, а когда не помогло, ещё и перед глазами рукой помахал:
— Эй-эй, не смотри на него, Ванес... Слышишь меня? Отвернись, говорю!
— Ф-фух! — выдохнул Ванька, отмирая. — Вот же гад вампирский! Прямо в мозги мне залез своими гляделками. Бр-р-р, жуть какая!
— Ты как, ещё не хочешь принять в себя сумрачную душу истинного народа?
Ванька в ответ только отчаянно замотал головой. Нет уж, спасибо, превращаться в Ниглока у него не было никакого желания. За противоположным столом кто-то хрипло засмеялся, не над ним, конечно, но он всё равно покраснел. Звякало стекло, слуги забирали опустевшие тарелки, упала и покатилась бутыль; застолье не утихало. Да и с чего бы ему утихать, особливо ежели вино всё никак не кончается.
— Ладно, Боеслав, кто у нас там дальше?
— Э-э-э... — опять замялся княжич. Дальше были орфинги, среди которых особенно выделялся один, могучий и громадный, этакий слегка очеловеченный Кинг-Конг, выше всех на голову и шире раза в полтора. Поперёк его выпуклого лба с большими надбровными дугами тянулся страшноватый косой шрам, щедро украшенный татуировкой.
— Орфингов тоже пропускаем, — сказал Стёпка. — Оркландские слуги нам неинтересны.
Он был не прав и знал это — здоровенный орфинг явно не был простым слугой, потому что слуги в таких дорогих одеяниях не ходят. Вполне возможно, что это был, например, отец или дядя Заргууза. Что-то общее угадывалось в их звероподобных физиономиях. Имя его никто не называл, но внушительный гигант тем не менее шевельнул по-звериному острыми ушами и, отвлёкшись от мяса, ожёг мальчишек злобным взглядом. Он был здесь самым опасным и, скорее всего, физически самым сильным существом. Бугрящиеся мускулами плечи чудом не разрывали бархат расшитого серебром камзола. Шурхесс, конечно, покрупнее будет, прикинул Стёпка, да и на вид пострашнее, но и этот тоже ничего. Вот же подобрали себе орклы союзничков, с такими только тролли справиться могут. А смотрит как, у-ух!
— Стужгородский воевода Дидяй, усольский воевода Покроп и воевода Подолья-на-Логу Стоян, — небрежной скороговоркой завершил перечисление Боеслав.
Эти трое, сидящие последними на том крыле стола (если не считать нескольких боярчиков), были чем-то до изумления похожи друг на друга. Грузные мужчины в почтенном возрасте, упитанные, важные, бороды с сединой, охабни с меховыми оторочками, у каждого на шее — непростые амулеты на золотых цепях. Основательные такие дядечки, внушающие. Лишь глаза выдают беспокойство и неуверенность, так и бегают, так и стреляют по сторонам. Княжич не назвал их достопочтенными, не назвал даже по именам. Почему?
— Это они? — спросил Стёпка, догадавшись. — Те заговорщики, которые убили твоего деда?
Боеслав кивнул.
Воеводы — все трое — тут же с такой ненавистью уставились на мальчишек, что казалось, ещё минута и они испепелят их дотла. Вроде и не должны были услышать сквозь шум и гам, а поди ж ты, услышали. Совесть, или что там у них осталось вместо неё, всё же, как видно, не даёт покоя. Да какая совесть — откуда она у них? Всё те же амулеты от и для подслушивания, вон их сколько на толстых цепях понавешено.
— Я бы на твоём месте... Даже не знаю, что бы с ними сделал. За такое во всех странах, мирах и временах смертная казнь полагается. А они сидят тут себе, винцо попивают, предательство своё празднуют. Тогда князя своего убили, а сейчас и родную землю врагам продали.
— Недолго им осталось, — проронил чуть слышно Боеслав. — Я им деда не прощу.
И так это веско прозвучало, что у обоих демонов даже мурашки по спине побежали. Глянул Стёпка на воевод-изменников и показалось ему, что эти, пока ещё живые и очень ещё неплохо себя чувствующие люди, на самом деле уже мертвы.
Самый грузный из воевод, кажется, Стоян из Подолья-на-Логу долго смотрел на княжича, жевал недовольно губами, отчего его седые усы по-тараканьи шевелились, затем с трудом выбрался из-за стола, качнулся, едва не упав, и двинулся нетвёрдой походкой прямо к мальчишкам.
— Ну вот, — проворчал Ванька. — Я так и знал, что какой-нибудь пьяный гад в конце-концов к нам привяжется.
— Здрав будь, княжий сын, — воевода встал напротив Боеслава, ухватился для устойчивости обеими руками за стол, едва не перевернув блюдо с яблоками. Говорил он невнятно, с трудом шевеля мясистыми губами. — Слышал я, отец твой помирать... ик... передумал. Слух ходит, передумал он уже помирать. Так ли?
— Батюшка здоров, — ответил княжич, старательно глядя куда-то в сторону.
— Здоров, — повторил воевода. Стёпка поморщился и отодвинулся подальше, потому что винным духом от воеводы разило просто убойно. — Обезножен, однако же здоров. Не брешут, тоись, люди. Эт-то славно... А почто же ты, княжий сын, личико-то своё от меня воротишь? Что же тебе... ик!.. зазорно с почтенным боярином разговор вести, да?
— Нет у меня к тебе почтения, воевода, — Боеслав поднял голову, посмотрел снизу вверх Стояну в глаза. — И говорить с тобой не желаю.
