Казанова скончался 4июняы 1798 года. Перед смертью он охарактеризовал себя как "философа и доброго католика".
*
Вместе с Казановой мужчина приехали в мясной ресторан "Распутин-стэйк-хаус". "Мэтра" здесь хорошо знали. Официанты быстро, не заставляя себя ждать, подали заказанный ужин. Казанова принялся с огромным аппетитом уплетать всё, что ему принесли, так как предыдущие 99 лет, 11 месяцев и 30 дней просидел на "строжайшей диете". Бедолага, словно оголодавший волк, набросился на угощение, одновременно жадно пожирая глазами снующие мимо официанток, на которых из одежды были лишь небольшие переднички. Как же он истосковался по пиру жизни!
"Мэтр" тоже наслаждался любимым мясом. Обладая чрезвычайно крепким желудком, он запросто сожрал 800-граммовые "Рибай" и "Томагавк" (хорошо прожаренные стейки из аргентинской мраморной говядины после года откорма отборным зерном) под соусом "чили" по-мексикански, запив жаркое тремя бокалами хорошего белого вина.
В это время Казанова продолжал с набитым ртом высказывать свою огромную, ничем неизмеримую благодарность покровителю. Он говорил это в оправдание той неприличной жадности, с какой глотал дымящиеся котлеты. Точно также он всё сметал со стола после своего легендарного побега из свинцовых казематов.
Казанова хватал и засовывал в рот всё, что сексуальные бойкие официантки ловко метали на стол перед ним — пирожки с мясом и яблоками, пирожные, пиццу, холодное и горячее мясо, и беспрестанно оправдывался в своей ненасытности перед повелителем, который и не думал его осуждать. Напротив!
— Люблю, — снисходительно нахваливал его "Мэтр", — когда у молодых людей хороший аппетит и крепкий желудок! Насколько я помню, дорогой Казанова, отсутствием аппетита вы никогда не страдали! В тот знаменательный день, когда я выручил вас из свинцовых казематов Пьомби, вы съели всё, что было припасено в кладовке у хозяина корчмы, куда я вас сразу привёл. Вы продемонстрировали отменное здоровье, хотя сами должны были изжариться до состояния того самого окорока, в который вгрызались зубами с таким хищным рычанием и так свирепо, что хозяйский пёс заскулил от ужаса и сбежал во двор. — Дьявол сказал это с тонкой усмешкой, намекая на свинцовые крыши знаменитой тюрьмы.
Казанова, не переставая жевать, приложил в знак глубочайшей признательности руку к сердцу:
— Если бы вы не спасли меня от Совета Десяти!.. Вы всегда были ко мне очень добры, сеньор Дьяволо, с того времени как выручили из Венецианской тюрьмы. И я готов в тысячный раз просить у вас прощение за то, что перешёл вам дорогу в той истории с маркизой де Клермон.
— И не только с ней — напомнил ничего не забывающий "Мэтр" — Я долго терпел ваши выходки, пока однажды моё терпение не кончилось...
После того как в июле 1755 года чья-то рука опустила небольшую записку с адресом в специальный ящик для доносов — знаменитую "львиную пасть", доселе неуловимого Казанову наконец выследили шпионы инквизиции. Арестованного бросили в мрачную тюрьму-подземелье под величественным дворцом-крепостью палаццо Дукале, что стоит на главной городской площади Святого Марка. Здесь была расположена особая темница, где ждали решения своей участи люди, обвинённые в самых тяжких преступлениях против республики и святой католической церкви.
Камера, куда его привели, имела низкие двери, чтобы узник низко склонился, повинуясь настигшей его судьбе. Очутившись в тесном и тёмном помещении с крохотным окошком, выходящим в тюремный коридор, Казанова упал на убогую лежанку, весь обливаясь холодным потом; его бил озноб, к горлу подступала тошнота, которая, казалось, сейчас его задушит, раньше, чем это сделает палач. Он долго не мог собраться с мыслями и прилагал все свои силы к тому, чтобы удержаться от рыданий. Казалось, счастье отвернулось от своего любимца навсегда.
Следствие было недолгим. Дело Казанова попало в компетенцию Священной канцелярии: помимо распутства его рассматривали как опасного еретика и богохульника, что считалось очень серьёзным преступлением. Уже ставшего к тому времени знаменитым на всю Европу авантюриста обвиняли в том, что он не питает особого почтения ни к отцам церкви (статья "оскорбление чувства верующих"), ни к земным владыкам, ни к существующим формам государственной власти, и убежден, "что миром управляют лишь корыстолюбие и властолюбие — и в малых и в великих делах". В качестве вещественных доказательств у следствия имелись некоторые письма и статьи арестанта, — Казанова не был лишь знаменитым соблазнителем женщин, игроком, дельцом и политическим эмиссаром — он мечтал о литературной славе. Но своими трудами он лишь обложил себя со всех сторон, как кабан на охоте.
И всё же прирождённый жизнелюб решил бороться и не признавать себя виновным. Изнеженного кавалера ждали пытки, в числе которых была та, при которой на крепко закреплённую голову жертвы медленно, но методично, капля за каплей, капала вода, доводя до помешательства и смерти.
Но пытать его почему-то передумали. Не сказать, что это принесло сильное облегчение узнику, ведь он понимал, что приговор ему мог быть только смертным. Венецианское законодательство не отличалось гуманностью. Помимо государственной измены (сюда же, например, относилось разглашение секретов производства знаменитых венецианских зеркал), распутства и хулы на власть, мошенничества, людей в этом прекрасном городе каналов отправляли на тот свет по таким пустяковым обвинениям как ношение кружев, обладание сразу двумя меховыми плащами, подаче на парадном банкете устриц, создание живописных полотен с неканоническими изображениями и прочее.
Обычно казнили "тайным удушением". Так знаменитого дипломата и посла Венеции в Париже и в Лондоне Антонио Фоскарини задушили по приговору суда всего через 12 дней после ареста за небольшое любовное приключение, названное шпионажем и преступным распутством...
Ключ повернулся в двери с омерзительным скрежетом. Сидящий на полу человек прекрасно знал, зачем они пришли и куда его ведут. "Не хочешь ни в чём признаться перед смертью?" — спросил вошедший человек в чёрной мешковатой сутане, лысой головой и сухим злым лицом.
— "Мне не в чем признаваться".
Но, как ни странно, в тот день его не казнили. И на следующий — тоже. На продолжающихся допросах следователь снова и снова задавал одни и те же вопросы, но Казанова продолжал упорно отрицать вменяемые ему богохульство и хулу на благородных правителей Венецианской республики.
Заседание суда состоялась в зале Совета десяти. Представший перед трибуналом кавалер понимал, что все его оправдания и протесты для этих мрачных людей с суровыми равнодушными лицами — пустой звук. Поэтому он приготовился с достоинством выслушать свой приговор. Но неожиданно в отлаженной машине что-то вдруг сломалось.
В последний момент члены всесильного Совета получили от тайного заступника взятку в размере тысячи флорентийских флоринов. В итоге шесть из десяти судей проголосовали за замену сметной казни пожизненным заключением. Вскоре кто-то выложил за его жизнь ещё две тысячи дукатов! Господи, неужели нашёлся столь щедрый чудак, которому не жаль такой суммы ради развратника и богохульника?! Тогда Джакомо терялся в догадках, не понимая, за что господь решил сохранить ему жизнь, послав таинственного ангела с мешочками, туго набитыми золотыми монетами.
После суда, под звон цепей и заупокойный гул колокола на колокольне Сан-Марко, осуждённого повели через "мост вздохов" — узкий крытый переход из дворца Дожей обратно в подземную тюрьму "Поцци" ("колодцы"). Казалось навсегда. Чудом избежав быстрой смерти от рук палача, ему предстояло гнить заживо в этой сырой, вонючей яме.
Ужасный тёмный подвал, темный каменный мешок, похожий на склеп, имел единственное оконце, через которое раз в сутки подавалась еда и выносилось отхожее ведро. Во время частых наводнений камеры наполовину затапливало и узникам приходилось стоять по пояс, а то и по горло, в ледяной воде; обезумевшие от ужаса крысы норовили запрыгнуть на голову узникам, чтобы спастись.
Но через несколько дней неизвестный благодетель снова дал взятку тюремщикам, и за двести дукатов Казанову переместили из нижней тюрьмы "Поцци" под крытую свинцовыми листами крышу дворца дожей — в верхнюю тюрьму Пьомби "свинцовую". Это была тюрьма для высшего сословия — всего шесть камер, предназначенные для богачей и аристократов.
Из-за свинцовой крыши узники Пьомби страдали от дикого холода зимой и от страшной жары летом. Однако по сравнению с подвалами тут жилось вольготней. На содержание привилегированных узников из казны республики выделялись значительные средств, их пища была заметно лучше, чем в Поцци, даже полагалось вино. За свои деньги господа-арестанты могли посылать стражников в ближайшую кантину или книжную лавку, иметь собственную мебель и прочие принадлежности. Обитатели Пьомби не утруждали себя уборкой — эту обязанность за них выполняли арестанты из Поцци. Если в нижних камерах часто теснились по несколько человек в маленькой каморке, то наверху практиковалось исключительно одиночное содержание.
Тем не менее Казанова быстро затосковал, его вольной душе требовался простор. А ведь Джакомо всегда старался не пасть духом. Ему часто приходилось бывать в долгах, его преследовали недоброжелатели и отвергнутые мужья, но никогда прежде он не позволял себе унывать, а искал выход из каждой ситуации, находил его и в тот же час влипал в новую проблему — с неизменной улыбкой и уверенностью в том, что все в итоге как-нибудь сложится.
Но в тот раз ему показалось, что надёжные толстые стены Пьомби и зарешёченные окна, напоминающие крепость, исключают саму возможность побега. И всё же он вырвался на волю! Сумел сбежать из тюрьмы, из которой, как все думали, сбежать невозможно. Потом Казанова долго, при всяком удобном случае, угощал слушателей, — при дворах государей, в замках вельмож, за столом у горожан и в домах простых крестьян, — удивительной историей своего побега из венецианских свинцовых камер. Он пересказывал знаменитую историю тысячи раз, не жалея красок, всячески расписывая слушателям, каким хитрым, ловким и гибким он оказался. Не упоминал он лишь о том, что побег не состоялся бы без золота тайного покровителя, на которое была подкуплена стража. За это Джакомо пришлось подписать собственной кровью контракт со своим спасителем. Свою свободу он купил ценою своей бессмертной души.
Правда в аду знаменитость тоже пользовалась некоторыми привилегиями, совсем как в тюрьме Пьомби. Хозяин даже порой брал его с собой прошвырнуться по самым злачным местам мира. "Мэтр" давно простил обладающего неутолимым сексуальным аппетитом "клиента" за то, что он когда-то перешёл ему дорогу в любовных приключениях, о чём снова напомнил ему в их застольном разговоре:
— Однако дело прошлое, дорогой Казанова! Мы давно квиты. Кости наших любовниц, из-за которых мы едва не скрестили шпаги на дуэли, дано истлели в могилах, — "Мэтр" подмигнул партнёру жёлтым глазом и, кивнув на упругий голый зад продефилировавшей мимо официантки, добавил: — Так поднимем бокалы этого прекрасного вина за жизнь!
Глава 384 "Вечность, как приговор"
Неподалёку пировала компания сильно подвыпивших молодых людей, их дорогие пиджаки были небрежно расстёгнуты, галстуки давно сняты и убраны в карманы. Отбросив на время хорошие манеры "золотые мальчики" вели себя откровенно по-свински, бросая друг в друга хлебными мякишами, громко хрюкая и выкрикивая грязные словечки, напоминая породистых, холёных хряков. Это были топ-менеджеры нескольких крупных топливных госкорпораций. За минувший вечер и ночь они тоже успели много где побывать и выглядели сильно проголодавшимися. Молодые люди с жадностью поедали подаваемые им деликатесы, успевая по-хозяйски щипать за упругие попки обнажённых официанток. Зато на других посетителей "хозяева жизни" поглядывали с нескрываемым презрением, как на людей третьего сорта.
— Как мило эти господа убивают в своё время, совсем как я в молодости! — восхитился Казанова, и одновременно с озадаченным видом спросил: — Только почему, экселенс, эти сеньоры так неучтиво смотрят на нас?
— Не обращайте внимание на глупцов, — ответил, пожимая плечами "Мэтр".
— Однако, вон тот нахал взглянул на меня так, словно я пустое место! — воскликнул вспыльчивый итальянец.
— Так оно и есть, — подтвердил "Мэтр", — мы все тут для них — народ... нищеброды с улицы, которых не следует пускать в приличные рестораны.
— Если это действительно так, то я готов немедленно драться! С любым из нахалов! Пусть даже сразу со всеми! — резким голосом, громко и дерзко, так, чтобы быть услышанным, объявил на весь трактир задиристый господин.
— Успокойтесь, Джакомо, так они относятся ко всему остальному населению своей страны. Хотя пока они жуют, им, в общем, нет до окружающих никакого дела, — а жуют они давно, ибо Россия очень богата всем, что можно "пожевать". Но как только "жвачные животные" почувствуют угрозу...например, что мы можем помешать им и дальше жевать, они нами займутся. Точнее для этого у них полно специальных людей.
— Но почему они приняли нас за нищих? — забеспокоился болезненно относящийся к своему костюму и внешнему виду модник.
— Чтобы понять это, им было достаточно одного взгляда на наши костюмы.
— А что не так с нашими костюмами? — смущённо стал разглядывать себя Казанова.
— Всё в общем так, любезный Джакомо... — странно улыбнулся "Мэтр", — за исключением того, что наше с вами платье обошлось мне по полторы тысячи монет, а каждый из них заплатил портному в пять-шесть раз дороже. Так что для этих молодых господ мы никто.
Мэтр пояснил кавалеру из далёкого прошлого, что в глазах отпрысков крупных здешних аристократов из ближайшего кружения местного правителя, они выглядят всё равно как два сильно поиздержавшихся итальянских бродяги в изрядно поношенных и много раз чиненных камзолах.
"Неужели я и впрямь могу внушать такое пренебрежение? — с ужасом спросил себя привыкший блистать и покорять кавалер. Казанова был оскорблён до глубины души: одежда на нём могла быть покрыта пылью и изорвана неприятельскими клинками, но разве его гордая осанка, благородное лицо могли дать кому-то повод не увидеть в нём истинного дворянина и рыцаря! Дворянство ему пожаловал сам французский король! Казанова густо покраснел и схватился за несуществующую шпагу, но не обнаружив эфеса, стал гневно говорить, что в былые времена он носил камзолы, которым завидовали даже иные принцы крови, на нём всегда было тончайшее белье, а в карманах непременно мешочек полновесных империалов, две-три дорогие табакерки, золотые часы на цепочке, и разъезжал он повсюду в роскошной дорожной карете, как вельможа, снабженный в изобилии всем нужным и ненужным, конечно, со слугой (а часто не одним).
При этом от бессильной злобы на глаза гордеца снова навернулись слезы, ведь при нём не было даже шпаги, чтобы защитить свою оскорблённую честь.
— О, не стоит на них гневаться! — стал успокаивать спутника "Мэтр", который выслушал монолог Казановы с насмешливой учтивостью. — Эти мальчишки просто напыщенные ослы и не понимают с кем имеют дело. Благодаря своему искусству дуэли вы несомненно могли бы легко сделать с любым из них все, что захотите, но стоит ли ради такого ничтожного приключения терять время? Уверяю вас, они все итак наказаны самим фактом своего рождения.
