— Ты... э-э... Ты сказал доктору Уизерспуну... А что ты ему сказал? — спросила она теперь, после недолгого раздумья. — Я имею в виду... Он же должен был заметить.
— Ну, да. Он заметил. Только я ничего не сказал, так же как и он.
— Слушай, Бри, — сказал ей Роджер тогда, в первый день. — Выбор простой. Либо мы рассказываем всем абсолютную правду, или мы ничего им не говорим... или как можно ближе к ничего. И пусть думают, что хотят. Состряпать историю не получится, так ведь? Слишком высока вероятность проколоться.
Ей тогда это не понравилось: мысленным взором Роджер до сих пор видел, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и Брианна знала это. С решительным видом расправив плечи, она кивнула.
Разумеется, им пришлось довольно много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Но был уже конец 70-х, и полно людей в Штатах жили коммунами, а по Европе вереницами ржавых автобусов и потрепанных фургонов колесили стихийно образованные группы 'путешественников', как они себя называли. Сквозь камни, помимо самих детей, Роджер и Бри пронесли очень мало. Но среди небольшого запаса вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, имелись два написанных от руки свидетельства о рождении, засвидетельствованных некой Клэр Бичем Рэндалл, доктором медицины, присутствовавшей при родах.
— Это положенная форма для домашних родов, — сказала Клэр, аккуратно выводя петельки своей подписи. — И я являюсь — или являлась, — уточнила она с кривой усмешкой, — зарегистрированным врачом с лицензией штата Массачусетс.
— Помощник хормейстера, — проговорила Бри сейчас, разглядывая его.
Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был чудесным — чистым и мягким, хотя в нем и начинали мельтешить насекомые. Он отмахнул от лица облачко мошкары и схватил быка за рога.
— Знаешь, я ходил туда не за работой. Я пошел... чтобы разобраться в себе. Быть или не быть священником.
Брианна остановилась как вкопанная и тут же спросила:
— И?..
— Пойдем, — Роджер нежно потянул ее, и она зашагала. — Нас заживо съедят, если мы тут останемся.
Пройдя мимо сарая через огород, они зашагали по дорожке, которая вела к заднему пастбищу. Роджер уже подоил двух коров, Милли и Блоссом, и те устроились на ночь — большие темные сгорбленные фигуры на лужайке, мирно пережевывающие жвачку.
— Я говорил тебе о Вестминстерском Исповедании веры, да? — это был эквивалент католического Никейского Символа веры — пресвитерианское изложение официально принятой доктрины. (Вестминстерское Исповедание веры — краткий свод кальвинистской религиозной доктрины, разработанный Вестминстерской ассамблеей в период Английской революции XVII века и утвержденный в качестве официальной доктрины пресвитерианских церквей Шотландии (1647 год) и Англии (1648 год). Никейский Символ веры, принятая на I Никейском соборе (325 год) большинством христианских исторических церквей формула вероисповедания. — прим. пер.).
— Угу.
— Так вот, понимаешь, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен буду поклясться, что принимаю все пункты Вестминстерского Исповедания. Я и принимал, когда... Ну, раньше.
'Я был так близко', — думал он. Ведь его почти рукоположили, когда в лице Стивена Боннета вмешалась судьба. Роджер должен был бросить все, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. 'Имей в виду, я нисколько не жалею о том, что сделал это!' — Брианна шагала рядом с ним, рыжая и длинноногая, грациозная, словно тигрица, и даже подумать о том, что она так легко могла исчезнуть из его жизни навсегда... И он никогда бы не узнал своей дочери...
Роджер кашлянул, прочищая горло, и неосознанно коснулся шрама.
— И может быть, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен быть.
— Что изменилось? — спросила она с любопытством. — Что ты мог принять тогда и не можешь принять теперь?
'Что поменялось? — думал Роджер с иронией. — Хороший вопрос'.
— Предопределение, — ответил он. — Образно говоря.
Было все еще довольно светло, и Роджер разглядел слегка насмешливое удовольствие, промелькнувшее на ее лице. Правда, он не мог бы сказать наверняка: это просто от иронического противопоставления вопроса и ответа, или от самой идеи. Будучи очень осторожными в вопросах веры, они никогда не спорили друг с другом на эту тему, но были знакомы, по крайней мере, с общими представлениями верований каждого.
Роджер объяснил идею предопределения простыми словами: это не какая-то неизбежная судьба, предназначенная Богом, и даже не идея о том, что Бог проработал детали жизни всех мужчин и женщин до их рождения — хотя довольно многие пресвитерианцы воспринимали это именно так. Понятие Предопределения связано со Спасением, и Бог избрал путь, который ведет к этому Спасению.
— Для избранных людей? — спросила Брианна скептически. — А остальных Он осудил на муки ада?
Многие думали так же, и потребовались бы гораздо более мощные, чем у Роджера, умы, чтобы оспорить это мнение.
— Об этом написаны целые книги, но основная идея в том, что Спасение — не просто результат нашего решения: сначала действует Бог. Продлевает приглашение, так сказать, и дает нам возможность ответить. Но мы по-прежнему имеем свободу выбора. И знаешь, — добавил он поспешно, — единственное, чего не может выбрать пресвитерианец — это верить или нет в Иисуса Христа. Я все еще верю.
— Это хорошо, — сказала Бри. — Но, чтобы быть священником?..
— Да, наверное. И... Вот, смотри.
Роджер вдруг полез в карман и передал ей сложенную фотокопию.
— Я подумал, что лучше не буду воровать книгу, — сказал он, пытаясь пошутить. — На случай, если все-таки решу стать священником, я имею в виду. Плохой пример для паствы.
— Хо-хо, — произнесла она рассеянно, читая, затем, изогнув одну бровь, взглянула на него.
— Она изменилась, да? — сказал Роджер, снова чувствуя, как перехватило дыхание под диафрагмой.
— Она... — Брианна снова вернулась к документу и нахмурила лоб. Миг спустя, побледнев, она подняла на него взгляд и сглотнула. — Другая. Дата изменилась.
Роджер почувствовал, как то напряжение, которое терзало его последние двадцать четыре часа, слегка ослабло: значит, рассудок он не потерял. Протянув руку, Роджер взял у Бри копию, сделанную со страницы 'Уилмингтонского вестника' с извещением о смерти Фрейзеров из Риджа.
— Только дата, — сказал он, пробегая большим пальцем под расплывшимися напечатанными словами. — Текст, я думаю, тот же самый. Ты так его запомнила?
Брианна нашла ту же самую информацию, когда искала свою семью в прошлом. Именно это и толкнуло ее сквозь камни, а его — вслед за ней. 'И это, — подумал Роджер, — решило все остальное. Спасибо, Роберт Фрост'. (Строчка из стихотворения Роберта Фроста 'The road not taken' — 'Неизбранная дорога' — прим. пер.).
Бри прижалась к мужу и прочитала снова: один, второй, и третий раз, чтобы убедиться, перед тем, как кивнуть.
— Только дата, — сказала она с такой же, как у него напряженностью в голосе. — Дата... изменилась.
— Хорошо, — сказал Роджер, его голос звучал странно и хрипло. — Когда я начал интересоваться... Я должен был поехать и посмотреть — перед тем, как рассказать тебе об этом. Просто убедиться, потому что статья, которую я видел в книге, не могла быть исправлена.
По-прежнему немного бледная, Брианна кивнула.
— А если... Если я вернусь в архив в Бостоне, где нашла ту газету... как думаешь, она и там изменилась?
— Да, думаю, да.
Глядя на листок бумаги в его руках, Бри довольно долго молчала. Затем подняла на него напряженный взгляд.
— Ты сказал, когда начал интересоваться. Что побудило тебя начать?
— Твоя мама.
ДОЛЖНО БЫТЬ, ЭТО ПРОИЗОШЛО за пару месяцев до того, как они покинули Ридж. Однажды ночью Роджер не мог уснуть и пошел в лес, где, беспокойно бродя туда-сюда, наткнулся на Клэр, стоящую на коленях в низине, полной белых цветов, которые окружали ее, словно туман.
Он тогда просто присел и стал наблюдать за тем, как Клэр, срывая стебли, обрывала с них листья и собирала их в свою корзинку. Роджер видел, что цветочные головки она не трогала, но тянула вверх что-то, растущее под ними.
— Их нужно собирать ночью, — сообщила ему Клэр чуть погодя. — Предпочтительно в новолуние.
— Я даже не ожидал... — начал, было, Роджер, но умолк на полуслове.
Она негромко рассмеялась, прыснув от веселья.
— Ты не ожидал, что я стану доверять таким суевериям? — спросила Клэр. — Погоди, юный Роджер. Когда проживешь так же долго, как и я, ты, возможно, сам станешь уважительно относиться к суевериям. Что касается этого... — ее рука, словно бледное пятно в темноте, потянулась и с тихим сочным треском сломала стебелек. Воздух сквозь более мягкий аромат цветов вдруг наполнился острым запахом — резким и травяным. — Понимаешь, на листьях некоторых трав насекомые откладывают яйца. Чтобы отпугивать жучков, растения выделяют определенные и довольно сильно пахнущие вещества, концентрация которых самая высокая тогда, когда они больше всего нужны. В этот момент убивающие насекомых субстанции становятся и наиболее сильнодействующими медицинскими средствами. А данный вид растений, — она провела пушистым свежим и влажным стебельком прямо у него под носом, — тревожат в основном личинки мотыльков.
— Стало быть, больше всего веществ в них поздней ночью, потому что именно тогда питаются гусеницы?
— Точно, — стебелек из-под носа исчез, растение с шорохом муслина отправилось в сумку, а Клэр наклонила голову, когда полезла за следующим. — А некоторые растения оплодотворяются мотыльками. Эти, разумеется...
— Цветут по ночам.
— Но большинство трав и цветов тревожат дневные насекомые, поэтому они начинают выделять свои полезные составляющие на заре, значит, концентрация возрастает ранним утром... Но с другой стороны, когда солнце становится слишком горячим, некоторые масла испаряются из листьев, и растение прекращает их производить. Так что большинство самых ароматных трав срывают поздним утром. Именно поэтому шаманы и травники учат своих подмастерьев собирать одни растения в новолуние, а другие — в полдень... Так и возникают суеверия, хм? — голос Клэр был довольно сух, но все еще весел.
Роджер опустился на пятки и смотрел, как она шарила руками вокруг. Теперь, когда его глаза привыкли, он хорошо видел ее фигуру, хотя черты лица по-прежнему были скрыты.
Клэр работала еще некоторое время, а потом, тоже сев на пятки, потянулась — Роджер слышал, как похрустывает ее спина.
— Знаешь, я видела его однажды, — голос был приглушенным, потому что Клэр от него отвернулась, обследуя что-то под нависающими ветками рододендрона.
— Видела его? Кого?
— Короля, — Клэр что-то нашла, потому что Роджер услышал шорох листьев, когда она потянулась туда, а затем треск сорванного стебля. — Он приехал в госпиталь в Пемброке, чтобы навестить там солдат. И специально пришел поговорить с нами — медсестрами и докторами. Тихий, очень сдержанный мужчина, но сердечный в обращении. Я не смогла бы повторить ни слова из того, о чем он говорил. Но это было... невероятно вдохновляющим. Просто, что он приехал к нам, понимаешь?
— Ммфм.
'Что заставило ее вспомнить об этом? — подумал он. — Неужели надвигающаяся война?'
— Журналист спросил королеву, эвакуируется ли она вместе с детьми за город... знаешь, так многие уезжали.
— Знаю, — мысленным взором Роджер вдруг увидел двоих притихших детей с худенькими личиками — мальчика и девочку, которые жались друг к другу возле знакомого семейного камина. — У нас, в нашем доме в Инвернессе, жили двое. Как странно, я совсем про них не помнил до настоящего момента.
Но Клэр словно не слышала.
— Королева ответила... Я могу неточно процитировать, но смысл такой: 'Что ж, дети не могут разлучиться со мной, а я не могу покинуть короля... И, разумеется, король никуда не уедет'. Когда убили твоего отца, Роджер?
Роджер ожидал от нее услышать все что угодно, но только не это. На мгновение вопрос показался настолько нелепым, что даже почти бессмысленным.
— Что? — но он расслышал ее и, тряся головой, чтобы избавиться от чувства абсурдности, ответил: — В октябре 1941. Не уверен, что помню точную дату... Нет, помню. Преподобный записал ее в родословной. 31 октября 1941 года. Почему?..
Ему хотелось сказать: 'Почему, ради Бога', — но Роджер пытался контролировать случайные порывы упоминания Бога всуе. Проглотив более сильный порыв сбежать в беспорядочные мысли, он очень спокойно повторил:
— Почему?
— Ты говорил, что его сбили в Германии, верно?
— По пути в Германию через Канал. Так мне говорили, — при свете луны Роджер видел только черты ее лица, но его выражения прочитать не мог.
— Кто тебе сказал? Ты помнишь?
— Преподобный, полагаю. Или, думаю, это могла быть мама, — чувство нереальности постепенно проходило, и Роджер потихоньку начинал злиться. — Какая разница?
— Может, и никакой. Когда мы с Фрэнком впервые тебя встретили в Инвернессе, Преподобный сказал нам, что твой отец был сбит над Каналом.
— Да? Ну...
Клэр определенно ухватила невысказанное Роджером: 'И что?' — потому что слегка фыркнула, почти рассмеялась из-под рододендронов.
— Ты прав, разницы никакой. Но... И ты, и Преподобный упоминали, что отец твой был пилотом Спитфайра. Всё верно? (Супермарин Спитфайр (англ. Supermarine Spitfire, в букв. переводе 'плюющийся огнем, огневержец'.) — британский истребитель времен Второй мировой войны. Различные модификации использовались в качестве истребителя, истребителя-перехватчика, высотного истребителя, истребителя-бомбардировщика и самолета-разведчика. — прим. пер.).
— Да.
Роджер не знал почему, но в затылке у него появилось беспокойное чувство, как будто позади кто-то стоял. Чтобы иметь повод обернуться, Роджер кашлянул, но не увидел за собой ничего, кроме черно-белого леса в пятнах лунного света.
— Я это точно знаю, — сказал он, ощущая странную потребность защищаться. — У мамы была фотография — на ней отец возле своего самолета, который назвался 'Рэгдолл' (Rag Doll (англ.) — тряпичная кукла, — прим. пер.), и это 'имя' было изображено на носу фюзеляжа в виде примитивно нарисованной куколки с черными кудряшками в красном платье.
Роджер хорошо помнил эту фотографию, потому что долгое время спал с нею под подушкой, после того, как мама погибла. Ведь студийный портрет матери был слишком большим, и он переживал, что кто-нибудь заметит его отсутствие.
— Тряпичная куколка, — повторил он, внезапно пораженный чем-то.
— Что? О чем ты?
Он неловко махнул рукой.
— Это... Ничего. Я... Я просто только что понял, что 'Тряпичная куколка' — это, вероятно, было то, как папа называл мою маму. Прозвище, понимаешь? Я читал несколько его писем к ней: и там он обычно обращался к ней Долли. — И только сейчас, вспомнив черные кудри на мамином портрете... Мэнди. У Мэнди волосы, как у моей матери.
— О, хорошо, — грустно произнесла Клэр. — Мне было бы ужасно думать, что только я ответственна за это. Обязательно скажи ей об этом, когда она повзрослеет, ладно? Девочки с очень кудрявыми волосами все до единой ненавидят их — по крайней мере, в юные годы, когда им хочется выглядеть, как все.
