"8-ой день борьбы за лучшее будущее для нашей страны. 81 человек пропал без вести, более 7000 людей были задержаны, несколько человек погибло, правоохранительные органы в гражданском одеянии средь бела дня похищают людей, нелегитимный президент делает вид, что ничего не происходит. Товарищи белорусы, как ваши деды победили на войне? У них тоже была боязнь выходить из дома? У них тоже была боязнь возразить фашистам? Думаю, что страх был. Но они как-то боролись со своим страхом. Иначе ходили бы мы сейчас под фашистскими знамёнами. Чего вы боитесь сейчас? Почему не боритесь с фашизмом и рабством? Я живу в городе с населением почти в 2 млн человек, но на улицах в протестных движениях вижу не более 30000. О стране беспокоится только 1% населения? Серьёзно? И это в основном уличные протесты, которые вообще не возымеют никакого эффекта если к ним не подключатся основные драйверы бюджетного сектора экономики, а также социально значимые субъекты типа дошкольных учреждений, транспортных служб, коммунальных служб и самое главное — правоохранительных органов. Если они не уйдут на забастовку, то всё было напрасно. Поэтому я призываю вас донести это до своих близких, друзей, коллег, которые, возможно, как раз-таки вовлечены в эти важные структуры и реально могут повлиять на ситуацию в стране. Давайте вместе сделаем так, чтобы жизнь погибших, здоровье пострадавших и сегодняшний день единения белорусского народа не прошли просто так. Давайте не забывать ради чего всё это. Давайте идти до конца!".
Похоже за этот короткий пост он и попал на заметку местному НКВД. Потому что назвать Андрея Зельцера "террористом", исходя из имеющейся о нем информации в открытых источниках, невозможно. В свободное время Андрей увлекался бегом, обожал родную природу; будучи волонтёром заботился о бездомных кошках и собаках.
По словам его друзей, ещё утром в свой последний день Зельцер был на тренировке. "Андрей — кандидат в мастера спорта по рапире, но сейчас тренируется на сабле. Занимался он в любительском клубе. Тренировки у него трижды в неделю, и он их не пропускает. В тот день он тоже был на занятии. Настроение у него было хорошее, как всегда, на позитиве", — цитирует в своей статье о погибшем журналист Комсомолки. Кстати, супруга молодого человека Мария Успенская работала в магазине косметики. Сразу после перестрелки ее задержали и доставили в печально известный минский изолятор временного содержания на улице Окрестина. Успенская подозревается в "соучастии в убийстве сотрудника КГБ". У молодой пары есть 10-летний сын Владислав, которого пока забрали к себе ее родители. Квартира, в которой произошла перестрелка, принадлежала им.
Уже 2 октября белорусский правозащитный центр "Весна" сообщил о задержании журналиста "Комсомольской правды в Беларуси" Геннадия Можейко, автора статьи об Андрее Зельцере. Белорусские чекисты похитили его и тайно вывезли из России. Вряд ли, учитывая, что Путин активно помогал Лукашенко справиться с революцией и даже послал в Минск целый самолёт с инструкторами из ФСБ, операция по похищению журналиста не была согласована. Это называется боевым сотрудничеством. Это раньше они стеснялись. А теперь обнаглели — и вот журналист центральной российской газеты прямо из гостиничного номера в Москве оказывается в пыточном СИЗО Окрестина. Прямо профессор Плейшнер из знаменитого сериала. Правда, там про гестапо, но методы очень похожие...
Глава 386 "Рашен гестапо"
Во времена Сталинского террора покрыли себя мрачной славой многие мастера пыточного дела. Борис Родос был одним из "передовиков". Несколько лет он провел на посту заместителя начальника следственной части — сначала ГУГБ НКВД, потом НКГБ СССР. За период 1938-1941 гг. лично допросил с особой жестокостью многих видных деятелей партии, ученых, писателей. "Выродком" Родоса назвал сам Никита Хрущев в 1956 году. И в этих словах была правда. Родос считался настоящим "стахановцев" по пыточному ведомству, умея быстро выбить нужные показания из любого. Под его напором люди ломались за один-два допроса, причем в прямом смысле. Родос не был изощренным садистом, выдумывавшим какие-то уникальные пытки, — он просто избивал беззащитных людей резиновой палкой, ломал им кости, отбивал внутренние органы, выбивал глаза...
Через пять дней после ареста знаменитого писателя Бабеля в Сухановскую тюрьму был привезен Мейерхольд. Его письмо об избиениях широко известно. Уже пожилого режиссера били резиновым жгутом, ему угрожали: "Не будешь писать признание, будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного тела".
Согласно показаниям и свидетельствам потерпевших, Родос избивал заключенных примерно по одной схеме — наносил удары резиновой палкой по всему телу. Избиение с перерывами на отдых длились, пока человек не подписывал признаний. Так произошло и с генерал-полковником А. Локтионовым. Бывший помощник Родоса Иванов дал следующие показания: "Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от боли катался по полу и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишался сознания, но его окачивали водой".
Впрочем, иногда по настроению прямолинейный Родос мог проявить некоторую избирательность, как в деле комсомольского вожака Белоголовцева. Этот человек даже пытался жаловаться Сталину на жестокость Родоса. В феврале 1940 г. заведующий отделом руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ описывал, как проходил допрос: "Я извивался, катался по полу и наконец увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: "Бери стакан и мочись". Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: "Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания". Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: "Подпиши, подпиши!" — и я сказал: "Давай, я все подпишу, мне теперь все равно".
Полный текст обращения к Сталину даже читать тяжело. Но эффекта оно не возымело. Бывший комсомольский начальник подписал все, что от него требовали, а Родос через несколько месяцев получил орден Красной Звезды.
Так что напрасно подследственные жаловались Сталину. Такая метода ведения следствия была совершенно естественна для Сталинского СССР, ведь законов страны того времени Родос не нарушал. Физическое воздействие на не признававших своей вины "иностранных агентов" и "врагов народа" было официально разрешено. Правда, методы работы Родоса вызывали брезгливость даже у его ко всему привычных коллег.
"Прославился" Родос и своей командировкой во Львов в ходе Польского похода Красной Армии. Всего за два месяца пребывания там с оперативной бригадой НКВД были убиты многие польские граждане. Следователь снова был награжден, на это раз золотыми именными часами.
Из сотен "клиентов" Родоса лишь один не подписал никаких показаний — бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, свирепый коллективизатор Роберт Эйхе. Даже после вынесения Эйхе смертного приговора Родос продолжал избивать жертву, пытаясь вырвать признание в создании мифической фашистской организации — безуспешно...
Как вспоминал сын Родоса, его отец был фанатично предан работе: "Я просыпался — его нет, на работе, ложился спать — он все еще на работе". У него было трое детей, которым стальной чекист был заботливым родителем: например, водил старшую дочь в театр, ходил с сыном на футбол. В обычной жизни Родос ничем не отличался от обычных советских граждан.
За год до смерти Сталина карьера Родоса внезапно прервалась. Это произошло в период очередного обострения маниакальной подозрительности Хозяина. Тогда в 1952-м году снова началась большая чистка аппарата, в том числе в органах госбезопасности, сотни проверенных в деле, заслуженных палачей пошли под нож. Но с 48-летним Родосом обошлись сравнительно мягко — всего лишь вышвырнули с работы, а "заодно" из партии. И именно этот факт помог чекисту-извергу избежать немедленного возмездия в период активного развенчания культа личности и наказания наиболее одиозных палачей. Никто из бывших высоких начальников — ни Берия, ни Абакумов о такой мелкой сошке на допросах просто не вспомнил. Родос устроился небольшим начальником на Симферопольском телеграфе, и вполне мог бы спокойно дожить до более мягких времён, когда бывшим душегубцам стали негласно возвращать ордена, звания и назначать высокие персональные пенсии. Но вскоре Родос совершил главную ошибку своей нехитрой жизни. В неясной ситуации, когда умнее всего было бы затаиться, новоявленный телеграфист не придумал ничего умнее, чем отправить в ЦК просьбу восстановить его в органах госбезопасности, как несправедливо уволенного — соскучился по любимой работе.
О нем вспомнили, арестовали, два с половиной года продержали в предварительном заключении, а потом приговорили к смертной казни по статьям "Измена Родине" и "Террор". Расстреляли Родоса 20 апреля 1956 года, уже после окончания основных репрессий Хрущева против ставленников Берии. Похоронили палача на Донском кладбище в Москве — в специальном секторе для расстрелянных чекистов, там же, где и Николая Ежова.
Сын своего отца, Валерий Борисович Родос, как и большинство потомков сталинских деятелей (начиная с дочери самого Сталина), эмигрировавший в США, напишет книгу "Я — сын палача". Там он, в числе прочего, будет отрицать идею личной ответственности верных солдат режима:
"Вот газеты писали о нем: "Палач по призванию". Ну да! Но на работу-то в органы отец пришёл не по собственной инициативе, а по призыву комсомола! Он был комсомольцем-активистом, идейным борцом за светлое будущее всего человечества. И когда партия потребовала новых героев в свой самый передовой отряд, в чекисты, он откликнулся и пошел...Глубоко уверен, что и личная вина Сталина сильно преувеличена. А Ленин? Мао? Ким? Пол Пот? Виновата преступная идея коммунизма". Отец мой — не виноват, человек просто хорошо делал свою работу".
*
Стоило Марго открыть дверь и в прихожую буквально ворвались четверо полицейских во главе с рыжим офицером. Мордатый с золотым перстнем на безымянном пальце, он буквально впился в Лирина нахальным самоуверенным взглядом. Все четверо были в чёрных масках-"намордниках", в чёрной форме, и до карикатурного напоминали полицейских-бульдогов из сказки Алексея Толстого "Золотой ключик", там, где подкупленные "бедным, несчастным сиротой" Карабасом псы схватили Буратино и скинули с моста, чтобы утопить.
— На каком основании вы угрожаете сломать дверь? У вас должен быть как минимум специальный ордер, иначе вы не имеет права врываться в помещение без согласия владельца! — возмутился Лирин.
— У вас устарелые сведения, гражданин, — весело ответили "мордатые бульдоги". — Теперь сотрудникам рашен гестапо не нужен никакой ордер, — хохотнул один из полицейских, старший команды строго погрозил ему пальцем, и весельчак придурковато поправился: — То есть, сотрудникам полиции.
— Кто же дозволил такой произвол?
— Депутаты. Новый закон о полиции расширил наши возможности, в том числе, проникать в помещения без всякого ордера, — явно выразил по этому поводу, как говаривали в прежние времена — "чувство глубокого удовлетворения", главный рыжий коп. На его некрасивом, будто смазанном лице читалось неразвитость, грубость души, приверженность примитивным страстям.
— И против кого же новый закон направлен? — неприятно поразился Антон.
Учитывая, что перед ними всё-таки писатель, а не простой "Ванька", рыжий снизошёл до объяснения:
— Против...эээ... организованной преступности, ес-стес-венно, — просипел он прокуренным голосом с отвратительной ухмылочкой, отчего на лице его проступило что-то крысиное.
Лирин мрачно заметил по этому поводу:
— Ваша мафия откупится или наймёт лучших адвокатов, в крайнем случае "заляжет на дно", а вот простым людям станет ещё опасней жить в этой стране, где власть и депутаты сплотились против собственного народа, который презирают и бояться одновременно.
Менты переглянулись, один из них пальцем постучал себя по объективу миниатюрной камеры, висящей на груди:
— Учтите, гражданин, мы зафиксировали ваше порочащее закон высказывание и передадим запись следователю в качестве вещдока.
— Я-то учту, а вот вы... — Лирин осёкся, вовремя вспомнив, что ему лучше сохранять дипломатичность.
— А скоро нам и фиксировать ничего не надо будет — достаточно будет нашего слова! — нова радостно сообщил Лирину один из подчинённых рыжего.
Служивые вели себя с весёлой наглостью, словно играли в НКВД-КГБ — выходило у них жутковато и нелепо одновременно. Правду говорят: история всегда повторяется дважды — вначале как трагедия, потом как фарс. Вот и получалась карикатура на 1937 год.
— Всё понятно: вперёд в мрачное прошлое! К государственному чекистскому террору, — вздохнул Лирин. — Потому что есть страны, устремлённые в будущее, а есть мечтающие о прошлом...
На этот раз силовики никак не отреагировали на его слова, — то ли не поняли, то ли не желали вникать, похоже всякие заумные рассуждения их мало интересовали, но Антон Павлович продолжал:
— Только напрасно вы радуетесь: такая система не щадит никого, даже тех, кто ей преданно служит. И депутаты, голосующие за такие законы, когда-нибудь вспомнят о пожалеют о страшной ошибке, только будет уже поздно: служаки вроде вас однажды вломятся к ним в дом, выкинут из тёплой постельки и поволокут их к "воронку", чтобы пытать в застенках, а потом по приговору "тройки" без долгой судебной канители пустить в расход.
— Ладно, нас агитировать не надо, — пресёк пустые разговоры рыжий, и распорядился: — Собирайтесь, гражданин! Проедете с нами для дачи показаний.
— Можете хотя бы внятно объяснить в чём меня обвиняют?
— Следователь объяснит.
— Но я хочу знать, это моё право, наконец!
— За оскорбление Сталина, — ляпнул один из младших полицейских. Рыжий строго взглянул на подчинённого, мол, молчи уж, не с твоими мозгами об этом говорить, и ответил:
— За оскорбление власти и...эээ... реабилитацию нацизма, по новому уголовному кодексу это до пяти лет.
— Но это ложь! — возмутился писатель. — Я убеждённый антифашист! И мне омерзительны любые формы национализма и ксенофобии, мои книги об этом. Я считаю Гитлера самой мерзкой фигурой прошлого века. Как, впрочем, и Сталина... И тех,, — кто отнял у народа право распоряжаться общественной землёй, национальными богатствами, дышать полной грудью воздухом свободы, — я тоже считаю особой разновидностью неонацизма.
— Вот вы и дали на себя первые показания! — довольно сообщил рыжий, и с важным видом пояснил, что любая критика, то бишь оскорбление власти, после принятия поправок к уголовному кодексу, считается "реабилитацией фашизма".
*
...Взгляды их встретились. Белобрысый усмехнулся.
