Крокодил-попаданец!

Двери каюты открывают и получают очередь, снова бойцы падают.

Добро должно быть с пулеметом,

Врагам Отчизны злая смерть!

Чтоб к звездам управлять полетом,

Чтоб покорить, что в небе твердь!

Мы коммунизма Солнца дети,

Бойцы, рожденные как смерч...

Нацист за волчий рык ответит,

Его порвет большой медведь!

Добро сильнее знайте злобы,

Хоть и суровей может зла...

Дерем мы под небом чтобы

Пришла цветущая весна!

В ней соловьиных песен — трели,

И серебристых звон ручьев!

Отступят лед, снег и метели,

Под жарким солнечным лучом!

Цветут — ромашки, маки, розы,

Настолько пышный летом луг!

А если знай, придут морозы!

То и тогда не взять испуг!

Большие кошки — эти "Тигры",

Ревут и дулами — трясут!

Кидают фрицы в злые игры,

Но все равно придет капут!

Дождемся мы восхода-света!

Войдут в Берлин Руси войска,

Отчизна гимнами воспета —

А в бездне Тартара тоска!

Тогда народы стран сольются,

Наступит братство и любовь!

Мед разливаем в чашки, блюдца —

Чтоб не текла ручьями кровь!

Оглушительно пропела последний куплет на раскат Галина, а остальные стихи, скакали, словно кони в голове. Когда ты с песней стреляешь это всегда интересно:

— Хотя это и так жестоко, поступать, таким образом, с живыми людьми! — Уже с сожалением произнесла "христианка".

Как ни старались девочки все отследить и проконтролировать невозможно четырьмя глазами. Безмозглый зомби не в счет. Кто-то неизвестный успел поднять тревогу. Сразу же врубилось аварийное освещение, завыла сирена.

— Случилось неизбежное, и так слишком везло. — Заявила Ангелина.

Девушка-комсомолка рванулась к каютам, из них выбегали матросы и спецназовцы. Она бесцеремонно расстреливала их. Столько народу уложили, янки падали десятками.

Послышались автоматные очереди, рванули гранаты, сразу несколько штук. Впрочем, бойцы могли больше повредить себе. Тут сыграли свою роль и глушители,

Криминальный спецназ не сразу разобрался, смерть ожидает их изнутри. Галина блокировала выход солдат и сама швырнула пару трофейных гранат. Крики разлетаются кровавые осколки костей, вот одну оторванную голову девчонка-комсомолка поймала босой ногой. Какая у нее стала подвижная стопа, изгибается под любым углом. Можно подумать, что физические законы изменились и плоть гуттаперчевая.

С стороны противника трещат очереди, но по большей части в слепую. Галина ведет огонь, почти не скрываясь, волшебные камни "Кольчуга" надежно отводят все выстрелы.

— Жаль, что мою напарницу не зовут Снежная королева. Так бы наша пара смотрелось символичнее!

Проснулся, на сей раз Олег, не от горна и удара плетки, а собственного плача — штилевого и безутешного. Девчата даже еще спали, творя подвиги.

И у него героизм сменился кошмаром, как это частенько бывает, когда над тобой издеваются фашисты.

Олег ощутил, как он ныряет вниз, словно плюхнулся в чернильную смолу, даже стало выедать глаза. Тут ему реально стало страшно, а вдруг фашисты обрели власть и над потусторонним миром. Слышится скрежет, такой звук, будто собака царапает по стеку, только гораздо громче, он вгрызается в уши, выкручивая их. Барабанные перепонки ломают щипцами. Затем из темноты выныривает пасть со сверкающими как лава вулкана зубами. Никогда еще Олег Ломоносов не видел столь омерзительной рожи чудовища, персонажи фильмов ужасов на его фоне были лишь жалкой пародией на кошмар. Затем появились другие еще более страшные челюсти, некоторые были огромные как Эверест, а другие маленькие похожие на очень злобных собачек. Вот они своими кривыми ядовитыми зубами вцепились в его плоть. За всю свою правда пока короткую жизнь Ломоносов ни разу не испытывал такой боли. Главное что и подобрать аналог ощущениям было невозможно. Это и жгучее пламя и разъедающая кислота, одновременно замораживающий лет и тупая режущая пила.

А его продолжали терзать, было видно, как с рук срывается мясо, оголяются кости, как из распоротого живота вылезают кишки. Злобные твари грызут их, накручивая на зубы. Ломоносов стонет, из глаз брызжут слезы.

— Господи за что. Ведь я за свою жизнь никого не убил, не предал.

Слышится хихиканье и от него, кажется, что в барабанную перепонку вонзаются раскаленные иглы. Наконец появляется исполинская пасть, она целиком заглатывает его. Олег Ломоносов видит, как в горле бушует пламя, оно разбивается на семь абсолютно разных по цвету лепестков.

— Вот он легендарный огонь преисподней. — Прошептал мальчишка, кожа на руках срослась, покрывшись уродливыми шрамами. Он пытается затормозить свой полет, но это бесполезно он даже не может сдвинуть себя на миллиметр. Вот его такого ставшего любимым юношеского тела касается огненный поток. Ничего подобно он ни разу не испытывал, в глазах, потемнело и казалось, во рту началось извержение, а желудок взбунтовался, и его атаковали ядерным оружием. Насколько жгучим было это пламя, на голой коже появлялись крупные гнойники, кости темнели и трескались, причиняя страдания.

— Нет, я не хочу не надо — Во всю глотку проорал пионер. — Отпустите меня пожалуйста!

Каждый цвет огня это особый неповторимый рисунок боли. Страданиям можно придавать различные оттенки, их разнообразие поражает, даже маркиз де Сад не додумался, до чего может дойти изобретательность жителей преисподней.

— А вот черти, можешь познакомиться. — Противно пищит голосок знакомого профессора-эсесовца.

Их вид впрочем, ужасен, но особенно неприятно смотреть на колючие пасти, отдаленно смахивающие на смесь акульих и крокодильих. Зато рога, как ни странно успокоили. Мальчишка-пионер чтобы отвлечься от пронзающей боли стал вспоминать фольклор, где эти миленькие забавные чертики, то страшненькие, то наоборот смешные и наивные иногда помогают, а порой вредят людям. Особенно запоминающая сказка о "Попе и его работнике Балде". Вот с таким "народом" вполне можно иметь дело. А тут только и знают, колют вилами.

— Что грешная душа не слушала национал-социалистов? — Рог у черта вырос, превратившись в подобие клюва и тырк по черепку.

Когда на голове ломают кости это так больно, что невозможно описать словами. Но сознание при этом не помутилось, будь Олег в обычной человеческой плоти, то наверняка скончался бы от шока. А так он чувствовал грубое прикосновение к своему мозгу, затем монстр стал пить мозги. Делал он это медленно, словно цедил. Другой бес стал сверлить ногти, загоняя под них острейшие иголки.

Олег кричит, рот раскрывается сам собой.

— Не надо отпустите.

Его хватают за язык и тянут, медленно отрывая его от неба.

Тоже боль, но чуть по-другому, и уже нет криков только всхлипы и вой.

Черти продолжают куражится, вслед за ногтями, стали ломать костяшки, причем делают это медленно смакуя страдания.

— Вот так козлик безрогий получай свою порцию. — Верещит один вероятно старший по званию бес.

Олег уже дошел до состояния невменяемости, его затопила волна мучений. А черти не отступают, вот уже начали вырывать зубы, затем сверлили их, вонзаясь острием в десну.

— Как можно опуститься до подобной жестокости, неужели у них нет матери. — Подумал истязаемый пионер. Видимо прочтя его мысли, черти завопили.

— Матери нет отец Гитлер-Сатана.

Потом нашли новую муку раскалили сверло, допилили последние зубы резаком. Далее дошла очередь до костей. Их ломали красными от высокой температуры щипцами. Дымилась кожа, горели кости. Казалось, что сердце вот-вот лопнет, взорвется как бомба.

Тут Олег неожиданно почувствовал, что его язык отрос, и может что-то говорить.

— Помилосердствуйте ради Христа.

В ответ бесы вонзили в него вилы.

— Ты грешник и должен знать, что Христос выдумка жалких людей. Истинные боги едины в двух лицах и сотворили всю вселенную, а также фашистов по образу и подобию своему. А вы люди и прочите твари, должны быть рабами, выполняющими любые приказы и терпящими унижение. Ты ничтожный невольник не верил в наше существование, а теперь испытываешь это все на собственной шкуре.

— Теперь я верю! — Вскрикнул перепуганный пионер.

— Поздно! — Прохрипел черт из СС. — У тебя нет шансов.

Олега продолжили терзать, его несколько раз подряд переламывали, жгли, потом он не мыслимым образом восстанавливался. Затем его крушили по-новому. Потом эсесовцам-чертям видно это самим надоело и, подняв его в воздух, понесли по преисподней.

— Вот посмотри, как наказывают непокорных.

Олег увидел девушек распятых на крестах. Их некогда прекрасные тела были страшно изуродованы, с них капала кровь. Крупные свиньи подвали кресты, иногда жертвы падали и на них набрасывались кабаны, разрывая на части женскую плоть. Как страдали эти несчастные создания, по щечкам у не которых клейменым стекали смешанные с потом и кровью слезы. В глазах светилось отчаяние. Казалось, они молили: мы невиновны, пощадите нас.

— За что наказывают этих несчастных.

Бес со всего размаха врезал босоногому мальчику-пионеру раскаленным докрасна ломиком по пяткам и прогнусавил:

— Разная мелочь. Одна дерзила хозяйке, другая разбила любимую вазу, третья отказалась заняться сексом, четвертая отступилась. То есть, чтобы попасть сюда, не обязательно быть большим грешником, достаточно мелких проступков.

— И их муки никогда не кончаться? — Простонал Олег.

— А это Всевышнему Богу решать и беспощадному фюреру. Если его величество Адольф первый издаст указ о помиловании, то их могут перевести в другое не столь болезненное место.

— В рай!? — С надежной вымолвил Олег.

Нечистый эсесовец покатился:

— Для вас приматов нет рая. Просто есть места, где вас не будут бить, и терзать каждую секунду и где вы можете продолжать служить своим господам после смерти.

Олег, трясясь от ужаса, спросил:

— А что ждет людей, чьи преступления посерьезнее.

— Это мы тебе тоже покажем.

Черт пырнул вилами в глаза, яблоки лопнули, полилась жидкость и Ломоносов окосел. Затем спустя несколько секунд вновь обрел способность видеть, правда, каждое мигание вызывало невыносимый зуд. Вновь они полетели и вот навстречу им выпорхнули еще более отвратительные существа. Олег внимательно разглядывал их. Вид и впрямь ничего: голый, безволосый и покрытый коростой череп; горящие инфернальным светом глаза; куцый, будто отрубленный нос с черным провалом посередине. И, пожалуй самое мерзкое — отсутствие нижней челюсти, вместо которой висят и шевелятся пять толстых в форме звезды дьявола щупальца. Вот он и приник к Олег, впившись в губы зубами, подарив свой знаменитый поцелуй в засос. Затем его руки-клешни стали ломать кости. Пионер Олег ойкнул от острой боли в локтях, ему сокрушили суставы.

— Вот так примат может, выпьем за знакомство.

Отлепившись от Ломоносова, монстр протянул руку к чаше, и он моментально наполнилась вином. Он ткнул ее в лицо пионеру.

Даже крикнуть не получалось. Словно в ноздри извергнулся вулкан, мальчишку-пионера разбудил свой плач.

Галина на чьих исцарапанных ногах лежала голова Олег от встряски лишь дернулась и продолжала улыбаться во сне. Счастливая девушка, пока её не погрузили в преисподнюю нацисты. Вот до чего их адская техника дошла — уже и над мыслями ты не властен!

Но всё-таки, действительность: душноватая и в то же время довольно холодная — оказалась в тысячу раз лучше бесовского сна. Озноба у мальчишки-пионера, как ветром сдуло. Впрочем, иногда ему даже хотелось заболеть, чтобы его пожалели, дали шоколадку. Но если ты не болеешь, то это такое благо! Мальчик перевёл дыхание и провёл рукой по мокрому от слёз похудевшему лицу, облегчённо привыкая к мысли, что ужас нацистского Гадеса ему только снился. Нет ничего хуже рабства, подумал Олег и поёжился. Оказывается, есть вещи, по сравнению с которыми рабство может оказаться хуже только на словах... Хотя конечно же ад наверняка не реальный. Но что если фашисты опять его вернут туда и с еще большей интенсивностью.

С них же не заржавеет. Нужно любой ценой выжить, обхитрить этих фрицев. Может даже притвориться сломленным, или самому попроситься им в услужение. Временно конечно!

Но... вот удивительно. Почти тут же что-то в Олеге взбунтовалось при этой мысли. Взбунтовалось не как в прошлые дни, судорожными толчками, смешанными со страхом, а непримиримо и яростно. Он не облекал своей ненависти к схватившим его эсесовцам и их проклятому хозяину-фюреру, не то, что в слова — даже в мысли. Не искал объяснений и оправданий. Но для себя чётко решил: бежать при первой реальной возможности. А дадут высшие, и будет хоть малейший шанс, он поможет бежать остальным. Почему?! А потому, что он пионер! А пионер должен помогать товарищам — комсомолкам! Да и просто потому, что он так хочет, а фашист совсем не хочет! Эх!!! Не поговорить ни с кем, а без знания преисподней, в которую он попал — бежать сложно... Олег комкал солому и пристукнул кулаком по её подушке. Не будет он рабом Гитлера и его стаи! Пионер страны советов: не хочет и унижений и боли — довольно, и всё до финиша тут!!!

Некоторые из девчат уже просыпались... Измучились бедняжки, вот как особенно городских пяточки потрескались.

Но притворяться, увы, приходиться. Пока он будет носить маску смирения! В подвал гестапо не хочется, да и по морде получать, не великое удовольствие...

Так, что он еще найдет свой шанс.

Самое мерзкое — эти оборотни волки. Вспомнились глаза, и сейчас, перед расцветом, когда чувства обострены — мальчишка-пионер отчётливо понял: это никакие не волки, а существа умнее, продукт направленной мутации. Из смещения генов — намного умнее своих дегенеративных наездников-эсесовцев. Вопрос в том, умнее ли они советских людей?

Уже явно начинает светать и нужно поспешить.

Олег перевалился на бок, встал на четвереньки и подобрался между, спящими к щелястой стене. Сложена она была умело, крепко, хоть и с дырами и без цемента — без шума не расшатаешь. Поселок еще спал, но у ворот горел костёр и возле него виднелись тени. Мотоциклов и броневиков не видно нигде... Местные караулят, что ли?

Олег вздрогнул — его взяли за плечо, и отшатнулся, готовясь защищаться. Но в отблесках через щель сверкнули глаза Ангелины.

Огнезарная дьяволица спросил:

— Куда оголец собрался?

— Я хочу очень даже бежать, — Тихо, но с досадой прошептал Олег. — Понимаешь, как меня тут достали!?

Ангелина заметила с улыбкой:

— Пока нас пасут эти оборотни... Хотя не оборотни вовсе, а что-то... — Девушка растерялась в поисках объяснения. Затем неуверенно добавила. — В них, что-то космическое. Сама не знаю, что...

Олег сам сделал вывод:

— Уйти не дадут!

Рыжая девица пожала плечами:

— Так просто не дадут, но шанс всегда придет! Пока соберись с силами. Даст Род-Творец, придут в Крым наши и выметут гитлеровскую нечисть.

Утро в Крыму выдалось солнечным и холодным, но безветренным. Грязь от вчерашнего дождя схватило морозом. Ну, ни как зима не хотела уйти без боя. Иней богато сверкал, как рассыпанное и развешанное серебро, но от этой красоты становилось не по себе. Тем более, что притащившие коричневый хлеб и большой котёл с какой-то аппетитно пахнущей явно не тюремной похлёбкой (следом вошёл один из очень противных на вид эсесовцев-конвоиров, с мисками) трое мальчишек лет двенадцати явно поясняли девчатам в хлеву-каземате, что снаружи холодно. Правда, сами они, как и положено детям под нацисткой оккупацией босиком. Даже вроде такое распоряжение есть, чтобы малолетки обувь реже рвали. Но им, возможно из дома никуда не шлёпать.